Загадочный и многоликий Э.Т.А. Гофман. Такой разный гофман Писатель гофман биография

Окончил Кенигсбергский университет, где изучал юридическое право.

После недолгой практики в суде города Глогау (Глогув) Гофман в Берлине успешно сдал экзамен на чин асессора и получил назначение в Познань.

В 1802 году после скандала, вызванного его карикатурой на представителя высшего сословия, Гофман был переведен в польский городок Плоцк, в 1793 году отошедший к Пруссии.

В 1804 году Гофман переехал в Варшаву, где весь свой досуг посвящал музыке, в театре были постановлены несколько его музыкально-сценических произведений. Стараниями Гофмана было организовано филармоническое общество и симфонический оркестр.

В 1808-1813 годах он занимал пост капельмейстера в театре города Бамберг (Бавария). В этот же период он подрабатывал уроками пения для дочерей местной знати. Здесь же он написал оперы "Аврора" и "Дуэттини", которую посвятил ученице Юлии Марк. Помимо опер Гофман был автором симфоний, хоров, камерных сочинений.

Первые его статьи были помещены на страницах "Всеобщей музыкальной газеты", сотрудником которой он был с 1809 года. Гофман представлял музыку как особый мир, способный раскрыть перед человеком смысл его чувств и страстей, а также постигнуть природу всего загадочного и невыразимого. Ярким выражением музыкально-эстетических взглядов Гофмана стали его новеллы "Кавалер Глюк" (1809), "Музыкальные страдания Иоганна Крейслера, капельмейстера" (1810), "Дон Жуан" (1813), диалог "Поэт и композитор" (1813). Рассказы Гофмана позднее были объединены в сборнике "Фантазии в духе Калло" (1814-1815).

В 1816 году Гофман вернулся на государственную службу советником Берлинского апелляционного суда, где и прослужил до конца жизни.

В 1816 году была поставлена самая известная опера Гофмана "Ундина", но пожар, уничтоживший все декорации, положил конец ее большому успеху.

После этого он, помимо службы, посвятил себя литературной работе. Сборник "Серапионовы братья" (1819-1821), роман "Житейские воззрения кота Мурра" (1820-1822) снискали Гофману всемирную славу. Известность получили сказка "Золотой горшок" (1814), роман "Эликсир дьявола" (1815-1816), рассказ в духе волшебной сказки "Крошка Цахес по прозванию Циннобер" (1819).

Роман Гофмана "Повелитель блох" (1822) привел к конфликту с прусским правительством, компрометирующие части романа были изъяты и опубликованы только в 1906 году.

С 1818 года у писателя развивалась болезнь спинного мозга, которая в течение нескольких лет привела к параличу.

25 июня 1822 года Гофман скончался. Похоронен на третьем кладбище храма Иоанна Иерусалимского.

Произведения Гофмана оказали влияние на немецких композиторов Карла Марию фон Вебера, Роберта Шумана, Рихарда Вагнера. Поэтические образы Гофмана получили воплощение в творчестве композиторов Шумана ("Крейслериана"), Вагнера ("Летучий голландец"), Чайковского ("Щелкунчик"), Адольфа Адана ("Жизель"), Лео Делиба ("Коппелия"), Ферруччо Бузони ("Выбор невесты"), Пауля Хиндемита ("Кардильяк") и др. Сюжетами для опер послужили произведения Гофмана "Мастер Мартин и его подмастерья", "Крошка Цахес по прозванию Циннобер", "Принцесса Брамбилла" и др. Гофман - герой опер Жака Оффенбаха "Сказки Гофмана".

Гофман был женат на дочери познанского писаря Михалине Рорер. Их единственная дочь Цецилия умерла в двухлетнем возрасте.

В немецком городе Бамберг, в доме, где на втором этаже жили Гофман с супругой, открыт музей писателя. В Бамберге установлен памятник писателю, держащему на руках кота Мурра.

Материал подготовлен на основе информации открытых источников

Крупный писатель-прозаик, Гофман открыл новую страницу в истории немецкой романтической литературы. Велика его роль и в области музыки как зачинателя жанра романтической оперы и особенно – как мыслителя, впервые изложившего музыкально-эстетические положения романтизма. В качестве публициста и критика Гофман создал новый художественный вид музыкальной критики, развитый затем многими крупными романтиками (Вебер, Берлиоз и другие). Псевдоним в качестве композитора - Иоганн Крайслер.

Жизнь Гофмана, его творческий путь - это трагическая история выдающегося, разносторонне одаренного художника, непонятого современниками.

Эрнст Теодор Амадей Гофман (1776-1822) родился в Кенигсберге, в семье королевского адвоката. После смерти отца Гофман, которому тогда было всего лишь 4 года, воспитывался в семье дяди. Уже в детские годы проявилась любовь Гофмана к музыке и живописи.
Э.Т.А. Гофман – юрист, мечтавший о музыке, и ставший известным в качестве писателя

В период пребывания в гимназии он сделал значительные успехи в игре на фортепиано и в рисовании. В 1792-1796 годы Гофман прошел курс наук на юридическом факультете кёнигсбергского университета. С 18 лет он начал давать уроки музыки. Гофман мечтал о музыкальном творчестве.

«Ах, если бы я мог действовать согласно влечениям своей природы, я непременно стал бы композитором, - писал он одному из своих друзей.- Я убежден, что в этой области я мог бы быть великим художником, а в области юриспруденции всегда останусь ничтожеством»

После окончания университета Гофман занимает незначительные судейские должности в небольшом городке Глогау. Всюду, где жил Гофман, он продолжал заниматься музыкой и живописью.

Важнейшим событием в жизни Гофмана было посещение Берлина и Дрездена в 1798 году. Художественные ценности картинной галереи Дрездена, а также разнообразные впечатления концертной и театральной жизни Берлина произвели на него огромное впечатление.
Гофман верхом на коте Мурре сражается с прусской бюрократией

В 1802 году за одну из своих злых карикатур на высшее начальство Гофман был смещен с должности в Познани и отправлен в Плоцк (отдаленная прусская провинция), где находился, по существу, в изгнании. В Плоцке, мечтая о поездке в Италию, Гофман изучал итальянский язык, занимался музыкой, живописью, карикатурой.

К этому времени (1800-1804) относится появление первых крупных его музыкальных произведений. В Плоцке были написаны две фортепианные сонаты (f-moll и F-dur), квинтет c-moll для двух скрипок, альта, виолончели и арфы, четырехголосная месса d-moll (в сопровождении оркестра) и другие произведения. В Плоцке же была написана первая критическая статья о применении хора в современной драме (в связи с «Мессинской невестой» Шиллера, напечатана в 1803 году в одной из берлинских газет).

Начало творческой карьеры

В начале 1804 года Гофман получил назначение в Варшаву

Провинциальная атмосфера Плоцка угнетала Гофмана. Он жаловался друзьям и стремился выбраться из «гнусного местечка». В начале 1804 года Гофман получил назначение в Варшаву.

В крупном культурном центре того времени творческая деятельность Гофмана приняла более интенсивный характер. Музыка, живопись, литература овладевают им все в большей степени. В Варшаве были написаны первые музыкально-драматические произведения Гофмана. Это зингшпиль на текст К. Брентано «Веселые музыканты», музыка к драме Э. Вернера «Крест на Балтийском море», одноактный зингшпиль «Непрошенные гости, или Миланский каноник», опера в трех актах «Любовь и ревность» на сюжет П. Кальдерона, а также симфония Es-dur для большого оркестра, две фортепианные сонаты и много других произведений.

Возглавив Варшавское филармоническое общество, Гофман в 1804-1806 годы выступает дирижером в симфонических концертах, читает лекции о музыке. Одновременно он осуществил живописную роспись помещения Общества.

В Варшаве Гофман познакомился с произведениями немецких романтиков, крупных писателей и поэтов: Авг. Шлегеля, Новалиса (Фридриха фон Харденберга), В. Г. Ваккенродера, Л. Тика, К. Брентано, оказавших большое воздействие на его эстетические взгляды.

Гофман и театр

Интенсивная деятельность Гофмана была прервана в 1806 году вторжением в Варшаву войск Наполеона, уничтожившего прусскую армию и распустившего все прусские учреждения. Гофман остался без средств к существованию. Летом 1807 года с помощью друзей он переехал в Берлин, а затем в Бамберг, где прожил до 1813 года. В Берлине Гофман не нашел применения своим разносторонним способностям. По объявлению в газете он узнал о месте капельмейстера в городском театре Бамберга, куда переехал в конце 1808 года. Но не проработав там и года, Гофман оставил театр, не желая мириться с рутиной и угождать отсталым вкусам публики. Как композитор, Гофман взял себе псевдоним - Иоганн Крайслер

В поисках заработка в 1809 году он обратился к известному музыкальному критику И. Ф. Рохлицу - редактору «Всеобщей музыкальной газеты» в Лейпциге - с предложением написать ряд рецензий и новелл на музыкальные темы. Рохлиц предложил Гофману в качестве темы историю гениального музыканта, дошедшего до полной нищеты. Так возникли гениальная «Крейслериана» - серия очерков о капельмейстере Иоганнесе Крейслере, музыкальные новеллы «Кавалер Глюк», «Дон-Жуан» и первые музыкально-критические статьи.

В 1810 году, когда во главе бамбергского театра оказался старый друг композитора Франц Гольбейн, Гофман возвратился в театр, но теперь уже в качестве композитора, художника-декоратора и даже архитектора. Под влиянием Гофмана в репертуар театра были включены произведения Кальдерона в переводах Авг. Шлегеля (незадолго до этого впервые опубликованные в Германии).

Музыкальное творчество Гофмана

В 1808-1813 годы было создано много музыкальных произведений:

• романтическая опера в четырех актах «Напиток бессмертия»
• музыка к драме «Юлий Сабин» Содена
• оперы «Аврора», «Дирна»
• одноактный балет «Арлекин»
• фортепианное трио E-dur
• струнный квартет, мотеты
• четырехголосные хоры а cappella
• Miserere с сопровождением оркестра
• много произведений для голоса с оркестром
• вокальные ансамбли (дуэты, квартет для сопрано, двух теноров и баса и другие)
• в Бамберге Гофман начал работу над своим лучшим произведением - оперой «Ундина»

Когда в 1812 году Ф. Гольбейн покинул театр, положение Гофмана ухудшилось, и он вынужден был снова искать себе должность. Отсутствие средств к жизни заставило Гофмана вернуться к юридической службе. Осенью 1814 года он переехал в Берлин, где с этого времени занимал разные должности по министерству юстиции. Однако душа Гофмана по-прежнему принадлежала литературе, музыке, живописи… Он вращается в литературных кругах Берлина, встречается с Л. Тиком, К. Брентано, А. Шамиссо, Ф. Фуке, Г. Гейне.
Лучшим произведением Гофмана была и остается опера «Ундина»

Одновременно возрастает известность Гофмана-музыканта. В 1815 году в Королевском театре в Берлине была исполнена его музыка к торжественному прологу Фуке. Через год, в августе 1816 года, в том же театре состоялась премьера «Ундины». Постановка оперы отличалась необыкновенной пышностью и была встречена публикой и музыкантами очень тепло.

«Ундина» явилась последним крупным музыкальным произведением композитора и одновременно сочинением, открывшим новую эпоху в истории романтического оперного театра Европы. Дальнейший творческий путь Гофмана связан главным образом с литературной деятельностью, с его наиболее значительными произведениями:

• «Элексир дьявола» (роман)
• «Золотой горшок» (сказка)
• «Щелкунчик и мышиный король» (сказка)
• «Чужое дитя» (сказка)
• «Принцесса Брамбилла» (сказка)
• «Крошка Цахес по прозванию Циннобер» (сказка)
• «Майорат» (повесть)
• четыре тома рассказов «Серапионовы братья» и другие…

Статуя, изображающая Гофмана с его котом Мурром

Литературное творчество Гофмана завершилось созданием романа «Житейские воззрения кота Мурра вкупе с фрагментами биографии капельмейстера Иоганнеса Крейслера, случайно уцелевшими в макулатурных листах» (1819-1821).

(нем. Ernst Theodor Amadeus Hoffmann ) — крупнейший представитель немецкого романтизма.

Еще в молодости он был захвачен чтением Шекспира (в переводе А. В. Шлегеля), многие фразы знал наизусть. Известно, например, что среди любимых произведений Гофмана была комедия У. Шекспира «Как вам это понравится» . Интенсивное чтение Шекспира приходится на 1795 г. Интересно, что это одновременно и период столь же интенсивного знакомства с произведениями Ж. Ж. Руссо, Л. Стерна, с только что вышедшим и наделавшим много шума романом «Гений» (1791-1795) немецкого предромантика Карла Гроссе (1768-1847), представленном в виде мистификации — как мемуары некоего испанского маркиза, авантюризм которого носит его по миру, ввергает в сети тайного братства, решившего установить новый миропорядок (роман повлиял на М. Шелли, а Джейн Остин справедливо увидела в нем общность с готическими романами предромантической писательницы Э. Рэдклиф — «Удольфские тайны» и «Итальянец»). Такое обрамление Шекспира в круге авторов, одновременно с его творчеством читаемым Гофманом, не могло не сказаться на «образе Шекспира» в культурном тезаурусе немецкого романтика.

В произведениях Гофмана присутствуют черты шекспиризации прежде всего в форме цитирования трагедий и комедий, упоминания действующих лиц и т. д. Но обращает на себя внимание, что у Гофмана шекспиризация носит нередко иронический, комический характер.

Самый яркий пример — шекспировские реминисценции (вполне в духе немецкой романтической шекспиризации) в романе Гофмана «Житейские воззрения кота Мурра», составляющем как вершину, так и итог творчества великого писателя. В романе упоминается эльф Пэк из «Сна в летнюю ночь» , Просперо и Ариэль из «Бури» , Селия и Оселок из комедии «Как вам это понравится» (приводится цитата из этого произведения: «...вздыхавшие, как печь», упоминается монолог Оселка о семи способах опровержения лжи), вольно цитируются слова из монолога Джульетты («Ромео и Джульетта» , IV, 3). Чаще всего текст соотносится с «Гамлетом» : помимо упоминания Горацио, в романе есть несколько цитат из шекспировской трагедии, но почти все они перефразированы, так как вложены в уста кота Мурра: «О аппетит, имя тебе — Кот!» — перефразированы слова Гамлета: «О непостоянство, имя твое — женщина!»; «...поднятая для удара палка, как говорится в известной трагедии, точно замерла в воздухе...» — говорит кот Мурр, отсылая читателя к «Гамлету» (II, 2); «О рать небес! Земля!..» — Мурр говорит словами Гамлета после встречи с Призраком отца (I, 3); «...где ж теперь твои веселые прыжки? Где ж твоя резвость, твоя жизнерадостность, твое ясное радостное “мяу”, увеселявшее все сердца?» — пародия на монолог Гамлета над черепом Йорика (V, 1): «Где теперь твои шутки? Твои песни? Твои вспышки веселья, от которых всякий раз хохотал весь стол?» и т. д. Итак, носителем шекспиризации в романе становится кот Мурр, воплощающий не романтический мир крейслерианы, а мир филистеров. Такая антишекспировская направленность шекспиризации заставляет вспомнить об антишекспиризме английского романтика Байрона .

Возникает культурный парадокс: если очевидно, что культ Шекспира и шекспиризация связаны в литературе XVIII-XIX вв. с предромантиками и романтиками, то и антишекспиризм тоже связан с романтизмом, причем, как показывает случай Байрона , с английским романтизмом, а как показывает случай с Гофманом, и с романтизмом немецким.

Это заставляет основательно вглядеться в личность и этапы творчества великого немецкого писателя.

Начало творческого пути. Гофман в своей биографии воплощает противоречия романтической личности, вынужденной жить в чуждом ей обывательском мире. От природы он был гениально одарен. Его величайшей страстью была музыка, не случайно он заменил свое третье имя Вильгельм, данное ему родителями, на второе имя Вольфганга Амадея Моцарта. Гофман написал первую немецкую романтическую оперу «Ундина» (1814, пост. 1816). Он был замечательным художником и великим писателем. Но родился Гофман в чопорном и скучном Кёнигсберге в чиновничьей семье, там же учился на юридическом факультете университета, затем был на государственной службе в различных городах, выполняя чиновничьи функции. Нашествие французов, заставшее Гофмана в Варшаве (1806), лишило его работы и заработка. Гофман решает посвятить себя искусству, служит дирижером, дает уроки музыки, пишет музыкальные рецензии. После поражения Наполеона Гофман с 1814 г. снова на государственной службе в Берлине.

Образ Крейслера. Этот переходящий из произведения в произведение романтический персонаж, наиболее близкий автору, его alter ego, впервые появляется в очерке-новелле «Музыкальные страдания капельмейстера Иоганнеса Крейслера» (1810), одном из первых литературных произведений Гофмана. Автор ведет игру с читателем, придумывая неожиданные композиционные ходы. Текст — это якобы записки музыканта Крейслера на издании нот вариаций И. С. Баха. Он делает заметки о прошедшем вечере в доме тайного советника Редерлейна, где он принужден аккомпанировать бездарным дочерям советника Нанетте и Мари. Гофман прибегает к иронии: «…Фрейлейн Нанетта кое-чего достигла: мелодию, слышанную всего раз десять в театре и затем не более десяти раз повторенную на фортепиано, она в состоянии спеть так, что сразу можно догадаться, что это такое». Затем — еще большее испытание для Крейслера: поет советница Эберштейн. Потом гости начинают петь хором — а рядом идет игра в карты. Гофман так передает этот эпизод в тексте: «Я любила — сорок восемь — беззаботно — пас — я не знала — вист — мук любви — козырь». Крейслера просят сыграть фантазии, и он играет 30 вариаций Баха, все более увлекаясь гениальной музыкой и не замечая, как все гости разбегаются, его слушает лишь шестнадцатилетний лакей Готлиб. В очерке появляется характерное для Гофмана разделение людей на музыкантов (творческие натуры, которым доступен идеал) и немузыкантов («просто хороших людей») — обывателей, филистеров. Уже в этой новелле Гофман пользуется характерным для его последующего творчества приемом: показом событий с двух (противоположных) точек зрения: Крейслер видит в гостях, занимающихся музицированием, обывателей, в то время как они видят в Крейслере занудного чудака.

В 1814 г. вышел первый том сборника «Фантазии в манере Калло», в который, помимо новелл («Кавалер Глюк», «Дон Жуан»), Гофман включил цикл «Крейслериана», состоящий из шести очерков-новелл, в четвертом томе (1815) появляется еще семь произведений этого цикла (в 1819 г. Гофман переиздал сборник, сгруппировав его материал в два тома, вторая половина «Крейслерианы» вошла во второй том). Романтические очерки-новеллы (в том числе и «Музыкальные страдания…», вошедшие в цикл) здесь соседствуют с сатирическими очерками («Совершенный машинист»), музыкально-критическими заметками («Крайне бессвязные мысли») и т. д. Крейслер выступает как лирический герой, во многом автобиографический, часто нельзя отличить его от автора. Окружающие считают, что он сошел с ума (о чем сообщается в предисловии, где говорится о его исчезновении).

Гофман владеет всем спектром комического от юмора, иронии до сарказма. Комическое соединяется у него с гротеском, непревзойденным мастером которого он был. Так, в новелле «Сведения об одном образованном молодом человеке» читаем: «Сердце умиляется, когда видишь, как широко распространяется у нас культура». Вполне просветительская фраза, комический эффект связан с тем, что она встречается в письме Мило, образованной обезьяны, к подруге — обезьяне Пипи, живущей в Северной Америке. Мило научился говорить, писать, играть на фортепиано, и он теперь ничем не отличается от людей.

Еще более показательна для романтизма Гофмана новелла «Враг музыки». Герой новеллы, молодой человек, по-настоящему талантлив, понимает музыку — и именно поэтому слывет «врагом музыки». О нем ходят анекдоты. Во время исполнения бездарной оперы сосед ему сказал: «Какое прекрасное место!» — «Да, место хорошее, хотя немного сквозит», — ответил он. Молодой человек высоко ценит музыку живущего рядом Крейслера, которого «достаточно ославили за его чудачества». Снова использован прием противопоставления двух точек зрения на одни и те же факты.

«Золотой горшок». В третий том «Фантазий» (1814) Гофман включил повесть-сказку «Золотой горшок», которую он считал своим лучшим произведением. Романтическое двоемирие выступает в произведении как соединение двух планов повествования — реального и фантастического, при этом за душу героя, студента Ансельма, вступают в битву сверхъестественные силы, добрые (дух Саламандр, в обыденной жизни архивариус Линдгорст) и злые (ведьма, она же старуха-торговка яблоками и гадалка фрау Рауэрин). Студент оставляет жизнерадостную Веронику и соединяется с зеленой змейкой — прекрасной дочерью Саламандра Серпентиной, получая от чародея Золотой горшок (это символ, подобный голубому цветку Новалиса: в момент обручения Ансельм должен увидеть, как из горшка прорастает огненная лилия, должен понять ее язык и познать все, что открыто бесплотным духам). Ансельм исчезает из Дрездена, судя по всему, он нашел свое счастье в Атлантиде, соединившись с Серпентиной. Вероника же утешилась в браке с надворным советником Геербрандом. Гротеск и ирония Гофмана в повести-сказке распространяются на описание обоих миров, реального и фантастического, и на всех персонажей. Одно из следствий развития фольклорной сказочной проницаемости пространства писателем-романтиком — способность героев одновременно пребывать в обоих мирах, совершая разные действия (так, Ансельм одновременно заключен Саламандром в стеклянную банку за временное предпочтение Вероники Серпентине и стоит на мосту, смотря на свое отражение в реке). Это своего рода прием, обратный двойничеству и дополняющий его. И опять использовано противопоставление двух точек зрения. Характерный пример: Ансельм обнимает бузину (в его мечтах это Серпентина), а проходящие мимо думают, что он сошел с ума. Но и сам Ансельм думает, что всего лишь рассыпал яблоки старухи-торговки, а она видит в них своих детей, которых он безжалостно топчет. Так возникает целая система приемов удвоения, передающая идею романтического двоемирия.

Другие произведения. Среди произведений Гофмана — роман «Эликсиры дьявола» (1815-1816), повести-сказки «Крошка Цахес по прозванию Циннобер» (1819), «Повелитель блох» (1822), сборники «Ночные рассказы» (т. 1-2, 1817), «Серапионовы братья» (т. 1-4, 1819-1821), «Последние рассказы» (оп. 1825), ставшая особенно известной благодаря балету П. И. Чайковского (1892) сказка «Щелкунчик, или Мышиный король».

«Житейские воззрения кота Мурра». Последний, неоконченный роман Гофмана «Житейские воззрения кота Мурра, вкупе с фрагментами биографии капельмейстера Иоганнеса Крейслера, случайно уцелевшими в макулатурных листах» (1820-1822) — итог писательской деятельности Гофмана, одно из наиболее глубоких его созданий. Композиция романа, настолько оригинальная, что трудно во всей предшествующей литературе найти хотя бы отдаленный ее аналог. В «Предисловии издателя» автор вступает с читателем в игру, представляя роман как рукопись, написанную котом. Так как рукопись была подготовлена к печати крайне небрежно, в ней попадаются фрагменты другой рукописи, листы из которой кот использовал «частью для подкладки, частью для просушки страниц». Эта вторая рукопись (фрагменты биографии гениального музыканта Иоганнеса Крейслера) вклинивается в текст «немузыканта» кота Мурра, создавая контрапункт, отражая разделенность идеала и действительности. Таким образом, Гофман использует в литературе монтаж, причем в той его разновидности, которую в 1917 г. открыл для кинематографа режиссер Л. В. Кулешов (в известной мере случайно) и который получил название «эффект Кулешова» (фрагменты двух пленок с совершенно различными, не имеющими отношение друг к другу сюжетами, будучи склеенными попеременно, создают новую историю, в которой они оказываются связанными за счет зрительских ассоциаций). Издатель приводит также замеченные опечатки (вместо «слава» надо читать «слеза», вместо «крысы» — «крыши», вместо «чувствую» — «чествую», вместо «погубленный» — «возлюбленный», вместо «мух» — «духов», вместо «бессмысленное» — «глубокомысленное», вместо «ценность» — «леность» и т. д.). Это юмористическое замечание на самом деле имеет глубокий смысл: Гофман, почти на столетие раньше З. Фрейда с его «Психопатологией обыденной жизни», подчеркивает, что опечатки не бывают случайными, в них бессознательно проявляется истинное содержание мыслей человека.

Игра с читателем продолжается: после «Введения автора», где кот Мурр скромно просит читателей о снисхождении к начинающему писателю, помещено «Предисловие автора (не предназначенное для печати)»: «С уверенностью и спокойствием, свойственными подлинному гению, передаю я миру свою биографию, чтобы все увидели, какими путями коты достигают величия, чтобы все узнали, каковы мои совершенства, полюбили, оценили меня, восхищались мной и даже благоговели предо мной», — сообщает Мурр о своих истинных намерениях и грозит познакомить усомнившегося в его достоинствах читателя со своими когтями. Далее следуют вперемежку две истории: кота Мурра (о рождении, спасении маэстро Абрагамом, похождениях, обучении чтению и письму, посещением высшего света собак, где его, однако, презирают, обретением нового хозяина в лице Крейслера) и Иоганнеса Крейслера, излагаемая лишь фрагментарно (о противостоянии музыканта, влюбленного в Юлию, дочь бывшей любовницы князя Иринея советницы Бенсон, и княжеского двора, разрушающем его счастье и приводящем на грань отчаяния). В послесловии сообщается о гибели кота Мурра, история Крейслера осталась незаконченной.

«Угловое окно». В последней новелле Гофмана, «Угловое окно», представлен его подход к творчеству. «Бедный кузен», который не может двигаться, сидит у окна и, отталкиваясь от того, что видит, сочиняет истории, причем один факт может вызвать два совершенно различных толкования. В этом утверждении абсолютной свободы фантазирования при реальной несвободе — ключ к творческому методу Гофмана.

Лит. : Берковский Н. Л. Романтизм в Германии. Л. : Худ. лит-ра, 1973; Карельский А. В. Эрнст Теодор Амадей Гофман // Гофман Э. Т. А. Собр. соч. : В 6 т. Т. 1. М. : Худ. лит-ра, 1991; Луков Вл. А. История литературы: Зарубежная литература от истоков до наших дней / 6-е изд. М. : Академия, 2009.

ГОФМАН, ЭРНСТ ТЕОДОР АМАДЕЙ (Hoffman, Ernst Theodor Amadeus) (1776–1822), немецкий писатель, композитор и художник, в чьих фантастических рассказах и романах воплотился дух немецкого романтизма . Эрнст Теодор Вильгельм Гофман родился 24 января 1776 в Кёнигсберге (Восточная Пруссия). Уже в раннем возрасте обнаружил таланты музыканта и рисовальщика. Изучал право в Кёнигсбергском университете, затем двенадцать лет служил судейским чиновником в Германии и Польше . В 1808 любовь к музыке подвигла Гофмана занять пост театрального капельмейстера в Бамберге, шесть лет спустя он дирижировал оркестром в Дрездене и Лейпциге. В 1816 вернулся на государственную службу советником Берлинского апелляционного суда, где и прослужил вплоть до смерти, последовавшей 24 июля 1822.

Литературой Гофман занялся поздно. Наиболее значительны сборники рассказов Фантазии в манере Калло (Fantasiestücke in Callots Manier , 1814–1815), Ночные рассказы в манере Калло (Nachtstücke in Callots Manier , 2 vol., 1816–1817) и Серапионовы братья (Die Serapionsbrüder , 4 vol., 1819–1821); диалог о проблемах театрального дела Необыкновенные страдания одного директора театров (Seltsame Leiden eines Theaterdirektors , 1818); рассказ в духе волшебной сказки Крошка Цахес по прозванию Циннобер (Klein Zaches, genannt Zinnober , 1819); и два романа – Эликсир дьявола (Die Elexiere des Teufels , 1816), блистательное исследование проблемы двойничества, и Житейские воззрения кота Мурра (Lebensansichten des Kater Murr , 1819–1821), отчасти автобиографическое произведение, исполненное остроумия и мудрости. К числу наиболее известных рассказов Гофмана, входивших в упомянутые сборники, принадлежат волшебная сказка Золотой горшок (Die Goldene Topf ), готическая повесть Майорат (Das Mayorat ), реалистически достоверный психологический рассказ о ювелире, который не в силах расстаться со своими творениями, Мадемуазель де Скюдери (Das Fräulein von Scudéry ) и цикл музыкальных новелл, в которых на редкость удачно воссозданы дух некоторых музыкальных сочинений и образы композиторов.

Блистательная фантазия в сочетании со строгим и прозрачным стилем обеспечили Гофману особое место в немецкой литературе. Действие его произведений почти никогда не происходило в далеких краях – как правило, он помещал своих невероятных героев в повседневную обстановку. Гофман оказал сильное воздействие на Э.По и некоторых французских писателей; несколько его рассказов послужили основой для либретто знаменитой оперы – Сказкок Гофмана (1870) Ж.Оффенбаха.

Все произведения Гофмана свидетельствуют о его талантах музыканта и художника. Многие свои творения он иллюстрировал сам. Из музыкальных сочинений Гофмана наибольшей известностью пользовалась опера Ундина (Undine ), впервые поставленная в 1816; среди его сочинений – камерная музыка, месса, симфония. Как музыкальный критик он проявил в своих статьях такое понимание музыки Л.Бетховена , каким могли похвастать немногие из его современников. Гофман так глубоко почитал

«Должен тебе сказать, благосклонный читатель, что мне … уже не раз
удавалось уловить и облечь в чеканную форму сказочные образы…
Вот откуда у меня берется смелость и в дальнейшем сделать достоянием
гласности столь приятное мне общение со всякого рода фантастическими
фигурами и непостижимыми уму существами и даже пригласить самых
серьезных людей присоединиться к их причудливо-пестрому обществу.
Но мне думается, ты не примешь эту смелость за дерзость и сочтешь
вполне простительным с моей стороны стремление выманить тебя из узкого
круга повседневных будней и совсем особым образом позабавить, заведя в чужую
тебе область, которая в конце концов тесно сплетается с тем царством,
где дух человеческий по своей воле властвует над реальной жизнью и бытием».
(Э.Т.А. Гофман)

Хотя бы раз в году, точнее – в конце года, об Эрнсте Теодоре Амадее Гофмане, так или иначе, вспоминают все. Трудно представить себе Новогодние и Рождественские праздники без самых разнообразных постановок «Щелкунчика» – от классического балета до шоу на льду.

Этот факт одновременно и радует, и огорчает, ибо значение Гофмана далеко не исчерпывается написанием знаменитой сказки про кукольного уродца. Его влияние на русскую литературу поистине огромно. «Пиковая дама» Пушкина, «Петербургские повести» и «Нос» Гоголя, «Двойник» Достоевского, «Дьяволиада» и «Мастер и Маргарита» Булгакова - за всеми этими произведениями незримо витает тень великого немецкого писателя. Литературный кружок, образованный М. Зощенко, Л. Лунцем, В. Кавериным и др., носил название «Серапионовы братья», как и сборник рассказов Гофмана. В любви к Гофману признается и Глеб Самойлов - автор множества ироничных песен-страшилок группы АГАТА КРИСТИ.
Поэтому прежде, чем перейти непосредственно к культовому «Щелкунчику», нам придется рассказать еще много интересного…

Юридические страдания капельмейстера Гофмана

«Тот, кто лелеял небесную мечту, навек обречён мучиться земной мукой».
(Э.Т.А. Гофман «В церкви иезуитов в Г.»)

Родной город Гофмана сегодня входит в состав Российской федерации. Это Калининград, бывший Кенигсберг, где 24 января 1776 года и появился на свет мальчуган с характерным для немцев тройным именем Эрнст Теодор Вильгельм. Я ничего не путаю – третье имя было именно Вильгельм, но наш герой с детства так прикипел к музыке, что уже в зрелом возрасте сменил его на Амадей, в честь сами-знаете-кого.

Основная жизненная трагедия Гофмана совершенно не нова для творческой личности. Это был вечный конфликт между желанием и возможностью, миром мечты и пошлостью реальности, между тем, что должно быть и тем, что есть. На могиле Гофмана написано: «Он был одинаково хорош как юрист, как литератор, как музыкант, как живописец» . Всё написанное – правда. И тем не менее, через несколько дней после похорон его имущество идет с молотка для расчета по долгам с кредиторами.

Могила Гофмана.

Даже посмертная слава пришла к Гофману не так, как дОлжно. С раннего детства и до самой смерти наш герой считал своим настоящим призванием только музыку. Она была для него всем – Богом, чудом, любовью, самым романтичным из всех искусств…

Э.Т.А. Гофман «Житейские воззрения кота Мурра»:

«- …Есть один лишь ангел света, способный осилить демона зла. Это светлый ангел - дух музыки, который часто и победоносно вздымался из души моей, при звуках его мощного голоса немеют все земные печали.
- Я всегда, - заговорила советница,- я всегда полагала, что музыка действует на вас слишком сильно, более того - почти пагубно, ибо во время исполнения какого-нибудь замечательного творения казалось, что все ваше существо пронизано музыкой, искажались даже и черты вашего лица. Вы бледнели, вы были не в силах вымолвить ни слова, вы только вздыхали и проливали слезы и нападали затем, вооружаясь горчайшей издевкой, глубоко уязвляющей иронией, на каждого, кто хотел сказать хоть слово о творении мастера…»

«С тех пор, как я пишу музыку, мне удается забывать все свои заботы, весь мир. Потому что тот мир, который возникает из тысячи звуков в моей комнате, под моими пальцами, несовместим ни с чем, что находится за его пределами».

В 12 лет Гофман уже играл на органе, скрипке, арфе и гитаре. Он же стал автором первой романтической оперы «Ундина». Даже первое литературное произведение Гофмана «Кавалер Глюк» было о музыке и музыканте. И вот этому человеку, будто созданному для мира искусства, пришлось почти всю свою жизнь проработать юристом, а в памяти потомков остаться прежде всего писателем, на произведениях которого «делали карьеру» уже другие композиторы. Кроме Петра Ильича с его «Щелкунчиком», можно назвать Р. Шумана («Крейслериана»), Р. Вагнера («Летучий голландец»), А. Ш. Адана («Жизель»), Ж. Оффенбаха («Сказки Гофмана»), П. Хандемита («Кардильяк»).

Рис. Э. Т. А. Гофмана.

Свою работу юриста Гофман откровенно ненавидел, сравнивал со скалой Прометея, называл «государственным стойлом», хотя это не мешало ему быть ответственным и добросовестным чиновником. Все экзамены по повышению квалификации он сдавал на отлично, да и претензий к его работе ни у кого, судя по всему, не было. Однако и карьера юриста складывалась у Гофмана не совсем удачно, виной чему был его порывистый и саркастичный характер. То он влюбится в своих учениц (Гофман подрабатывал музыкальным репетиторством), то нарисует карикатуры на уважаемых людей, то вообще изобразит начальника полиции Кампца в крайне неприглядном образе советника Кнаррпанти в своей повести «Повелитель блох».

Э.Т.А. Гофман «Повелитель блох»:
«В ответ на указание, что преступник может быть установлен лишь в том случае, если установлен самый факт преступления, Кнаррпанти высказал мнение, что важно прежде всего найти злодея, а совершенное злодеяние уже само собой обнаружится.
…Думание, полагал Кнаррпанти, уже само по себе, как таковое, есть опасная операция, а думание опасных людей тем более опасно».

Портрет Гофмана.

Подобная насмешка не сошла Гофману с рук. Против него возбудили судебное дело об оскорблении должностного лица. Только состояние здоровья (Гофман к тому времени был уже почти полностью парализован) не позволило привлечь писателя к суду. Повесть «Повелитель блох» вышла сильно искалеченной цензурой и полностью была издана лишь в 1908 году…
Неуживчивость Гофмана приводила к тому, что его постоянно переводили - то в Познань, то в Плоцк, то в Варшаву… Не стоит забывать, что в то время значительная часть Польши принадлежала Пруссии. Женой Гофмана, кстати, тоже стала полька - Михалина Тшцинськая (писатель ласково называл ее «Мишкой»). Михалина оказалась замечательной женой, которая стойко переносила все тяготы жизни с беспокойным мужем - поддерживала его в трудный час, обеспечивала уют, прощала все его измены и запои, а также постоянное безденежье.

Писательница А. Гинц-Годин вспоминала Гофмана, как «маленького человечка, вечно ходившего в одном и том же поношенном, хотя и хорошего покроя, фраке коричнево-каштанового цвета, редко расстававшегося даже на улице с короткой трубкой, из которой он выпускал густые облака дыма, жившего в крошечной комнатенке и обладавшего при этом столь саркастическим юмором».

Но все-таки самые большие потрясения чете Гофманов принесла разразившаяся война с Наполеоном, которого наш герой стал впоследствии воспринимать чуть ли не как личного врага (даже сказка про крошку Цахеса многим тогда казалась сатирой на Наполеона). Когда французские войска вступили в Варшаву, Гофман тут же потерял работу, его дочь умерла, а больную жену пришлось отправить к ее родителям. Для нашего героя наступает время лишений и скитаний. Он перебирается в Берлин и пытается заниматься музыкой, но безуспешно. Гофман перебивается, рисуя и продавая карикатуры на Наполеона. И главное - ему постоянно помогает деньгами второй «ангел-хранитель» - его друг по Кенигсбергскому университету, а ныне барон Теодор Готлиб фон Гиппель.

Теодор Готлиб фон Гиппель.

Наконец, мечты Гофмана вроде бы начинают сбываться - он устраивается капельмейстером в небольшой театр городка Бамберг. Работа в провинциальном театре особых денег не приносила, но наш герой по-своему счастлив - он занялся желанным искусством. В театре Гофман «и щвец, и жнец» - композитор, постановщик, декоратор, дирижер, автор либретто… Во время гастролей театральной труппы в Дрездене он попадает в самый разгар боев с уже отступающим Наполеоном, и даже издали видит самого ненавистного императора. Вальтер Скотт потом будет долго сетовать на то, что Гофману, мол, перепало быть в гуще важнейших исторических событий, а он, вместо того, чтобы зафиксировать их, кропал свои странные сказочки.

Театральная жизнь Гофмана продлилась недолго. После того, как руководить театром стали люди, по его словам, ничего не понимающие в искусстве, работать стало невозможно.
На помощь опять пришел друг Гиппель. При его непосредственном участии Гофмана устроился на должность советника Берлинского апелляционного суда. Появились средства на жизнь, но о карьере музыканта пришлось забыть.

Из дневника Э. Т. А. Гофмана, 1803:
«О, боль, я все больше становлюсь государственным советником! Кто мог подумать об этом года три назад! Муза убегает, сквозь архивную пыль будущее выглядит темным и хмурым… Где же мои намерения, где мои прекрасные планы на искусство?»

Автопортрет Гофмана.

Но тут, совершенно неожиданно для Гофмана, он начинает обретать известность как писатель.
Нельзя сказать, что Гофман стал писателем совсем случайно. Как любая разносторонняя личность, он с юности писал стихи и рассказы, но никогда не воспринимал их своим основным жизненным предназначением.

Из письма Э.Т.А. Гофмана Т.Г. Гиппелю, февраль 1804:
«Вскоре должно случиться что-то великое - из хаоса должно выйти какое-то произведение искусства. Будет ли это книга, опера или картина - quod diis placebit («что будет богам угодно»). Как ты думаешь, не должен ли я еще раз спросить как-нибудь Великого Канцлера (т.е. Бога – С.К.), не создан ли я художником или музыкантом?..»

Однако первыми напечатанными трудами стали не сказки, а критические статьи о музыке. Они публиковались в лейпцигской «Всеобщей музыкальной газете», где редактором был хороший знакомый Гофмана - Иоганн Фридрих Рохлиц.
В 1809 году в газете печатают новеллу Гофмана «Кавалер Глюк». И хотя начинал он её писать, как своеобразное критическое эссе, в результате вышло полноценное литературное произведение, где среди размышлений о музыке появляется характерный для Гофмана таинственный двоящийся сюжет. Постепенно писательство увлекает Гофмана по-настоящему. В 1813-14 гг., когда окрестности Дрездена содрогались от снарядов, наш герой, вместо того, чтобы описывать творящуюся рядом с ним историю, увлеченно пишет сказку «Золотой горшок».

Из письма Гофмана к Кунцу, 1813:
«Не удивительно, что в наше мрачное, злосчастное время, когда человек едва перебивается со дня на день и еще должен этому радоваться, писательство так увлекло меня - мне кажется, будто передо мной открылось чудесное царство, которое рождается из моего внутреннего мира и, обретая плоть, отделяет меня от мира внешнего».

Особенно поражает потрясающая работоспособность Гофмана. Ни для кого не секрет, что писатель был страстным любителем «штудировать вина» в самых разных забегаловках. Изрядно набравшись вечерком после работы, Гофман приходил домой и, мучаясь бессонницей, начинал писать. Говорят, что когда жуткие фантазии начинали выходить из-под контроля, он будил жену и продолжал писать уже в ее присутствии. Возможно, именно отсюда в сказках Гофмана нередко встречаются излишние и прихотливые повороты сюжета.

Наутро Гофман уже сидел на своем рабочем месте и прилежно занимался постылыми юридическими обязанностями. Нездоровый образ жизни, видимо, и свел писателя в могилу. У него развилась болезнь спинного мозга, и последние дни своей жизни он провёл полностью парализованным, созерцая мир лишь в открытое окно. Умирающему Гофману было всего 46 лет.

Э.Т.А. Гофман «Угловое окно»:
«- …Я напоминаю себе старого сумасшедшего живописца, что целыми днями сидел перед вставленным в раму загрунтованным полотном и всем приходившим к нему восхвалял многообразные красоты роскошной, великолепной картины, только что им законченной. Я должен отказаться от той действенной творческой жизни, источник которой во мне самом, она же, воплощаясь в новые формы, роднится со всем миром. Мой дух должен скрыться в свою келью… вот это окно - утешение для меня: здесь мне снова явилась жизнь во всей своей пестроте, и я чувствую, как мне близка ее никогда не прекращающаяся суетня. Подойди, брат, выгляни в окно!».

Двойное дно сказок Гофмана

«Он, может быть, первый изобразил двойников, ужас этой ситуации — до Эдгара
По. Тот отверг влияние на него Гофмана, сказав, что не из немецкой романтики,
а из собственной души рождается тот ужас, который он видит… Может
быть, разница между ними именно в том, что Эдгар По трезв, а Гофман пьян.
Гофман разноцветен, калейдоскопичен, Эдгар в двух-трех красках, в одной рамке».
(Ю. Олеша)

В литературном мире Гофмана принято относить к романтикам. Думаю, сам бы Гофман с подобной классификацией спорить не стал, хотя среди представителей классического романтизма он смотрится во многом белой вороной. Ранние романтики вроде Тика, Новалиса, Вакенродера слишком уж далеки были… не только от народа… но и от окружающей жизни вообще. Конфликт между высокими устремлениями духа и пошлой прозой бытия они решали путем изоляции от этого бытия, путем побега на такие горние высоты своих грез и мечтаний, что мало найдется современных читателей, которые бы откровенно не скучали над страницами «сокровенных таинств души».

«Прежде он особенно хорошо умел сочинять веселые живые рассказы, которые Клара слушала с непритворным удовольствием; теперь его творения сделались мрачными, невразумительными, бесформенными, и хотя Клара, щадя его, не говорила об этом, он все же легко угадывал, как мало они ей приятны. …Сочинения Натанаэля и впрямь были отменно скучны. Его досада на холодный, прозаический нрав Клары возрастала с каждым днем; Клара также не могла побороть свое неудовольствие темным, сумрачным, скучным мистицизмом Натанаэля, и, таким образом, неприметно для них самих, сердца их все более и более разделялись».

Гофман умудрялся устоять на тонкой грани романтизма и реализма (потом по этой грани целый ряд классиков пропашет настоящую борозду). Безусловно, ему были не чужды высокие устремления романтиков, их мысли о творческой свободе, о неприкаянности творца в этом мире. Но Гофман не хотел сидеть как в одиночной камере своего рефлексирующего «я», так и в серой клетке обыденности. Он говорил: «Писатели должны не уединяться, а, наоборот, жить среди людей, наблюдать жизнь во всех проявлениях» .

«А главное, я полагаю, что, благодаря необходимости отправлять, помимо служения искусству, еще и гражданскую службу, я приобрел более широкий взгляд на вещи и во многом избежал эгоизма, в силу коего профессиональные художники, с позволения сказать, столь несъедобны».

В своих сказках Гофман сталкивал самую что ни на есть узнаваемую реальность с самой, что ни на есть, невероятной фантазией. В результате сказка становилась жизнью, а жизнь становилась сказкой. Мир Гофмана — это красочный карнавал, где за маской скрывается маска, где продавщица яблок может оказаться ведьмой, архивариус Линдгорст - могущественным Саламандром, правителем Атлантиды («Золотой горшок»), канонисса из приюта благородных девиц - феей («Крошка Цахес…»), Перегринус Тик - королем Секакисом, а его друг Пепуш - чертополохом Цехеритом («Повелитель блох»). Почти у всех персонажей есть двойное дно, они существуют как бы в двух мирах одновременно. Возможность такого существования автор знал не понаслышке…

Встреча Перегринуса с Мастером-Блохой. Рис. Натальи Шалиной.

На маскараде Гофмана порой невозможно понять, где кончается игра и начинается жизнь. Встретившийся незнакомец может выйти в старинном камзоле и произнести: «Я - кавалер Глюк», и пусть уже читатель сам ломает голову: кто это - сумасшедший, играющий роль великого композитора, или сам композитор, явившийся из прошлого. Да и видение Ансельма в кустах бузины золотых змеек, вполне можно списать на потребляемый им «пользительный табак» (надо полагать, - опий, весьма обыденный в то время).

Каковыми бы причудливыми не казались сказки Гофмана, они неразрывно связаны с окружающей нас действительностью. Вот крошка Цахес - подлый и злобный урод. Но у окружающих он вызывает лишь восхищение, ибо обладает чудесным даром, «в силу коего все замечательное, что в его присутствии кто-либо другой помыслит, скажет или сделает, будет приписано ему, да и он в обществе красивых, рассудительных и умных людей будет признан красивым, рассудительным и умным». Такая ли уж это сказка? И такое ли уж чудо, что мысли людей, которые Перегринус читает с помощью волшебного стекла, расходятся с их словами.

Э.Т.А.Гофман «Повелитель блох»:
«Можно, сказать только одно, что многие изречения с относящимися к ним мыслями сделались стереотипными. Так, например, фразе: «Не откажите мне в вашем совете» - соответствовала мысль: «Он достаточно глуп, думая, что мне действительно нужен его совет в деле, которое мною уже решено, но это льстит ему!»; «Я совершенно полагаюсь на вас!» - «Я давно знаю, что ты прохвост» и т. д. Наконец, нужно еще заметить, что многие при его микроскопических наблюдениях повергали Перегринуса в немалое затруднение. То были, например, молодые люди, которые от всего приходили в величайший энтузиазм и разливались кипучим потоком самого пышного красноречия. Среди них красивее и мудренее всего выражались молодые поэты, преисполненные фантазии и гениальности и обожаемые преимущественно дамами. В одном ряду с ними стояли женщины-писательницы, которые, как говорится, хозяйничали, будто у себя дома, в самых что ни на есть глубинах бытия, во всех тончайших философских проблемах и отношениях социальной жизни… его поразило и то, что открылось ему в мозгу у этих людей. Он увидел и у них странное переплетение жилок и нервов, но тут же заметил, что как раз при самых красноречивых разглагольствованиях их об искусстве, науке, вообще о высших вопросах жизни, эти нервные нити не только не проникали в глубь мозга, но, напротив, развивались в обратном направлении, так что не могло быть и речи о ясном распознании их мыслей».

Что до пресловутого неразрешимого конфликта между духом и материей, то Гофман чаще всего справляется с ним, как и большинство людей – с помощью иронии. Писатель говорил, что «величайший трагизм должен явиться посредством особого рода шутки».

«- «Да, - сказала советница Бенцон, - именно этот юмор, именно этот подкидыш, рожденный на свет развратной и капризной фантазией, этот юмор, о котором вы, жестокие мужчины, сами не знаете, за кого вы должны его выдавать, - быть может, за человека влиятельного и знатного, преисполненного всяческих достоинств; итак, именно этот юмор, который вы охотно стремитесь нам подсунуть, как нечто великое, прекрасное, в тот самый миг, когда все, что нам мило и дорого, вы же стремитесь изничтожить язвительной издевкой!»

Немецкий романтик Шамиссо даже назвал Гофмана «нашим бесспорно первым юмористом». Ирония была странным образом неотделима от романтических черт творчества писателя. Меня всегда поражало, как чисто романтические куски текста, написанные Гофманом явно от души, он тут же абзацем ниже подвергает насмешке - чаще, впрочем, беззлобной. Его романтические герои сплошь и рядом то мечтательные неудачники, как студент Ансельм, то чудаки, как Перегринус, катающийся на деревянной лошадке, то глубокие меланхолики, страдающие как Бальтазар от любви во всяких там рощах и кущах. Даже золотой горшок из одноименной сказки сначала был задуман как… известный предмет туалета.

Из письма Э.Т.А. Гофмана Т.Г. Гиппелю:
«Задумал я писать сказочку о том, как некий студент влюбляется в зеленую змею, страдающую под гнетом жестокого архивариуса. И в приданое за ней получает золотой горшок, впервые помочившись в который, превращается в мартышку».

Э.Т.А. Гофман «Повелитель блох»:

«По старому, традиционному обычаю герой повести в случае сильного душевного волнения должен бежать в лес или по меньшей мере в уединенную рощицу. …Далее, ни в одной роще романтической повести не должно быть недостатка ни в шелесте листвы, ни во вздохах и шепоте вечернего ветерка, ни в журчании ручья и т. д., а потому, само собой разумеется, Перегринус нашел все это в своем убежище…»

«…Вполне естественно, что господин Перегринус Тис, вместо того чтобы лечь в постель, высунулся в открытое окно и, как подобает влюбленным, стал, глядя на луну, предаваться мыслям о своей возлюбленной. Но хотя бы это и повредило господину Перегринусу Тису во мнении благосклонного читателя, особенно же во мнении благосклонной читательницы, однако справедливость требует сказать, что господин Перегринус, несмотря на все свое блаженное состояние, два раза так здорово зевнул, что какой-то подвыпивший приказчик, проходивший, пошатывать, под его окном, громко крикнул ему: «Эй, ты там, белый колпак! смотри не проглоти меня!» Это послужило достаточной причиной для того, чтобы господин Перегринус Тис в досаде захлопнул окно так сильно, что стекла зазвенели. Утверждают даже, что во время этого акта он довольно громко воскликнул: «Грубиян!» Но за достоверность этого никак нельзя поручиться, ибо подобное восклицание как будто совершенно противоречит и тихому нраву Перегринуса, и тому душевному состоянию, в котором он находился в эту ночь».

Э.Т.А. Гофман «Крошка Цахес»:
«…Только теперь он почувствовал, как несказанно любит прекрасную Кандиду и вместе с тем как причудливо чистейшая, сокровеннейшая любовь принимает во внешней жизни несколько шутовское обличье, что нужно приписать глубокой иронии, заложенной самой природой во все человеческие поступки».

Если уж положительные персонажи Гофмана вызывают у нас улыбку, то что говорить об отрицательных, на которых автор просто брызжет сарказмом. Чего стоит «орден Зелено-пятнистого тигра с двадцатью пуговицами», или восклицание Мош Терпина: «Дети, делайте все, что хотите! Женитесь, любите друг друга, голодайте вместе, потому что в приданое Кандиде я не дам ни гроша!» . А упомянутый выше ночной горшок тоже не пропал даром - в нем автор утопил мерзкого крошку Цахеса.

Э.Т.А. Гофман «Крошка Цахес…»:
«- Мой всемилостивый повелитель! Если бы я должен был довольствоваться только видимой поверхностью явлений, то я мог бы сказать, что министр скончался от полного отсутствия дыхания, а это отсутствие дыхания произошло от невозможности дышать, каковая невозможность, в свою очередь, произведена стихией, гумором, той жидкостью, в которую низвергся министр. Я бы мог сказать, что, таким образом, министр умер гумористической смертью».

Рис. С. Алимова к «Крошке Цахесу».

Не стоит забывать также, что во времена Гофмана романтические приемы уже были общим местом, образы выхолостились, стали банальными и пошлыми, их взяли на вооружение филистеры и бездари. Наиболее язвительно они были высмеяны в образе кота Мурра, который описывает прозаичные кошачьи будни столь самовлюбленным возвышенным языком, что невозможно удержаться от хохота. Кстати, сама идея книги возникла, когда Гофман заметил, что его кот полюбил спать в ящике стола, где хранились бумаги. «Может, сей смышленый кот, пока никто не видит, сам пишет труды?» - улыбнулся писатель.

Иллюстрация к «Житейским воззрениям кота Мурра». 1840 г.

Э.Т.А. Гофман «Житейские воззрения кота Мура»:
«Что там погреб, что там дровяной сарай - я решительно высказываюсь в пользу чердака! - Климат, отечество, нравы, обычаи - сколь неизгладимо их влияние; да, не они ли оказывают решающее воздействие на внутреннее и внешнее формирование истинного космополита, подлинного гражданина мира! Откуда нисходит ко мне это поразительное чувство высокого, это непреодолимое стремление к возвышенному! Откуда эта достойная восхищения, поразительная, редкостная ловкость в лазании, это завидное искусство, проявляемое мною в самых рискованных, в самых отважных и самых гениальных прыжках? - Ах! Сладостное томление переполняет грудь мою! Тоска по отеческому чердаку, чувство неизъяснимо-почвенное, мощно вздымается во мне! Тебе я посвящаю эти слезы, о прекрасная отчизна моя,- тебе эти душераздирающие, страстные мяуканья! В честь твою совершаю я эти прыжки, эти скачки и пируэты, исполненные добродетели и патриотического духа!…».

Но самые мрачные последствия романтического эгоизма Гофман изобразил в сказке «Песочный человек». Она была написана в один и тот же год со знаменитым «Франкенштейном» Мери Шелли. Если жена английского поэта изобразила искусственного монстра-мужчину, то у Гофмана его место занимает механическая кукла Олимпия. Ничего не подозревающий романтический герой влюбляется в нее без памяти. Еще бы! - она красива, хорошо сложена, покладиста и молчалива. Олимпия может часами слушать излияния чувств своего поклонника (о, да! - она так его понимает, не то что прежняя – живая – возлюбленная).

Рис. Mario Laboccetta.

Э.Т.А. Гофман «Песочный человек»:
«Стихи, фантазии, видения, романы, рассказы умножались день ото дня, и все это вперемешку со всевозможными сумбурными сонетами, стансами и канцонами он без устали целыми часами читал Олимпии. Но зато у него еще никогда не бывало столь прилежной слушательницы. Она не вязала и не вышивала, не глядела в окно, не кормила птиц, не играла с комнатной собачонкой, с любимой кошечкой, не вертела в руках обрывок бумаги или еще что-нибудь, не силилась скрыть зевоту тихим притворным покашливанием - одним словом, целыми часами, не трогаясь с места, не шелохнувшись, глядела она в очи возлюбленному, не сводя с него неподвижного взора, и все пламеннее, все живее и живее становился этот взор. Только когда Натанаэль наконец подымался с места и целовал ей руку, а иногда и в губы, она вздыхала: «Ax-ax!» - и добавляла: - Доброй ночи, мой милый!
- О прекрасная, неизреченная душа! - восклицал Натанаэль, возвратись в свою комнату, - только ты, только ты одна глубоко понимаешь меня!»

Объяснение того, почему Натанаэль влюбился в Олимпию (она украла его глаза), тоже глубоко символично. Понятно, что он любит не куклу, а лишь свое надуманное представление о ней, свою грезу. А длительное самолюбование и замкнутое пребывание в мире своих грез и видений делает человека слепым и глухим к окружающей реальности. Видения выходят из-под контроля, приводят к безумию и в итоге губят героя. «Песочный человек» - одна из редких сказок Гофмана с печальным безнадежным концом, а образ Натанаэля, наверное, самый язвительный упрек оголтелому романтизму.

Рис. А. Костина.

Гофман не скрывает неприязни и к другой крайности - попытке заключить все многообразие мира и свободу духа в жесткие однообразные схемы. Представление о жизни как о механической жестко детерминированной системе, где можно все разложить по полочкам глубоко противно писателю. Дети в «Щелкунчике» тотчас теряют интерес к механическому замку, когда узнают, что фигурки в нем двигаются только определенным образом и никак иначе. Отсюда и неприятные образы ученых (вроде Мош Тепина или Левенгука), которые думают, что они властелины природы и вторгаются грубыми бесчувственными руками в сокровенную ткань бытия.
Ненавистны Гофману и обыватели-филистеры, которые думают, что они свободны, а сами сидят, заключенные в узких банках своего ограниченного мирка и куцего самодовольства.

Э.Т.А. Гофман «Золотой горшок»:
«- Вы бредите, господин студиозус, - возразил один из учеников. - Мы никогда не чувствовали себя лучше, чем теперь, потому что специес-талеры, которые мы получаем от сумасшедшего архивариуса за всякие бессмысленные копии, идут нам на пользу; нам теперь уж не нужно разучивать итальянские хоры; мы теперь каждый день ходим к Иозефу или в другие трактиры, наслаждаемся крепким пивом, глазеем на девчонок, поем, как настоящие студенты, «Gaudeamus igitur…» - и благодушествуем.
- Но, любезнейшие господа, - сказал студент Ансельм, - разве вы не замечаете, что вы все вместе и каждый в частности сидите в стеклянных банках и не можете шевелиться и двигаться, а тем менее гулять?
Тут ученики и писцы подняли громкий хохот и закричали: «Студент-то с ума сошел: воображает, что сидит в стеклянной банке, а стоит на Эльбском мосту и смотрит в воду. Пойдемте-ка дальше!»».

Рис. Ники Гольц.

Читатели могут обратить внимание, что в книгах Гофмана немало оккультной и алхимической символики. Ничего странного здесь нет, ведь подобная эзотерика в те времена была в моде, и её терминология была достаточно привычной. Но Гофман не исповедовал никаких тайных учений. Для него все эти символы наполнены не философским, а художественным смыслом. И Атлантида в «Золотом горшке» ничуть не серьезнее Джиннистана из «Крошки Цахеса» или Пряничного города из «Щелкунчика».

Щелкунчик - книжный, театральный и мультяшный

«…часы хрипели громче и громче, и Мари явственно расслышала:
- Тик и так, тик и так! Не хрипите громко так! Слышит все король
мышиный. Трик и трак, бум бум! Ну, часы, напев старинный! Трик и
трак, бум бум! Ну, пробей, пробей, звонок: королю подходит срок!»
(Э.Т.А. Гофман «Щелкунчик и мышиный король»)

«Визитной карточкой» Гофмана для широкой публики, видимо, останется именно «Щелкунчик и мышиный король». В чем же особенность этой сказки? Во-первых, она рождественская, во-вторых, очень светлая, ну и, в-третьих, самая детская из всех сказок Гофмана.

Рис. Libico Maraja.

Дети являются и главными героями «Щелкунчика». Считают, что эта сказка родилась во время общения писателя с детьми своего друга Ю.Э.Г. Хитцига - Мари и Фрицем. Как и Дроссельмейер, Гофман мастерил им к Рождеству самые разнообразные игрушки. Не знаю, дарил ли он детям Щелкунчика, но в то время подобные игрушки действительно существовали.

В прямом переводе немецкое слово Nubknacker означает «раскалыватель орехов». В первых русских переводах сказки оно звучит еще более нелепо - «Грызун орехов и царек мышей» или еще пуще - «История щипцов для орехов», хотя понятно, что у Гофмана описаны явно никакие не щипцы. Щелкунчик представлял собой популярную в те времена механическую куклу - солдатика с большим ртом, завитой бородой и косичкой сзади. В рот вкладывался орех, дергалась косичка, челюсти смыкались - крак! - и орех расколот. Кукол, подобных Щелкунчику, мастерили в немецкой Тюрингии в XVII–XVIII веках, а затем свозили на продажу в Нюрнберг.

Мышиные, а точнее тоже встречаются в природе. Так называют грызунов, которые от долгого пребывания в тесноте, срастаются своими хвостами. Конечно, в природе они, скорее, калеки, чем короли…

В «Щелкунчике» нетрудно отыскать многие характерные черты творчества Гофмана. В чудесные события, которые происходят в сказке, можно верить, а можно легко списать их на фантазию заигравшейся девочки, что, в общем-то, и делают все взрослые персонажи сказки.

«Мари побежала в Другую комнату, быстро достала из своей шкатулочки семь корон мышиного короля и подала их матери со словами:
- Вот, мамочка, посмотри: вот семь корон мышиного короля, которые прошлой ночью поднес мне в знак своей победы молодой господин Дроссельмейер!
…Старший советник суда, как только увидел их, рассмеялся и воскликнул:
Глупые выдумки, глупые выдумки! Да ведь это же коронки, которые я когда то носил на цепочке от часов, а потом подарил Марихен в день ее рождения, когда ей минуло два года! Разве вы позабыли?
…Когда Мари убедилась, что лица у родителей опять стали ласковыми, она подскочила к крестному и воскликнула:
- Крестный, ведь ты же все знаешь! Скажи, что мой Щелкунчик - твой племянник, молодой господин Дроссельмейер из Нюрнберга, и что он подарил мне эти крошечные короны.
Крестный нахмурился и пробормотал:
- Глупые выдумки!»

Только крестный героев - одноглазый Дроссельмейер - не простой взрослый. Он фигура одновременно и симпатичная, и загадочная, и пугающая. У Дроссельмейера, как и у многих героев Гофмана, два обличья. В нашем мире - это старший советник суда, серьезный и немножечко ворчливый мастер игрушек. В сказочном пространстве - он активное действующее лицо, своеобразный демиург и дирижер этой фантастической истории.

Пишут, что прообразом Дроссельмейера послужил дядя уже упоминаемого нами Гиппеля, который работал бургомистром Кенигсберга, а в свободное время писал под псевдонимом язвительные фельетоны про местную знать. Когда секрет «двойника» раскрылся, дядю с поста бургомистра, естественно, сняли.

Юлиус Эдуард Хитциг.

Те, кто знают «Щелкунчика» только по мультфильмам и театральным постановкам, наверное, удивятся, если я скажу, что в оригинальном варианте это очень смешная и ироничная сказка. Только ребенок может воспринимать битву Щелкунчика с мышиной армией как драматическое действо. На самом деле она больше напоминает кукольную буффонаду, где в мышей стреляют драже и пряниками, а те в ответ осыпают противника «зловонными ядрами» вполне недвусмысленного происхождения.

Э.Т.А. Гофман «Щелкунчик и мышиный король»:
«- Неужели я умру во цвете лет, неужели умру я, такая красивая кукла! - вопила Клерхен.
- Не для того же я так хорошо сохранилась, чтобы погибнуть здесь, в четырех стенах! — причитала Трудхен.
Потом они упали друг другу в объятия и так громко разревелись, что их не мог заглушить даже бешеный грохот битвы…
…В пылу битвы из-под комода тихонечко выступили отряды мышиной кавалерии и с отвратительным писком яростно набросились на левый фланг Щелкунчиковой армии; но какое сопротивление встретили они! Медленно, насколько позволяла неровная местность, ибо надо было перебраться через край шкафа, выступил и построился в каре корпус куколок с сюрпризами под предводительством двух китайских императоров. Эти бравые, очень пестрые и нарядные великолепные полки, составленные из садовников, тирольцев, тунгусов, парикмахеров, арлекинов, купидонов, львов, тигров, мартышек и обезьян, сражались с хладнокровием, отвагой и выдержкой. С мужеством, достойным спартанцев, вырвал бы этот отборный батальон победу из рук врага, если бы некий бравый вражеский ротмистр не прорвался с безумной отвагой к одному из китайских императоров и не откусил ему голову, а тот при падении не задавил двух тунгусов и мартышку».

Да и сама причина вражды с мышами скорее комична, чем трагична. По сути дела, она возникла из-за… сала, которое усатая рать съела во время приготовления королевой (да-да, королевой) ливерных кобас.

Э.Т.А.Гофман «Щелкунчик»:
«Уже когда подали ливерные колбасы, гости заметили, как все больше и больше бледнел король, как он возводил очи к небу. Тихие вздохи вылетали из его груди; казалось, его душой овладела сильная скорбь. Но когда подали кровяную колбасу, он с громким рыданьем и стонами откинулся на спинку кресла, обеими руками закрыв лицо. …Он пролепетал едва слышно: - Слишком мало сала!»

Рис. Л. Гладневой к диафильму «Щелкунчик» 1969 года.

Разгневанный король объявляет мышам войну и ставит на них мышеловки. Тогда королева мышей превращает его дочь - принцессу Пирлипат - в уродину. На помощь приходит молодой племянник Дроссельмейера, который лихо разгрызает волшебный орех Кракатук и возвращает принцессе ее красоту. Но он не может довести магический обряд до конца и, отступая положенные семь шагов, нечаянно наступает на мышиную королеву и спотыкается. В результате Дроссельмейер-младший превращается в уродливого Щелкунчика, принцесса теряет к нему всякий интерес, а умирающая Мышильда объявляет Щелкунчику настоящую вендетту. За мать должен отомстить ее семиголовый наследник. Если на всё это посмотреть холодным серьезным взглядом, то видно, что действия мышей являются совершенно обоснованными, а Щелкунчик - просто злосчастная жертва обстоятельств.