В пять часов утра, как всегда, пробило подъем -- молотком об рельс у
штабного барака. Перерывистый звон слабо прошел сквозь стекла, намерзшие в
два пальца, и скоро затих: холодно было, и надзирателю неохота была долго
рукой махать.
Звон утих, а за окном все так же, как и среди ночи, когда Шухов вставал
к параше, была тьма и тьма, да попадало в окно три желтых фонаря: два -- на
зоне, один -- внутри лагеря.
И барака что-то не шли отпирать, и не слыхать было, чтобы дневальные
брали бочку парашную на палки -- выносить.
Шухов никогда не просыпал подъема, всегда вставал по нему -- до развода
было часа полтора времени своего, не казенного, и кто знает лагерную жизнь,
всегда может подработать: шить кому-нибудь из старой подкладки чехол на
рукавички; богатому бригаднику подать сухие валенки прямо на койку, чтоб ему
босиком не топтаться вкруг кучи, не выбирать; или пробежать по каптеркам,
где кому надо услужить, подмести или поднести что-нибудь; или идти в
столовую собирать миски со столов и сносить их горками в посудомойку -- тоже
накормят, но там охотников много, отбою нет, а главное -- если в миске что
осталось, не удержишься, начнешь миски лизать. А Шухову крепко запомнились
слова его первого бригадира КузЈмина -- старый был лагерный волк, сидел к
девятьсот сорок третьему году уже двенадцать лет и своему пополнению,
привезенному с фронта, как-то на голой просеке у костра сказал:
-- Здесь, ребята, закон -- тайга. Но люди и здесь живут. В лагере вот
кто подыхает: кто миски лижет, кто на санчасть надеется да кто к куму1 ходит
стучать.
Насчет кума -- это, конечно, он загнул. Те-то себя сберегают. Только
береженье их -- на чужой крови.
Всегда Шухов по подъему вставал, а сегодня не встал. Еще с вечера ему
было не по себе, не то знобило, не то ломало. И ночью не угрелся. Сквозь сон
чудилось -- то вроде совсем заболел, то отходил маленько. Все не хотелось,
чтобы утро.
Но утро пришло своим чередом.
Да и где тут угреешься -- на окне наледи наметано, и на стенах вдоль
стыка с потолком по всему бараку -- здоровый барак! -- паутинка белая. Иней.
Шухов не вставал. Он лежал на верху вагонки, с головой накрывшись
одеялом и бушлатом, а в телогрейку, в один подвернутый рукав, сунув обе
ступни вместе. Он не видел, но по звукам все понимал, что делалось в бараке
и в их бригадном углу. Вот, тяжело ступая по коридору, дневальные понесли
одну из восьмиведерных параш. Считается, инвалид, легкая работа, а ну-ка,
поди вынеси, не пролья! Вот в 75-й бригаде хлопнули об пол связку валенок из

Сушилки. А вот -- и в нашей (и наша была сегодня очередь валенки сушить).
Бригадир и помбригадир обуваются молча, а вагонка их скрипит. Помбригадир
сейчас в хлеборезку пойдет, а бригадир -- в штабной барак, к нарядчикам.
Да не просто к нарядчикам, как каждый день ходит, -- Шухов вспомнил:
сегодня судьба решается -- хотят их 104-ю бригаду фугануть со строительства
мастерских на новый объект "Соцбытгородок".

Александр Исаевич Солженицын.

«Один день Ивана Денисовича»

Крестьянин и фронтовик Иван Денисович Шухов оказался «государственным преступником», «шпионом» и попал в один из сталинских лагерей, подобно миллионам советских людей, без вины осуждённых во времена «культа личности» и массовых репрессий. Он ушёл из дома 23 июня 1941 г., на второй день после начала войны с гитлеровской Германией, «…в феврале сорок второго года на Северо-Западном [фронте] окружили их армию всю, и с самолётов им ничего жрать не бросали, а и самолётов тех не было. Дошли до того, что строгали копыта с лошадей околевших, размачивали ту роговицу в воде и ели», то есть командование Красной Армии бросило своих солдат погибать в окружении. Вместе с группой бойцов Шухов оказался в немецком плену, бежал от немцев и чудом добрался до своих. Неосторожный рассказ о том, как он побывал в плену, привёл его уже в советский концлагерь, так как органы государственной безопасности всех бежавших из плена без разбора считали шпионами и диверсантами.

Вторая часть воспоминаний и размышлений Шухова во время долгих лагерных работ и короткого отдыха в бараке относится к его жизни в деревне. Из того, что родные не посылают ему продуктов (он сам в письме к жене отказался от посылок), мы понимаем, что в деревне голодают не меньше, чем в лагере. Жена пишет Шухову, что колхозники зарабатывают на жизнь раскрашиванием фальшивых ковров и продажей их горожанам.

Если оставить в стороне ретроспекции и случайные сведения о жизни за пределами колючей проволоки, действие всей повести занимает ровно один день. В этом коротком временном отрезке перед нами развёртывается панорама лагерной жизни, своего рода «энциклопедия» жизни в лагере.

Во-первых, целая галерея социальных типов и вместе с тем ярких человеческих характеров: Цезарь — столичный интеллигент, бывший кинодеятель, который, впрочем, и в лагере ведёт сравнительно с Шуховым «барскую» жизнь: получает продуктовые посылки, пользуется некоторыми льготами во время работ; Кавторанг — репрессированный морской офицер; старик каторжанин, бывавший ещё в царских тюрьмах и на каторгах (старая революционная гвардия, не нашедшая общего языка с политикой большевизма в 30-е гг.); эстонцы и латыши — так называемые «буржуазные националисты»; баптист Алёша — выразитель мыслей и образа жизни очень разнородной религиозной России; Гопчик — шестнадцатилетний подросток, чья судьба показывает, что репрессии не различали детей и взрослых. Да и сам Шухов — характерный представитель российского крестьянства с его особой деловой хваткой и органическим складом мышления. На фоне этих пострадавших от репрессий людей вырисовывается фигура иного ряда — начальника режима Волкова, регламентирующего жизнь заключённых и как бы символизирующего беспощадный коммунистический режим.

Во-вторых, детальнейшая картина лагерного быта и труда. Жизнь в лагере остаётся жизнью со своими видимыми и невидимыми страстями и тончайшими переживаниями. В основном они связаны с проблемой добывания еды. Кормят мало и плохо жуткой баландой с мёрзлой капустой и мелкой рыбой. Своего рода искусство жизни в лагере состоит в том, чтобы достать себе лишнюю пайку хлеба и лишнюю миску баланды, а если повезёт — немного табаку. Ради этого приходится идти на величайшие хитрости, выслуживаясь перед «авторитетами» вроде Цезаря и других. При этом важно сохранить своё человеческое достоинство, не стать «опустившимся» попрошайкой, как, например, Фетюков (впрочем, таких в лагере мало). Это важно не из высоких даже соображений, но по необходимости: «опустившийся» человек теряет волю к жизни и обязательно погибает. Таким образом, вопрос о сохранении в себе образа человеческого становится вопросом выживания. Второй жизненно важный вопрос — отношение к подневольному труду. Заключённые, особенно зимой, работают в охотку, чуть ли не соревнуясь друг с другом и бригада с бригадой, для того чтобы не замёрзнуть и своеобразно «сократить» время от ночлега до ночлега, от кормёжки до кормёжки. На этом стимуле и построена страшная система коллективного труда. Но она тем не менее не до конца истребляет в людях естественную радость физического труда: сцена строительства дома бригадой, где работает Шухов, — одна из самых вдохновенных в повести. Умение «правильно» работать (не перенапрягаясь, но и не отлынивая), как и умение добывать себе лишние пайки, тоже высокое искусство. Как и умение спрятать от глаз охранников подвернувшийся кусок пилы, из которого лагерные умельцы делают миниатюрные ножички для обмена на еду, табак, тёплые вещи… В отношении к охранникам, постоянно проводящим «шмоны», Шухов и остальные Заключённые находятся в положении диких зверей: они должны быть хитрее и ловчее вооружённых людей, обладающих правом их наказать и даже застрелить за отступление от лагерного режима. Обмануть охранников и лагерное начальство — это тоже высокое искусство.

Тот день, о котором повествует герой, был, по его собственному мнению, удачен — «в карцер не посадили, на Соцгородок (работа зимой в голом поле — прим. ред.) бригаду не выгнали, в обед он закосил кашу (получил лишнюю порцию — прим. ред.), бригадир хорошо закрыл процентовку (система оценки лагерного труда — прим. ред.), стену Шухов клал весело, с ножовкой на шмоне не попался, подработал вечером у Цезаря и табачку купил. И не заболел, перемогся. Прошёл день, ничем не омрачённый, почти счастливый. Таких дней в его сроке от звонка до звонка было три тысячи шестьсот пятьдесят три. Из-за високосных годов — три дня лишних набавлялось…»

В конце повести даётся краткий словарь блатных выражений и специфических лагерных терминов и аббревиатур, которые встречаются в тексте.

Иван Денисович Шухов был обычным крестьянином и фронтовиком, но стал «государственным преступником», «шпионом», поэтому и попал в сталинский лагерь, как и миллионы людей, без вины осуждённые.

Он отправился на войну в июне 1941 г., в феврале их армию окружили, им никак не доставляли еду. Доходило до того, что они строгали копыта с лошадей, размачивали и ели. Командование оставило своих солдат гибнуть в окружении. Но Шухов с солдатами попали в плен, откуда ему удалось бежать. Случайно он проговаривается о том, что побывал в плену и попадает в советский концлагерь.

Шухов во время лагерных работ и небольшого отдыха вспоминает о своей жизни в деревне. В письме он просит свою жену не присылать ему продукты, ведь он понимал, что в деревне люди тоже голодают. Если не обращать внимания на ретроспекции и небольшие эпизоды о жизни за пределами лагеря, действия повести укладываются в один день, в который автор вложил всю лагерную жизнь.

В лагере большое количество людей разных социальных слоев: столичного интеллигента – Цезаря, который и в лагере ведет «барскую» жизнь; морской офицер; старик, сидевший еще в царских тюрьмах; эстонцы и латыши - так называемые «буржуазные националисты»; Гопчик -подросток, чья судьба показывает, что репрессии не различали детей и взрослых. Да и сам Шухов - характерный представитель российского крестьянства с его особой деловой хваткой и органическим складом мышления. Начальник режима – Волков, который характеризует коммунистический режим.

Наш герой описывает каждую деталь лагерного быта и труда. Какой бы ни была жизнь, она остается жизнью, со своими страстями и переживаниями. Чаще всего это связано с едой. Кормят ужасно, поэтому если заключенный находил себе лишний паек хлеба или баланды, осваивал своего рода искусство. Для этого требовалось выслуживаться перед авторитетами, при этом, не теряя своего достоинства. Это было необходимо не из-за высоких соображений, просто такие люди теряли волю к жизни и умирали.

Жизненно важным вопросом является отношение к подневольному труду. Зимой рабочие чуть ли не устраивали соревнования, работали по максимуму, стараясь сократить время на ночлег и еду, чтобы не замерзнуть. На этом и построена система коллективного труда.

День, о котором рассказывает нам герой, был удачным – в карцер не посадили, он смог закосить себе каши, на работу в поле не выгнали, на шмоне не попался и купил себе табачку. Таких дней у него было три тысячи шестьсот пятьдесят три. Из-за високосных годов - три дня лишних добавилось.

Сочинения

«…В лагере растлеваются только те, кто уже и на воле растлевался или был к этому подготовлен» (По рассказу А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича») А. И. Солженицын: "Один день Ивана Денисовича" Автор и его герой в одном из произведений А. И. Солженицына. («Один день Ивана Денисовича»). Искусство создания характера. (По повести А.И.Солженицына "Один день Ивана Денисовича) Историческая тема в русской литературе (по повести А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича») Лагерный мир в изображении А. И. Солженицына (по повести «Один день Ивана Денисовича») Нравственная проблематика в повести А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» Образ Шухова в повести А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» Проблема нравственного выбора в одном из произведений А. Солженицына Проблематика одного из произведений А. И. Солженицына (по повести «Один день Ивана Денисовича») Проблематика произведений Солженицина Русский национальный характер в повести А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Символ целой эпохи (по повести Солженицына «Один день Ивана Денисовича») Система образов в повести А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» Солженицын - писатель-гуманист Сюжетно-композиционные особенности повести А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» Тема ужаса тоталитарного режима в рассказе А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» Художественные особенности повести Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Человек в тоталитарном государстве (по произведениям русских писателей 20 века) Характерисика образа Гопчика Характерисика образа Шухова Ивана Денисовича Рецензия на рассказ А.И. Солженицына " Один день Ивана Денисовича " Проблема национального характера в одном из произведений современной русской литературы Жанровые особенности повести «Один день Ивана Денисовича» А. И. Солженицына Образ главного героя Шукова в романе «Один день Ивана Денисовича» «Один день Ивана Денисовича». Характер героя как способ выражения авторской позиции Анализ произведения Характерисика образа Фетюкова Один день и целая жизнь русского человека История создания и появление в печати произведения А. И. Солженицына «Одного дня Ивана Денисовича» Суровая правда жизни в произведениях Солженицына Иван Денисович - характеристика литературного героя Отражение трагических конфликтов истории в судьбе героев повести А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» Творческая история создания повести «Один день Ивана Денисовича» Нравственная проблематика в повести Проблема нравственного выбора в одном из произведений Отзыв о повести А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» Герой повести-рассказа Солженицына «Один день Ивана Денисовича» Сюжетно-композиционные особенности повести «Один день Ивана Денисовича» Характерисика образа Алешки-баптиста История создания повести «Один день Ивана Денисовича» А. И. Солженицына Художественные особенности повести «Один день Ивана Денисовича» Человек в тоталитарном государстве

Стр. 1 из 30

Эта редакция является истинной и окончательной.

Никакие прижизненные издания ее не отменяют.

В пять часов утра, как всегда, пробило подъем – молотком об рельс у штабного барака. Перерывистый звон слабо прошел сквозь стекла, намерзшие в два пальца, и скоро затих: холодно было, и надзирателю неохота была долго рукой махать.

Звон утих, а за окном все так же, как и среди ночи, когда Шухов вставал к параше, была тьма и тьма, да попадало в окно три желтых фонаря: два – на зоне, один – внутри лагеря.

И барака что-то не шли отпирать, и не слыхать было, чтобы дневальные брали бочку парашную на палки – выносить.

Шухов никогда не просыпал подъема, всегда вставал по нему – до развода было часа полтора времени своего, не казенного, и кто знает лагерную жизнь, всегда может подработать: шить кому-нибудь из старой подкладки чехол на рукавички; богатому бригаднику подать сухие валенки прямо на койку, чтоб ему босиком не топтаться вкруг кучи, не выбирать; или пробежать по каптеркам, где кому надо услужить, подмести или поднести что-нибудь; или идти в столовую собирать миски со столов и сносить их горками в посудомойку – тоже накормят, но там охотников много, отбою нет, а главное – если в миске что осталось, не удержишься, начнешь миски лизать. А Шухову крепко запомнились слова его первого бригадира Куземина – старый был лагерный волк, сидел к девятьсот сорок третьему году уже двенадцать лет и своему пополнению, привезенному с фронта, как-то на голой просеке у костра сказал:

– Здесь, ребята, закон – тайга. Но люди и здесь живут. В лагере вот кто подыхает: кто миски лижет, кто на санчасть надеется да кто к куму ходит стучать.

Насчет кума – это, конечно, он загнул. Те-то себя сберегают. Только береженье их – на чужой крови.

Всегда Шухов по подъему вставал, а сегодня не встал. Еще с вечера ему было не по себе, не то знобило, не то ломало. И ночью не угрелся. Сквозь сон чудилось – то вроде совсем заболел, то отходил маленько. Все не хотелось, чтобы утро.

Но утро пришло своим чередом.

Да и где тут угреешься – на окне наледи наметано, и на стенах вдоль стыка с потолком по всему бараку – здоровый барак! – паутинка белая. Иней.

Шухов не вставал. Он лежал на верху вагонки, с головой накрывшись одеялом и бушлатом, а в телогрейку, в один подвернутый рукав, сунув обе ступни вместе. Он не видел, но по звукам все понимал, что делалось в бараке и в их бригадном углу. Вот, тяжело ступая по коридору, дневальные понесли одну из восьмиведерных параш. Считается, инвалид, легкая работа, а ну-ка, поди вынеси, не пролья! Вот в 75-й бригаде хлопнули об пол связку валенок из сушилки. А вот – и в нашей (и наша была сегодня очередь валенки сушить). Бригадир и помбригадир обуваются молча, а вагонка их скрипит. Помбригадир сейчас в хлеборезку пойдет, а бригадир – в штабной барак, к нарядчикам.

Да не просто к нарядчикам, как каждый день ходит, – Шухов вспомнил: сегодня судьба решается – хотят их 104-ю бригаду фугануть со строительства мастерских на новый объект «Соцбытгородок». А Соцбытгородок тот – поле голое, в увалах снежных, и прежде чем что там делать, надо ямы копать, столбы ставить и колючую проволоку от себя самих натягивать – чтоб не убежать. А потом строить.

Там, верное дело, месяц погреться негде будет – ни конурки. И костра не разведешь – чем топить? Вкалывай на совесть – одно спасение.

Бригадир озабочен, уладить идет. Какую-нибудь другую бригаду, нерасторопную, заместо себя туда толкануть. Конечно, с пустыми руками не договоришься. Полкило сала старшему нарядчику понести. А то и килограмм.

Испыток не убыток, не попробовать ли в санчасти косануть, от работы на денек освободиться? Ну прямо все тело разнимает.

И еще – кто из надзирателей сегодня дежурит?

Дежурит – вспомнил: Полтора Ивана, худой да долгий сержант черноокий. Первый раз глянешь – прямо страшно, а узнали его – из всех дежурняков покладистей: ни в карцер не сажает, ни к начальнику режима не таскает. Так что полежать можно, аж пока в столовую девятый барак.

Вагонка затряслась и закачалась. Вставали сразу двое: наверху – сосед Шухова баптист Алешка, а внизу – Буйновский, капитан второго ранга бывший, кавторанг.

Старики дневальные, вынеся обе параши, забранились, кому идти за кипятком. Бранились привязчиво, как бабы. Электросварщик из 20-й бригады рявкнул:

– Эй, фитили! – и запустил в них валенком. – Помирю!

Валенок глухо стукнулся об столб. Замолчали.

В соседней бригаде чуть буркотел помбригадир:

– Василь Федорыч! В продстоле передернули, гады: было девятисоток четыре, а стало три только. Кому ж недодать?

Он тихо это сказал, но уж, конечно, вся та бригада слышала и затаилась: от кого-то вечером кусочек отрежут.

А Шухов лежал и лежал на спрессовавшихся опилках своего матрасика. Хотя бы уж одна сторона брала – или забило бы в ознобе, или ломота прошла. А то ни то ни се.

Пока баптист шептал молитвы, с ветерка вернулся Буйновский и объявил никому, но как бы злорадно:

– Ну, держись, краснофлотцы! Тридцать градусов верных!

И Шухов решился – идти в санчасть.

И тут же чья-то имеющая власть рука сдернула с него телогрейку и одеяло. Шухов скинул бушлат с лица, приподнялся. Под ним, равняясь головой с верхней нарой вагонки, стоял худой Татарин.

Значит, дежурил не в очередь он и прокрался тихо.

– Ще – восемьсот пятьдесят четыре! – прочел Татарин с белой латки на спине черного бушлата. – Трое суток кондея с выводом!

И едва только раздался его особый сдавленный голос, как во всем полутемном бараке, где лампочка горела не каждая, где на полусотне клопяных вагонок спало двести человек, сразу заворочались и стали поспешно одеваться все, кто еще не встал.

– За что, гражданин начальник? – придавая своему голосу больше жалости, чем испытывал, спросил Шухов.

С выводом на работу – это еще полкарцера, и горячее дадут, и задумываться некогда. Полный карцер – это когда без вывода.

– По подъему не встал? Пошли в комендатуру, – пояснил Татарин лениво, потому что и ему, и Шухову, и всем было понятно, за что кондей.

На безволосом мятом лице Татарина ничего не выражалось. Он обернулся, ища второго кого бы, но все уже, кто в полутьме, кто под лампочкой, на первом этаже вагонок и на втором, проталкивали ноги в черные ватные брюки с номерами на левом колене или, уже одетые, запахивались и спешили к выходу -переждать Татарина на дворе.

Если б Шухову дали карцер за что другое, где б он заслужил – не так бы было обидно. То и обидно было, что всегда он вставал из первых. Но отпроситься у Татарина было нельзя, он знал. И, продолжая отпрашиваться просто для порядка, Шухов, как был в ватных брюках, не снятых на ночь (повыше левого колена их тоже был пришит затасканный, погрязневший лоскут, и на нем выведен черной, уже поблекшей краской номер Щ-854), надел телогрейку (на ней таких номера было два – на груди один и один на спине), выбрал свои валенки из кучи на полу, шапку надел (с таким же лоскутом и номером спереди) и вышел вслед за Татарином.

Повесть «Один день Ивана Денисовича» Солженицын написал в 1959 году. Впервые произведение было опубликовано в 1962 году в журнале «Новый мир». Повесть принесла Солженицыну мировую известность и, по мнению исследователей, повлияла не только на литературу, но и на историю СССР. Первоначальное авторское название произведения – рассказ «Щ-854» (порядковый номер главного героя Шухова в исправительном лагере).

Главные герои

Шухов Иван Денисович – заключенный исправительно-трудового лагеря, каменщик, «на воле» его ждут жена и две дочки.

Цезарь – заключенный, «не то он грек, не то еврей, не то цыган» , до лагерей «снимал картины для кино» .

Другие герои

Тюрин Андрей Прокофьевич – бригадир 104-й тюремной бригады. Был «уволен из рядов» армии и попал в лагерь за то, что он сын «кулака» . Шухов знал его еще с лагеря в Усть-Ижме.

Кильдигс Ян – заключенный, которому дали 25 лет; латыш, хороший плотник.

Фетюков – «шакал» , заключенный.

Алешка – заключенный, баптист.

Гопчик – заключенный, хитрый, но безобидный паренек.

«В пять часов утра, как всегда, пробило подъем – молотком об рельс у штабного барака». Шухов никогда не просыпал подъема, но сегодня его «знобило» и «ломало» . Из-за того, что мужчина долго не вставал, его отвели в комендатуру. Шухову грозил карцер, но его наказали только мытьем полов.

На завтрак в лагере была баланда (жидкая похлебка) из рыбы и черной капусты и каша из магары. Заключенные неспешно ели рыбу, выплевывали кости на стол, а затем смахивали на пол.

После завтрака Шухов зашел в санчасть. Молоденький фельдшер, который на самом деле был бывшим студентом литературного института, но по протекции врача попал в санчасть, дал мужчине термометр. Показало 37.2. Фельдшер предложил Шухову «на свой страх остаться» – дождаться врача, но советовал все же идти работать.

Шухов зашел в барак за пайкой: хлебом и сахаром. Мужчина разделил хлеб на две части. Одну спрятал под телогрейку, а вторую в матрас. Тут же читал Евангелие баптист Алешка. Парень «эту книжечку свою так засавывает ловко в щель в стене – ни на едином шмоне еще не нашли» .

Бригада вышла на улицу. Фетюков пытался выпросить у Цезаря «потянуть» сигарету, но Цезарь охотнее поделился с Шуховым. Во время «шмона» заключенных заставляли расстегивать одежду: проверяли, не спрятал ли кто нож, еду, письма. Люди замерзли: «холод под рубаху зашел, теперь не выгонишь» . Колонна заключенных двинулась. «Из-за того, что без пайки завтракал и что холодное все съел, чувствовал себя Шухов сегодня несытым».

«Начался год новый, пятьдесят первый, и имел в нем Шухов право на два письма». «Из дому Шухов ушел двадцать третьего июня сорок первого года. В воскресенье народ из Поломни пришел от обедни и говорит: война». Дома Шухова ждала семья. Его жена надеялась, что по возвращении домой муж займется прибыльным делом, построит новый дом.

Шухов и Кильдигс были первыми в бригаде мастерами. Их отправили утеплять машинный зал и класть стены шлакоблоками на ТЭЦ.

Один из заключенных – Гопчик напоминал Ивану Денисовичу его покойного сына. Гопчика посадили «за то, что бендеровцам в лес молоко носил» .

Иван Денисович уже почти отбыл свой срок. В феврале 1942 года «на Северо-Западном окружили их армию всю, и с самолетов им ничего жрать не бросали, а и самолетов тех не было. Дошли до того, что строгали копыта с лошадей околевших» . Шухов попал в плен, но вскоре сбежал. Однако «свои» , узнав про плен, решили, что Шухов и другие солдаты – «фашистские агенты» . Считалось, что он сел «за измену родине»: сдался в немецкий плен, а после вернулся «потому, что выполнял задание немецкой разведки. Какое ж задание – ни Шухов сам не мог придумать, ни следователь» .

Обеденный перерыв. Работягам не додавали еды, много доставалось «шестеркам» , хорошие продукты забирал повар. На обед была каша овсянка. Считалось, что это «лучшая каша» и Шухову даже удалось обмануть повара и взять для себя две порции. По дороге на стройку Иван Денисович подобрал кусок стальной ножовки.

104-я бригада была, «как семья большая» . Снова закипела работа: укладывали шлакоблоки на втором этаже ТЭЦ. Работали до самого захода солнца. Бригадир, шутя, отметил хорошую работу Шухова: «Ну как тебя на свободу отпускать? Без тебя ж тюрьма плакать будет!»

Заключенные вернулись в лагерь. Мужчин снова «шмонали» , проверяя, не взяли ли они чего со стройки. Неожиданно Шухов нащупал в кармане кусок ножовки, о которой уже забыл. Из нее можно было сделать сапожный ножичек и обменять на продукты. Шухов спрятал ножовку в варежку и чудом прошел проверку.

Шухов занял Цезарю место в очереди для получения посылки. Сам Иван Денисович посылок не получал: просил жену не забирать у детей. В благодарность Цезарь отдал Шухову свой ужин. В столовой снова давали баланду. Отпивая горячую жижицу, мужчина чувствовал себя хорошо: «вот он, миг короткий, для которого и живет зэк!»

Шухов зарабатывал деньги «от частной работы» – кому тапочки пошьет, кому зашьет телогрейку. На вырученные деньги он мог покупать табак, другие нужные вещи. Когда Иван Денисович вернулся в свой барак, Цезарь уже «гужевался над посылкой» и отдал Шухову еще и свой паек хлеба.

Цезарь попросил у Шухова ножичек и «опять Шухову задолжал» . Началась проверка. Иван Денисович, понимая, что во время проверки посылку Цезаря могут украсть, сказал, чтобы тот прикинулся больным и выходил последним, Шухов же постарается самым первым забежать после проверки и проследить за едой. В благодарность Цезарь дал ему «два печенья, два кусочка сахару и один круглый ломтик колбасы» .

Разговорились с Алешей о Боге. Парень говорил о том, что нужно молиться и радоваться, что находишься в тюрьме: «здесь тебе есть время о душе подумать» . «Шухов молча смотрел в потолок. Уж сам он не знал, хотел он воли или нет».

«Засыпал Шухов, вполне удоволенный» «В карцер не посадили, на Соцгородок бригаду не выгнали, в обед он закосил кашу, бригадир хорошо закрыл процентовку, стену Шухов клал весело, с ножовкой на шмоне не попался, подработал вечером у Цезаря и табачку купил. И не заболел, перемогся».

«Прошел день, ничем не омраченный, почти счастливый.

Таких дней в его сроке от звонка до звонка было три тысячи шестьсот пятьдесят три.

Из-за високосных годов – три дня лишних набавлялось…»

Заключение

В повести «Один день Ивана Денисовича» Александр Солженицын изобразил жизнь людей, которые попали в исправительно-трудовые лагеря ГУЛАГа. Центральной темой произведения, по определению Твардовского, является победа человеческого духа над лагерным насилием. Несмотря на то, что фактически лагерь создан для уничтожения личности заключенных, Шухову, как и многим другим, удается постоянно вести внутреннюю борьбу, оставаться людьми даже в таких сложных обстоятельствах.

Тест по повести

Проверьте запоминание краткого содержания тестом:

Рейтинг пересказа

Средняя оценка: 4.3 . Всего получено оценок: 2569.

3 августа 2013 - пятая годовщина кончины Александра Исаевича Солженицына (1918-2008), русского писателя, публициста, диссидента и Нобелевского лауреата. Русский писатель, общественный деятель, Александр Солженицын родился 11 декабря 1918 в Кисловодске, в семье казаков. Отец, Исаакий Семенович, погиб на охоте за полгода до рождения сына. Мать - Таисия Захаровна Щербак - из семьи богатого землевладельца. В 1941 Александр Солженицын окончил физико-математический факультет Ростовского университета (поступил в 1936).
В октябре 1941 был призван в армию. Награжден орденами Отечественной войны 2-й степени и Красной Звезды. За критику действий И.В.Сталина в личных письмах к другу детства Николаю Виткевичу капитан Александр Исаевич Солженицын был арестован и осужден на 8 лет исправительно-трудовых лагерей. В 1962, в журнале "Новый мир", по особому разрешению Н.С.Хрущева был опубликован первый рассказ Александра Солженицына - "Один день из жизни Ивана Денисовича" (переделанная по требованию редакции повесть "Щ-854").
В ноябре 1969 Солженицына исключили из Союза писателей. В 1970 Александр Исаевич Солженицын стал лауреатом Нобелевской премии в области литературы, но от поездки в Стокгольм на церемонию вручения премии отказался, опасаясь, что власти не пустят его обратно в СССР. В 1974, после опубликования в Париже книги "Архипелаг ГУЛАГ" (в СССР одна из рукописей была изъята КГБ в сентябре 1973, а в декабре 1973 состоялась публикация в Париже), писатель-диссидент был арестован. 27 мая 1994 писатель вернулся в Россию, где и прожил до самой смерти в 2008 году.

Несколько неожиданных фактов из жизни писателя.

1. Солженицын вошел в литературу под ошибочным отчеством "Исаевич". Настоящее отчество Александра Солженицына - Исаакиевич. Отец писателя - русский крестьянин Исаакий Солженицын - погиб на охоте за полгода до рождения сына. Ошибка закралась, когда будущий Нобелевский лауреат получал паспорт.
2. В младших классах над Сашей Солженицыным смеялись за то, что он носит крестик и ходит в церковь.
3. Солженицын не хотел делать литературу своей основной специальностью и поэтому поступил на физико-математический факультет Ростовского государственного университета. В университете учился на "отлично" и получил сталинскую стипендию.
4. Привлекала Солженицына и театральная среда, причем настолько, что летом 1938 года он пошел сдавать экзамены в московскую театральную студию Ю. А. Завадского, но провалился.

5. В 1945 году Солженицын попал в исправительный лагерь за то, что находясь на фронте, писал друзьям письма, в которых называл Сталина называл «паханом», исказившим «ленинские нормы».
6. В лагере Солженицын заболел раком. У него обнаружили запущенную семиному - злокачественную опухоль половых желёз. Писателю провели лучевую терапию, но ему не стало лучше. Врачи предсказали ему три недели жизни, однако Солженицын исцелился. В начале 1970-х годов у него родилось трое сыновей.
7. Еще в университете Солженицын начал писать стихи. Поэтический сборник под называнием "Прусские ночи" вышел в 1974 году в эмигрантском издательстве ИМКА-пресс. 8. Находясь в заключении, Солженицын разработал способ запоминания текстов при помощи четок. На одной из пересылок он увидел, как католики-литовцы делают четки из размоченного хлеба, окрашенного жженой резиной, зубным порошком или стрептоцидом в черный, красный и белый цвета. Перебирая костяшки четок, Солженицын повторял стихи и отрывки прозы. Так запоминание шло быстрее.
9. Александр Трифонович Твардовский, приложивший много усилий для публикации рассказа Солженицына "Один день из жизни Ивана Денисовича", впоследствии разочаровался в Солженицыне и крайне негативно отозвался о его произведении "Раковый корпус". Твардовский в глаза сказал Солженицыну: "У вас нет ничего святого.Ваша озлобленность уже вредит вашему мастерству". Не симпатизировал Нобелевскому лауреату и Михаил Шолохов, назвавший произведение Солженицына "болезненным бесстыдством".
10. В 1974 году за выход за рубежом "Архипелага ГУЛАГа" Солженицын был обвинён в измене Родине и выслан из СССР. Спустя шестнадцать лет был восстановлен в советском гражданстве и удостоен Государственной премии РСФСР за тот же «Архипелаг ГУЛАГ». Сохранилась запись первого интервью Солженицына после высылки:

11. В 1998-м году был награждён высшим орденом России, но отказался от него с формулировкой: «От верховной власти, доведшей Россию до нынешнего гибельного состояния, я принять награду не могу».
12. "Полифонический роман" - это любимая литературная форма Солженицына. Так называется роман с точными приметами времени и места действия, в котором нет главного героя. Самым важным персонажем является тот, кого в данной главе «застигло» повествование. Любимый Солженицынский прием - это прием "монтажа" традиционного рассказа с документальными материалами.
13. В Таганском районе Москвы есть улица Александра Солженицына. До 2008 года улица называлась Большая Коммунистическая, но была переименована. Для того чтобы это сделать, пришлось изменить закон, запрещающий называть улицы в честь реального человека ранее чем через десять лет после смерти этого человека.

Аудиокнига А.Солженицын "Один день Ивана Денисовича"

Наблюдатель.Тема: Повесть А.Солженицына "Один день Ивана Денисовича".В студии:А.Филиппенко-актер,народный артист России;Л.Сараскина-критик,литературовед;-Б.Любимов-ректор высш.театр.училища им.М.С.Щепкина.

Несколько цитат из А.И.Солженицына

Милосердная к мужчинам, война унесла их. А женщин оставила домучиваться. («Раковый корпус»)

Если ты не умеешь использовать минуту, ты зря проведешь и час, и день, и всю жизнь.

Что дороже всего в мире? Оказывается: сознавать, что ты не участвуешь в несправедливостях. Они сильней тебя, они были и будут, но пусть — не через тебя. («В круге первом»)

Все ж ты есть, Создатель, на небе. Долго терпишь, да больно бьешь.

Как ни смеялись бы мы над чудесами, пока сильны, здоровы и благоденствуем, но если жизнь так заклинится, так сплющится, что только чудо может нас спасти, мы в это единственное, исключительное чудо — верим! («Раковый корпус»)

Тот и мудрец, кто доволен немногим.

Работа - она как палка, конца в ней два: для людей делаешь - качество дай, для начальника делаешь - дай показуху. («Один день Ивана Денисовича»)

Искусство - это не что, а как.

Когда глаза неотрывно-неотрывно смотрят друг в друга, появляется совсем новое качество: увидишь такое, что при беглом скольжении не открывается. Глаза как будто теряют защитную цветную оболочку, и всю правду выбрызгивают без слов, не могут её удержать.

…один дурак столько задаст вопросов, что сто умных не справятся ответить.

А человечество ценно, всё-таки, не своим гроздящимся количеством, а вызревающим качеством.

Две загадки в мире есть: как родился — не помню, как умру — не знаю. («Матренин двор»)
Не бойся пули, которая свистит, раз ты ее слышишь - значит, она уже не в тебя. Той единственной пули, которая тебя убьет, ты не услышишь.

Умного на свете много, мало — хорошего