09.08.2018

Коллекционное издание произведений о Кавказе Льва Толстого пополнило фонд нашей библиотеки в нынешнем году. Сборник вышел малым тиражом – всего 3 000 экземпляров. Тем ценнее для библиотеки, носящей имя великого классика русской литературы, заполучить в свою коллекцию это удивительное издание.

Книга была издана в Пятигорске к 190-летию со дня рождения писателя. Это совместный проект издательства «СНЕГ» и Государственного мемориального и природного заповедника «Музей-усадьба Л. Н. Толстого «Ясная Поляна».

Кавказский период жизни и творчества писателя датируется с 30 мая 1851г. по 24 января 1854г. На Кавказе сформировалась социально-историческая концепция и нравственная философия Толстого. Кавказская действительность расширила кругозор писателя и явилась мощным стимулом в его творческой деятельности. На Кавказе Толстой тесно общался с широкими массами казачества, русских воинов, горцев. Здесь он осознал себя художником слова и создал свои первые произведения, вошедшие в золотой фонд русской и мировой литературы. В них молодой Толстой поставил на первое место проблему народа, русского национального характера и вопросы кризиса крепостнических отношений.

Живя на Тереке, Лев Толстой стал печататься в передовом журнале того времени «Современнике» и приобрёл широкую известность. Участие в кавказской войне привело писателя к созданию цикла кавказских военных произведений. На Кавказе были написаны «Детство», «Записки маркёра».

Военные кавказские рассказы Толстого, как и севастопольские, явились подступом к созданию народной эпопеи – романа «Война и мир». По авторитетному мнению академика В. В. Виноградова, уже в первых военных рассказах Толстого с достаточной определенностью выступил своеобразный стиль воспроизведения батальных сцен и образов военной среды, получивший свое дальнейшее развитие в «Войне и мире».

Будучи уже известным писателем, Толстой говорил о том, что, живя на Кавказе, был одинок и несчастлив, и что «здесь стал думать так, как только один раз в жизни люди имеют силу думать». Одновременно писатель называет кавказский период «мучительным и хорошим временем», отмечая, что никогда, ни прежде, ни после, не доходил до такой высоты мысли.
«И все, что я нашел тогда, навсегда останется моим убеждением», – писал он впоследствии.

В сборник вошли знаменитые кавказские произведения Толстого: «Набег», «Рубка леса», «Разжалованный», «Казаки», «Кавказский пленник», «Хаджи Мурат».

Стоит отметить, что книга эта сама по себе уникальна: не было ещё юбилейных изданий со специально созданными для этого иллюстрациями. Около 80 рисунков к кавказским рассказам подготовила член Союза художников России Ольга Граблевская.

Около 80 рисунков к кавказским рассказам подготовила член Союза художников России Ольга Граблевская.

Книга помещена в жесткий подарочный футляр. В оформлении футляра – выборочная лакировка, печать золотистой краской. Бронзовый барельеф Льва Николаевича Толстого украшает переплётную крышку.

Материал подготовила А. Кузнецова,
ведущий библиограф информационно-библиографического отдела ЦГБ им. Л.Н. Толстого

ГОД ЛИТЕРАТУРЫ D РОССИИ

ГАПУРОВ Шахрудин Айдиевич

доктор исторических наук, профессор, президент Академии наук Чеченской Республики, заведующий кафедрой новой и новейшей истории Чеченского государственного университета

г. Грозный, Россия ShakhrudinA. GAPUROV Dr. Sci. (National History), Prof., President, Academy of Science of the Chechen Republic, Head, DepartmentofModern and Contemporary History, Chechen State University, Grozny, Russia [email protected]

МАГОМАЕВ Ваха Хасаханович

доктор исторических наук, профессор, заведующий отделом истории народов Кавказа Института гуманитарных исследований Академии наук Чеченской Республики, профессор кафедры истории России Чеченского государственного университета, г. Грозный, Россия

Vakha Kh. MAGOMAEV Dr. Sci. (National History), Head, Department of History of the Ethnics of the Caucasus, Academy of Science of the Chechen Republic,Prof., Department of History of Russia, Chechen State University, Grozny, Russia

[email protected]

Кавказская война в творчестве Л. Н. Толстого

Л. Н. Толстой - совесть и честь русского народа - был непосредственным участником русско-горской трагедии XIX в., вошедшей в историю как Кавказская война. Величайший художник слова, глубоко совестливый человек сострадал горю вовлеченных в неё народов, стремился философски осмыслить причины их бед.

Ключевые слова: Толстой, Кавказская война, горцы, казаки, Хаджи-Мурат, Шамиль.

Caucasian War in Leo Tolstoy"s Creativity

Leo Tolstoy - the conscience and honor of the Russian people - was a direct participant in Russian-Highland tragedy of the 19th century which went down in history as the Caucasian War. The greatest artist of the word, a deep conscientious person that compassionated to the grief of the nations involved in this conflict, sought to philosophically understand the causes oftheir disasters.

Keywords: Tolstoy, Caucasian War, mountaineers, Cossacks, Hadgy-Murat, Shamil.

РЯСЛЕДИЕ ВЕКОВ 2015 №2

Представления о Кавказе в российском обществе первой половины-середины XIX в. были довольно смутными. Это была далекая окраина, «теплая Сибирь», где вечно лилась кровь и военные действия шли, не прекращаясь, более полувека. Вряд ли можно было говорить о каких-либо симпатиях к «немирным черкесам» в российском обществе в таких условиях. Просвещенная же часть общества больше знала о Кавказе по произведениям Пушкина, Бестужева-Марлинского, Лермонтова. И у молодого Л. Н. Толстого представления о Кавказе были «бестужево-марлинскими». Одни русские офицеры и «вольноопределяющиеся» ехали на Кавказ за романтикой, за экзотикой, за чинами, весьма мало интересуясь собственно этой страной и ее жителями, их проблемами. И очень быстро теряли свой романтизм в тяжелых кавказских буднях, с их неустроенным бытом, постоянными военными стычками. В «Рубке леса», в разговоре с капитаном Розенкранцом, Л. Н. Толстой так описывает это «перерождение» «романтиков» в озлобленных, растерянных людей:

« - Для чего же вы пошли служить на Кавказ, - сказал я, - коли Кавказ вам так не нравится?

Знаете, для чего, - отвечал он с решительной откровенностью, - по преданию. В России ведь существует престранное предание про Кавказ: будто это какая-то обетованная земля для всякого рода несчастных людей.

Да, это правда, - сказал я, - большая часть из нас...

Но что лучше всего, - перебил он меня, - что все мы, по преданию едущие на Кавказ, ужасно ошибаемся в своих расчетах, и решительно я не вижу, почему вследствие несчастной любви или расстройства дел скорее ехать служить на Кавказ, чем в Казань или в Калугу. Ведь в России воображают Кавказ как-то величественно, с вечными девственными льдами, бурными потоками, с кинжалами, бурками, черкешенками, - все это страшное что-то, а в сущности, ничего в этом нету веселого...

Да, - сказал я, смеясь, - мы в России совсем иначе смотрим на Кавказ, чем здесь. Это испытывали ли вы когда-нибудь? Как читать стихи на языке, который плохо знаешь: воображаешь себе гораздо лучше, чем есть?

Кавказ обманул меня. Все то, от чего я, по преданию, поехал лечиться на Кавказ, все приехало со мною сюда, только с той разницей, что прежде все это было на большой лестнице, а теперь на маленькой, на грязненькой, на каждой ступеньке которой я нахожу миллионы маленьких тревог, гадостей, оскорблений; во-вторых, оттого, что я чувствую, как я с каждым днем морально падаю ниже и ниже...» .

Но молодой «вольноопределяющийся» Л. Н. Толстой был из той плеяды русской интеллигенции, которая стремилась разобраться в сущности кавказских событий, относясь без изначального предубеждения к Кавказу и к самим кавказцам. Лев Николаевич прибыл на Кавказ, чтобы познать его, а не ради чинов и увеселений.

Кавказ сыграл огромную роль в русской культуре Х1Х-ХХ вв., особенно в развитии литературы. В творчестве гениальных художников слова отразились не только картины природы, пейзажи гор и степей, удивительные по своей красоте, но и образы людей, живших на древней кавказской земле, их обычаи и традиции, а также яркие исторические события, происходившие здесь. В. Г. Белинский отмечал по этому поводу: «Странное дело! Кавказу как будто суждено быть колыбелью наших поэтических талантов, вдохновителем их музы, поэтической их родиной! Пушкин посвятил Кавказу одну из первых своих поэм - «Кавказского пленника», и одна из последних его поэм «Галуб» тоже посвящена Кавказу. Грибоедов создал на Кавказе свое «Горе от ума». И вот является новый талант (речь идет о М. Ю. Лермонтове. - Авт.) - и Кавказ делается его поэтической родиной, пламенно любимой им; на недоступных вершинах Кавказа, венчанных вечным снегом, находит он свой Парнас; в его свирепом Тереке, в его горных потоках, в его целебных источниках находит он свой Кастальский ключ, свою Иппокрену...». Сказанное напрямую относится и к Л. Н. Толстому. Именно на Кавказе, в станице Старогладов-ской, в 1852 г., он напишет свою первую повесть .

Знакомство с Кавказом у Толстого начинается с гребенских казаков. История тер-ско-гребенского казачества, этого уникально-

РЯСЛЕДИЕ 0ЕКОВ 2013 №2

[япуров, Р). р. рягопяЕВ цявкязскял война в творчестве р.р. толстого

го явления в истории России, по-настоящему увлекла молодого офицера. Для Толстого казаки стали порождением взаимодействия и взаимовлияния двух культур - русской и кавказской. Он глубоко заинтересовался терскими казаками и стал их настоящим этнографом. Особо интересно то, что, по мнению писателя, беглые русские люди селились на чеченской земле, жили, по-соседски, с чеченцами, перенимали их традиции и обычаи. «На этой плодородной, лесистой и богатой растительностью полосе живет с незапамятных времен воинственное, красивое и богатое староверческое русское население, называемое гребенскими казаками, - пишет Л. Н. Толстой. - Очень, очень давно предки их, староверы, бежали из России и поселились за Тереком, между чеченцами на Гребне, первом хребте лесистых гор Большой Чечни. Живя между чеченцами, казаки перероднились с ними и усвоили себе обычаи, образ жизни и нравы горцев; но удержали и там во всей прежней чистоте русский язык и старую веру. ...Еще до сих пор казацкие роды считаются родством с чеченскими, и любовь к свободе, праздности, грабежу и войне составляет главные черты их характера. Влияние России выражается только с невыгодной стороны: стеснением в выборах, снятием колоколов и войсками, которые стоят и проходят там». А то, что Л. Н. Толстой пишет дальше, требует особого внимания, отражает философию самого писателя и особенно актуально в виду сегодняшних северокавказских реалий: «Казак, по влечению, менее ненавидит джигита-горца, который убил его брата, чем солдата, который стоит у него, чтобы защищать его станицу, но который закурил табаком его хату. Он уважает врага-горца, но презирает чужого для него и угнетателя солдата. Собственно, русский мужик для казака есть какое-то чуждое, дикое и презренное существо, которого образчик он видал в заходящих торгашах и переселенцах малороссиянах, которых казаки презрительно называют шаповалами. Щегольство в одежде состоит в подражании черкесу. Лучшее оружие добывается от горца, лучшие лошади покупаются и крадутся у них же. Молодец казак щеголяет знанием татарского языка и, разгулявшись, даже со своим братом говорит по-татарски» .

Очень хотелось бы, чтобы казаки (кубанские, терские) и все остальные жители сегодняшнего Северного Кавказа почаще читали бы Л. Н. Толстого, чтобы не забыть историю взаимоотношений своих предков с горцами.

Подавляющая масса российской интеллигенции, офицерского корпуса, чиновничества поддерживала планы правительства относительно присоединения Кавказа к России. Тут сомневающихся практически не было. Но прогрессивная часть российского общества была против насильственных методов осуществления этого процесса, полагая, что это нужно делать через просвещение горцев, приобщения их к русской культуре, путем широкого применения экономических методов. Представители этой части русского общества считали, что горцам нужно на деле показать преимущества пребывания в составе Российского государства. Вполне понятно, что они были против кровавых реалий Кавказской войны. Л. Н. Толстой же, как известно, столкнувшись с ужасами российско-горского противостояния в первой половине XIX в., стал вообще отрицать убийства, войну как способ решения каких-либо проблем. Глядя на казака Лукашку, который радуется тому, что он убил чеченца, плывшего через Терек, Толстой рассуждает в повести «Казаки»: «Что за вздор и путаница? Человек убил другого (как видим, для Л. Н. Толстого чеченец - такой же человек, как и казак, имеющий такое же право на жизнь, как и другие россияне. - Авт.), и счастлив, доволен, как будто сделал самое прекрасное дело. Неужели ничто не говорит ему, что тут нет причины для большой радости? Что счастье не в том, чтобы убивать, а в том, чтобы жертвовать собой?» .

Как известно, именно на Кавказе, во время наблюдения ужасов войны, у Л. Н. Толстого зародилась идея ненасилия, превратившаяся позже в весьма стройную философскую теорию. И тут интересен тот факт, что отдельные элементы этой теории совпадали с религиозным учением шейха Мансура, руководителя народно-освободительного движения в Чечне и на Северном Кавказе в конце XVIII в. Текст повести «Хаджи-Мурат» четко показывает, что Л. Н. Толстой был знаком с этим учением. Писатель описывает разговор горцев, которые

РЯСЛЕДИЕ ^ЕКОВ 2015 ^2

сопровождали Хаджи-Мурата во время его пребывания у русских: «Святой был не Шамиль, а Мансур, - сказал Хан-Магома. - Это был настоящий святой. Когда он был имамом, весь народ был другой. Он ездил по аулам, и народ выходил к нему, целовал полы его черкески и каялся в грехах, и клялся не делать дурного. Старики говорили: тогда все люди жили, как святые, -не курили, не пили, не пропускали молитвы, обиды прощали друг другу, даже кровь прощали. Тогда деньги и вещи, как находили, привязывали на шесты и ставили на дорогах. Тогда и бог давал успеха народу во всем, а не так, как теперь, - говорил Хан-Магома» .

Некоторые исследователи отмечают, что Л. Н. Толстой не определил в своих произведениях, кто был виновником Кавказской войны и на чьей стороне - российской или горской - была правда в этой войне, кто вел справедливую борьбу. Да, действительно, у Льва Николаевича нет ни прямого осуждения царского правительства за войну против горцев, ни прямой поддержки горцев, ведших освободительную борьбу. В этих вопросах Толстой весьма осторожен в оценках. Но ведь писатель всегда считал, что права та сторона, которая страдает больше другой. Вряд ли у кого-либо могут быть сомнения о том, что в Кавказской войне наиболее страдающей стороной, понесшей большие потери, была горская. Потери мирного населения у горцев были огромными: от голода, болезней, от необходимости постоянно укрываться в лесах, особенно в зимнее время.

Правда, в «Хаджи-Мурате» у Толстого есть очень резкий отрывок о действиях российских солдат в уничтоженном горском селении. В этом отрывке Толстой совершенно четко и недвусмысленно расставляет акценты: его симпатии на стороне горцев. Он сочувствует им и осуждает царских солдат за жестокость. Такого резкого осуждения методов политики Российского правительства на Кавказе нет в ранних «кавказских» произведениях Толстого - «Рубка леса», «Казаки», «Набег». Повесть «Хаджи Мурат» написана уже «поздним» Толстым, в последнее десятилетие его жизни, уже в начале XX века, когда писатель уже весьма критически относился в целом к политике правительства. И это сказалось на его суждениях о Кавказской войне.

Да, Л. Н. Толстой поддерживал политику присоединения Кавказа к России. Но не насильственными методами. В «Хаджи-Мурате» он показывает, что именно жестокость российских войск толкала горцев на вооруженное сопротивление российской власти. Толстой пишет, что после вышеописанного разгрома чеченского аула «перед жителями стоял выбор: оставаться на местах и восстановить со страшными усилиями все с такими трудами заведенное и так легко и бессмысленно уничтоженное, ожидая всякую минуту повторения того же, или... покориться русским.

Старики помолились и единогласно решили послать к Шамилю послов, прося его о помощи (это означало присоединение жителей аула к вооруженной борьбе горцев под руководством имама Шамиля. - Авт.), и тотчас же принялись за восстановление нарушенного» .

Л. Н. Толстой в «Хаджи-Мурате» выступает как исследователь Кавказской войны. Он показывает, что к началу 50-х годов XIX в. чеченское население безмерно устало от бесконечной войны и искало пути примирения срос-сийской властью. Другой вопрос, что эта власть не особенно шла навстречу подобным стремлениям горцев, требуя безусловной покорности. «...Много аулов чеченских сожжены и разорены, и переменчивый, легкомысленный народ, чеченцы (Толстой передает размышления Шамиля. - Авт.) колеблются, и некоторые уже готовы перейти к русским...» .

Действительно, к началу 1850-х годов определенная часть чеченского населения, поставленная в чрезвычайно тяжелое положение и уже мало верившая в победу Шамиля, начала склоняться к прекращению сопротивления и признанию российской власти. Их «главнейшие старшины» начали вступать в переговоры с командующим Левым флангом Кавказской линии генералом А. И. Барятинским об условиях принятия российского подданства. Шамиль не мог допустить развития этой тенденции: она была чрезвычайно опасна для имамата. В марте имам созвал совещание чеченских старшин. «Хитрый дипломат» сумел их убедить в необходимости и возможности продолжения борьбы с Россией (да и кто посмел бы открыто возражать имаму: это

0ЯСЛЕДИЕ 0ЕКОВ 2015 ДО2

ш.д. fanvpob, j). р. рягопяев цавказская война в творчестве p.p. толстого

было небезопасно для жизни). Было принято решение переселиться в горы. По приказу Шамиля по Джалке, Сунже и Гудермесу были расставлены сильные караулы, чтобы не допустить переселения чеченцев на подконтрольные российским властям земли (выходит, желающих переселиться было немало). Одновременно шамилевские отряды были отправлены в чеченские селения для переселения их жителей в горы. «„.Сопротивляющихся приказано было предавать смерти». «Цветущая многочисленным населением и богатая произведениями природы плоскость Большой Чечни обратилась в пустыню и все пространство от большой русской дороги до Аргуна и Сунжи, по объявлению самого Шамиля, добровольно предоставлено нашей власти» . Подобные действия усиливали недовольство чеченцев властью Шамиля. Они могли в какой-то мере оттянуть во времени гибель Имамата, но предотвратить ее уже не могли. В целом же они лишь увеличивали страдания и жертвы чеченского населения.

Казалось бы, Крымская война, отвлекшая военные силы и внимание Петербурга с Кавказского фронта, должна была способствовать восстановлению и даже усилению позиций Шамиля на Северо-Восточном Кавказе. Однако этого не произошло. Чечня и Дагестан, предельно истощенные и ослабленные многолетней войной, уже не были способны на новый всплеск военной активности. Н. И. Покровский подчеркивал по этому поводу: «Ни Крымская война, ни смелые шамилевские вторжения в Грузию, ни, наконец, предприятия имама в самой Чечне не могли спасти последнюю (имамат. - Авт.) от медленно, но верно приближавшегося падения ее обороноспособности. Для имамата это было печальным предзнаменованием» . Р. А. Фадеев в свое время также отмечал: «... Решимость обществ, над которыми больше всего разражались наши удары, уже колебалась, особенно в Чечне, менее фанатической, чем другие племена» . Внутри имамата уже действовали центробежные силы, разрушавшие его. Политика верхушечных слоев чеченского общества все сильнее порывала с демократией сороковых годов XIX в.; все ярче выступало на первый план своекорыстие, стремление усилить

эксплуатацию, восстановить феодальные отношения . Недовольство у чеченцев вызывали и частые сборы продовольствия для нужд имамата, постои войск Шамиля в аулах, перемещения населенных пунктов с равнины в горы по приказу имама. В это же время все сильней становится стремление верхушки чеченского общества и окружения Шамиля к соглашению с российской властью. Виднейшие деятели Имамата в Чечне и в Дагестане (Бота Шамурзаев, Хаджи-Мурат и др.) переходили на сторону России. На их место имам назначал других, пользовавшихся его доверием, но не имевших авторитета в массах. Процесс разложения имамата нельзя было остановить ни арестами, ни снятием с наибства, ни уговорами. Вновь назначаемые наибы больше думали о собственном обогащении, чем о победе в борьбе за независимость, в которую они уже и не верили. Подобное поведение наибов ослабляло имамат не меньше, чем походы царских войск. К тому же в горском обществе все сильнее сказывалась необходимость восстановления экономических связей с Россией .

Для чеченцев была непривычной жестокая военная дисциплина, царившая в имамате, излишняя регламентация личной и общественной жизни. «Чеченцы бесспорно храбрейший народ в восточных горах. Походы в их землю всегда стоили нам кровавых жертв, - писал историк XIX в. - Из всех восточных горцев чеченцы больше всех сохраняли личную и общественную самостоятельность и заставили Шамиля, властвовавшего в Дагестане деспотически, сделать им тысячу уступок в образе правления, в народных повинностях, в обрядовой строгости веры...Распадение горского союза, основанного мюридизмом, всего скорее могло начаться с Чечни» .

Л. Н. Толстой показывает в «Хаджи-Мурате», что Шамиль прекрасно понимал, какую опасность для его государства - имамата -представляет наметившаяся тенденция перехода равнинных чеченцев на русскую сторону - «все это было тяжело, против этого надо было принять меры» . В качестве одной из мер было и обращение Шамиля к чеченцам, которое приводит Л. Н. Толстой: «Желаю вам вечный мир с богом всемогущим. Слышу я, что русские ласкают вас и призывают к по-

0ЯСЛЕДИЕ ВЕКОВ

корности. Не верьте им и не покоряйтесь, а терпите. Если не будете вознаграждены за это в этой жизни, то получите награду в будущей. Вспомните, что было прежде, когда у вас отбирали оружие. Если бы не вразумил вас тогда, в 1840 году, бог, вы бы уже были солдатами и ходили вместо кинжалов со штыками, а жены ваши ходили бы без шаровар и были бы поруганы. Судите по прошедшему о будущем. Лучше умереть во вражде с русскими, чем жить с неверными. Потерпите, я с Кораном и шашкою приду к вам и поведу вас против русских. Теперь же строго повелеваю не иметь не только намерения, но и помышления покоряться русским» . Однако никакие обращения и даже наказания со стороны Шамиля не могли остановить наметившийся процесс отхода от него уставших от войны горцев. Проявлением этого процесса был и переход Хаджи-Мурата на российскую сторону.

Хаджи-Мурат, знаменитый наиб Шамиля, имел огромный авторитет в Дагестане и в Чечне. Наибы Шамиля Ташу-Хаджи и Юсуф-Хаджи, безосновательно снятые имамом от своих должностей, не стали вступать в конфронтацию с Шамилем, чтобы не нанести вред народно-освободительной борьбе горцев, не расколоть их ряды. Они отстранились от активного участия в делах имамата, принеся в жертву общему делу собственные идеалы и военно-политическую карьеру. Хаджи-Мурат по характеру был другой человек и он вступил в открытую борьбу с Шамилем. Хотя, объективности ради, следует отметить, что имам сам загнал этого наиба в угол. Когда Хаджи-Мурат, снятый с должности наиба, лишенный своего имущества, в поисках собственной безопасности, попытался уйти в чеченское селение Гехи, где жили родственники его жены (которые, безусловно, не дали бы его тронуть никому), Шамиль не разрешил ему и этого. Имам опасался, что Хаджи-Мурат, используя свои родственные связи, сумеет укрепиться в Чечне (где уже было немало недовольных диктатом Шамиля) и начнет борьбу против него. Хаджи-Мурат не захотел смириться. И имам решает уничтожить его. 20 ноября 1851 г. в чеченском селении Автуры Шамиль проводит собрание ученых-богословов. «По всей вероятности, для проведения съезда не случайно было выбрано

чеченское село. Решать вопрос о судьбе известного дагестанца лучше и безопаснее было в окружении чеченцев. Любая попытка оправдать Хаджи-Мурада здесь была бы пресечена беспрекословно, в то время как в Дагестане Шамиль не мог бы рассчитывать на единодушие в решении данного вопроса» .

Имам обвинил непокорного наиба в пособничестве русским и в попытке захвата власти в Имамате (говоря современным языком - в попытке государственного переворота). Делегаты собрания, с которыми, безусловно, была проведена соответствующая «предварительная работа», вынесли (по настоянию Шамиля) Хаджи-Мурату смертный приговор . То есть имам буквально вынудил Хаджи-Мурата искать спасения на российской стороне. 25 ноября 1851 года этот наиб, один из наиболее авторитетных в горской среде, переходит на сторону российского командования. Раскол в лагере Шамиля углубляется все больше и больше.

В повести же «Хаджи-Мурат» Л. Н. Толстой приводит заседание Совета Шамиля по обсуждению вопроса о действиях против Хаджи-Мурата после его перехода к русским: «Дело это было очень важное для Шамиля. Хотя он и не хотел признаваться в этом, он знал, что, будь с ним Хаджи-Мурат со своей ловкостью, смелостью и храбростью, не случилось бы того, что случилось теперь в Чечне (речь идет об очередном поражении Шамиля от российских войск. - Авт.). Помириться с Хаджи-Муратом и опять пользоваться его услугами было бы хорошо; если же этого нельзя было, все-таки нельзя было допустить того, чтобы он помогал русским. И потому, во всяком случае, надо было вызвать его и, вызвав, убить его. Средство к этому было или то, чтобы подослать в Тифлис такого человека, который бы убил его там, или вызвать сюда и здесь покончить с ним. Средство для этого было одно - его семья, и главное - его сын, к которому, Шамиль знал, что Хаджи-Мурат имел страстную любовь. И потому надо было действовать через сына» .

Как известно, Хаджи-Мурат не поддастся на эту уловку Шамиля и попытается бежать из русского лагеря, надеясь спасти свою семью. Во время попытки бегства он будет убит. Его

ряслсдис ВЕКОВ 2015 №2

ш.д. fanvpob, р. рягопяев цявкязскял война в творчестве p.p. толстого

отрубленную голову привезут в русский лагерь. Л. Н. Толстой устами своей героини Марьи Дмитриевны назвал убийц Хаджи-Мурата «живорезами».

«- Все вы живорезы. Терпеть не могу. Живорезы, право, - сказала она, вставая.

То же со всеми может быть, - сказал Бутлер, не зная, что говорить. - На то война.

Война! - вскрикнула Марья Дмитриевна. - Какая война? Живорезы, вот и все. Мертвое тело земле предать надо, а они зубоскалят. Живорезы, право, - повторила она...» .

В повести Л. Н. Толстого Хаджи-Мурат - это человек с удивительной жизнестойкостью, наделенный всеми свойствами национального борца с насилием. При этом писатель говорит и об отрицательных качествах Хаджи-Мурата. Ведя борьбу с русскими, он показал себя как человек, обладающий непомерным честолюбием, жаждой кровной мести, даже и унизительной корыстью. Но, по мне-

Использованная литература:

1. Вачагаев М. М. Чечня в Кавказской войне XIX ст.: события и судьбы. Киев, 2003.

2. Егоров М. Действия наших войск в Чечне с конца 1852-го по 1854 год // Кавказский сборник. Тифлис: Тип. Окружного Штаба Кавказского военного округа, 1895. Т. 16. С. 302-404.

3. Литература народов Северного Кавказа: учеб. пособ. / Г. М. Гогиберидзе и др. Ставрополь, 2004.

4. Покровский Н. И. Кавказские войны и имамат Шамиля. М.: РОССПЭН, 2000.

5. Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА]. Ф. 14719. Оп. 3. Д. 410.

6. Толстой Л. Н. Повести и рассказы. Л.: Лениздат,

7. Фадеев Р. А. Кавказская война. М.: Эксмо; Алгоритм, 2003.

нию Толстого, не это было в нем главное. Толстого, этого художника-жизнелюба, интересует совсем другое в Хаджи-Мурате - отвага и непреклонность, инициатива и находчивость, несгибаемая воля и гордое чувство собственного достоинства. Его характеризуют и такие привлекательные черты, как непосредственность, переходящая в детскую наивность, как любовь к семье, привязанность к людям, доброжелательность и доверчивость.

Главная нота, звучащая на протяжении всей повести, от первой ее строки до последней, - это жизнелюбие, воспевание красоты и мощи жизни, любование непокорным, гордым и свободолюбивым человеком .

Таким образом, Л. Н. Толстой, современник и участник Кавказской войны, в своих «кавказских» произведениях затронул ряд важных аспектов этой трагедии, выступив не только в качестве писателя, но и как этнограф и историк.

1. Vachagaev, М. М., Chechnya v Kavkazskoy voyne XIX stoletiya: sobytiya i sud"by (Chechnya in the Caucasian War of the 19th Century: Events and Destiny], Kiev, 2003.

2. Egorov, M., Deystviya nashikh voysk v Chechne s kontsa 1852-go po 1854 god (The Actions of Our Troops in Chechnya since the End of 1852 until 1854], in Kavkazskiy sbornik, vol. 16, Tiflis: Tipografiya Okruzhnogo Shtaba Kavkazskogo voennogo okruga, 1895, pp. 302-404.

3. Gogiberidze, G.M., Artemova, L.V., Eydel"nant, V.I. Literatura narodov Severnogo Kavkaza: uchebnoye posobiye (Literature of the People of the North Caucasus: the Tutorial], Stavropol", 2004.

4. Pokrovskiy, N. I., Kavkazskie voyny i imamat Shamilya (Caucasian Wars and the Imamate of Shamil], Moscow: ROSSPEN, 2000.

5. Russian State Military Historical Archives [.RGVIA], Fund 14719, Inventory 3, File 410.

6. Tolstoy, L. N., Povesti i rasskazy (Novels and Short Stories], Leningrad: Lenizdat, 1969.

7. Fadeev, R. A., Kavkazskaya voyna (The Caucasian War], Moscow: Eksmo: Algoritm, 2003.

Гапуров, Ш. А. Кавказская война в творчестве Л. Н. Толстого [Электронный ресурс] / Ш. А. Гапуров, В. X. Магомаев // Наследие веков. - 2015. - № 2. - С. 17-23. URL: http://heritage-magazine.com/wp-content/uploads/2015/10/2015_2_ Gapurov_Magomaev.pdf (дата обращения дд.мм.гг].

Full bibliographic reference to the article:

Gapurov, Sh. A., and Magomaev, V. Kh., Kavkazskaya voyna v tvorchestve L. N. Tolstogo (Caucasian War in Leo Tolstoy"s Creativity], Naslediye Vekov, 2015, no. 2, pp. 17-23. http://heritage-magazine.com/wp-content/uploads/2015/10/2015_2_ Gapurov_Magomaev.pdf. Accessed Month DD, YYYY.

Глава первая. Приезд Толстого на Кавказ

"Как я сюда попал? Не знаю. Зачем? Тоже". Так начинает свой дневник (30 мая 1851 года) Лев Николаевич Толстой, очутившись в станице Старогладковской, куда он приехал после того, как принял решение сопровождать своего брата, подпоручика Николая Николаевича Толстого 1 , к месту его службы.

Но не только представившийся удобный, случай ехать на Кавказ заставил Льва Николаевича решиться на эту чреватую любыми последствиями затею. В ту пору он глубоко переживал душевный кризис, возникший у него при первых самостоятельных шагах как от неудовлетворенности светской жизнью, так и после покаянного настроения в результате "хозяйничания" в имении, куда заставила его приехать встревоженная совесть интеллигента помещика, "владельца крепостных душ", желавшего облегчить положение крестьян.

Кавказ представлялся ему чем-то спасительным, а не "погибельным", каким обычно он казался многим.

Льву Николаевичу было безразлично, что его там ожидает - придется ли драться со свирепым врагом или же, наоборот, встретить любовь черкешенки. Лишь бы бежать подальше от внутреннего разлада, бросить раз и навсегда опостылевшую пустую жизнь и отдохнуть в девственных горах.

Подобно своему двойнику Оленину, Толстой хотел верить, "что теперь, с выездом его из Москвы, начинается новая жизнь, в которой уже не будет больше тех ошибок, не будет раскаяния, а, наверное, будет одно счастье" 2 .

Прекрасные исследования о Кавказе, его прошлом и настоящем, которые могли составить правильное представление об этом крае, существовали лишь для ограниченного числа читателей; для широкого же круга была доступна только поэтическая и повествовательная литература. По ней и рисовалась молодому Толстому действительность Кавказа. Первыми из писателей, в творчестве которых видное место занимали Грузия и Кавказ, следует назвать прежде всего Пушкина и Лермонтова, а затем Марлинского, одного из наиболее популярных писателей своего времени. Под этим псевдонимом, как известно, скрывался декабрист А. А. Бестужев, разжалованный и сосланный на Кавказ в 1829 году. Кавказской природе и горцам он посвятил много произведении. Нельзя не вспомнить повестей, создавших ему славу, - "Аммалат-Бек" и "Мулла-Hyp", в которых, помимо увлекательно написанных картин кавказской природы, перед читателями открывался совершенно новый мир, мир удальства и геройства. Трудно было в тридцатых и сороковых годах найти в России грамотного человека, который не зачитывался бы этими повестями и не увлекался удалым горцем Аммалат-Беком и не менее замечательным Мулла-Нуром.

Подражания Марлинскому в литературе, несмотря на критический отзыв Белинского о его сочинениях, появлялись вплоть до 50-х годов. К тому времени вышли романы В. Савинова "Два года в плену у горцев", "Ших-Мансур", М. Ливенцова "Михако и Нина" и другие.

Пленительные картины Грузии и Кавказа запечатлены в творчестве М. Ю. Лермонтова. Он побывал здесь несколько раз, здесь же написал значительную часть своих произведений. "В них, - говорит Белинский, - картины природы дышат грандиозностью и роскошным блеском фантастического Кавказа".

У П. Бирюкова в "Биографии Л. Н. Толстого" приводится список произведений разных авторов, оказавших, по словам Льва Николаевича, на него сильное влияние. Среди них значится: ..."Тамань" (влияние) очень большое".

По прибытии на Кавказ Толстой начинает пополнять свои знания о нем 3 . Большой интерес проявляет к передаваемым ему эпизодам из жизни Кавказа знакомыми мирными чеченцами, приезжавшими в качестве кунаков к офицерам в гости, а также к рассказам сослуживцев по бригаде - участников боев с горцами, в то же время он уделяет много времени чтению книг.

В дневнике писателя 4 23 августа 1851 г. сделана запись: "Целый день был на охоте. Читал хорошую статью Сенковского". В дневнике не сказано, что именно он читал, но надо полагать, что его могла заинтересовать статья Сенковского, касающаяся истории Грузии, напечатанная в "Библиотеке для чтения" за 1838 год, которая явилась ответом на помещенные в том же журнале две статьи известного ученого-естествоиспытателя проф. Э. Эйхвальда, побывавшего в Дагестане и Грузии в 1825 - 1826 годах.

Его представление об этом крае

Дневник Толстого свидетельствует также о том, что по прибытии на Кавказ он принялся за изучение "татарского языка" 5 . Еще будучи студентом восточного факультета Казанского университета, Лев Николаевич около года "изучал арабский и турко-татарские языки", а до поступления в университет брал уроки восточных языков у известного проф. Казем-Бека, который был очень доволен своим учеником 6 . В ту пору Казанский университет достиг полного расцвета. Особенно славился он "разрядом восточной словесности", основание которого было заложено известным ориенталистом X. Френом при поддержке попечителя М. Мусина-Пушкина.

Братья Л. Н. и Н. Н. Толстые в 1851 г.

Пребывание на Кавказе в 1851 - 1854 годах относится к наименее известным в подробностях периодам жизни Л. Н. Толстого. Об этом свидетельствуют дневник писателя, начатый им в 1847 году и продолженный по приезде на Кавказ, письма к родным, архивный материал, позволяющий в точности воспроизвести некоторые подробности его служебной, деятельности, воспоминания В. Полторацкого, служившего в одном с ним отряде, воспоминания и ряд сводок в труде капитана М. Янжула, служившего в той же батарее, где и Л. Толстой, автора книги "80 лет боевой и мирной жизни 20-й артиллерийской бригады". Многое дает "Биография Л. Н. Толстого", написанная П. Бирюковым; по лучше всего пребывание Л. Н. Толстого на Кавказе отражается в "произведениях: "Набег", "Рубка леса", "Встреча в отряде с одним знакомым", "Казаки", "Кавказский пленник", "Хаджи-Мурат", где с гениальной художественной силой воспроизведены впечатления писателя о Кавказе - жизни.

В то время путь до станицы Старогладковской пролегал через Воронеж в область Войска Донского, по братья Толстые избрали другой, кружный путь, через Казань на Саратов, оттуда в небольшой лодке до Астрахани, а из Астрахани на почтовых через Кизляр в станицу,

В своем письме к тетке Т. А. Ергольской Л. Н. Толстой отмечает, что "путешествие в небольшой лодке до Астрахани было очень поэтично и полно очарования для меня по новизне мест и по самому способу путешествия", п добавляет, что он "пока очень доволен поездкой", что у него есть "много предметов для размышления", много книг, которые он захватил в Москве для чтения, и "занимается даже в тарантасе".

30 мая 1851 года Л. Н. Толстой уже на Кавказе. Он поселяется с братом в станице Старогладковской - на месте службы Николая Николаевича (здесь стояла 4-я батарея 20-й артиллерийской бригады). Станица эта не произвела на него особенного впечатления: "Кругом было красивых видов и интересных людей" (из письма к Т. А. Ергольской). "Природа не представляет до сих пор ничего завлекательного", - говорится и в его дневнике (от 11 июня 1851 г.). Находившаяся на левом берегу роки. Терека, в низине, станица Старогладковская мало чем отличалась от других таких же станиц и мало соответствовала представлению Толстого, мечтавшего увидеть величественные горы и застать войну в самом разгаре.

Но Лев Николаевич быстро осваивается с непривычной обстановкой; много нового, неизведанного находит он здесь, столкнувшись лицом к лицу с местным населением. Жителями этой станицы были "гребенские" казаки-староверы, названные так по занимаемым ими в Сунженском и Терском районах гребнях гор. Выходцы из рязанской вольницы, поселившиеся здесь еще во времена Ивана III, они впоследствии пополнялись беглыми из России, а так же людьми из отряда атамана Андрея. одного из сподвижников Ермака. Эти последние около аула Эндери создали населенный пункт, названный по имени атамана "Андреевой деревней". Когда же в царствование Ивана Грозного в 1567 году было основано при устье Сунжи сильное укрепление "Терки", это позволило первым поселенцам увереннее обосноваться вблизи укрепления и предлагать свои услуги воеводам. Графу Апраксину приписывают переселение в 1711 году гребенских казаков с Сунжи на левый берег Терека; здесь они с партией казаков, прибывшей с Волги, так называемыми "семейными" основали свои городки-станицы Червленая. Гладковская (ставшая потом Старогладковской, в отличие от Новогладковской) и другие, образовав в совокупности "Терскую линию", превратившуюся позже в "Кавказскую линию" 7 . Вся эта "линия" состояла из ряда казачьих станиц и поселений и к началу XIX века являлась как бы русской государственной границей на Кавказе. До того независимые, выросшие среди гор, казаки мало чем отличались в своих понятиях, обычаях и образе жизни от буйных своих соседей чеченцев, от которых их отделяла только река Терек. Связанные подчас с чеченцами родственными отношениями, они по мере усиления царской завоевательной политики в Закавказье вынуждены были подчиниться всем тяготам военщины - выставлению всех "очередей" для участия в военных действиях против горцев и несению сторожевой службы у себя. Они обязывались также отвести помещения на постой, что составляло одно из самых тяжелых требований для казачества.

Любознательного Толстого, сразу полюбившего этих удальцов за их простоту и дельность чувств, влечет увидеть и почувствовать прелесть гор. И как только представился случай, он следует за братом, которого посылают на очередную службу в Старый Юрт-укрепление, устроенное для укрытия больных в Горячеводске (Истису), известное своими целебными водами.

Живописная местность среди горных массивов, где находилось это укрепление, где "женщины большей частью красивы и хорошо сложены", навсегда запечатлеваются в памяти Толстого. "Я часто часами стою и любуюсь пейзажем. Затем вид с вершины горы еще лучше и совершенно в другом роде... Редко я так хорошо себя чувствовал, как теперь, и несмотря на сильные жары я много двигаюсь" 8 , - писал он. Особенно памятна была ему одна ночь, которую он описал в своем дневнике с неподражаемой красотой.

В ту ночь Лев Николаевич участвовал в вылазке против чеченцев в качестве волонтера. М. А. Янжул в своем труде "80 лет... 20-ой артиллерийской бригады" 9 Говорит: "Летом 1851 года войска левого фланга были собраны снова под начальством ген. м. князя Барятинского. В составе артиллерии отряда находились, между прочим, 4 орудия батарейной № 4 батареи, которыми командовали капитан Хилковский 10 , поручик гр. (Н. Н.) Толстой и подпоручик Сулимовский 11 ... Существенные по своим результатам движения произведены 27-го и 28-го июня особою колонною... за Джалку, к с. с. Автуры и Герменчуку, и было "истреблено большое количество хлебных посевов. Все это стоило нам 3-х убитых и 36-ти раненых".

Монастырь Цминда Самеба и станция Казбеги

Сильные переживания, обыкновенно испытываемые в первом бою, трудности походной жизни не могли не запечатлеться в памяти писателя на всю жизнь. Тяжесть таких походов скрашивалась возможностью в необычайной обстановке насладиться прелестью первобытной природы, узнать поближе простых русских солдат 14 и офицеров 15 . Все эти впечатления Лев Николаевич по приезде в станицу Старогладковскую, где у него была постоянная квартира в казацкой избе, заносит в свой дневник. Август и сентябрь он проводит в этой станице. По повести "Казаки", носящей автобиографический характер, можно представить, как тяжело переносил такую жизнь писатель. В одной из дальних своих поездок Лев Николаевич встретил родственника Илью Толстого, который повез его на квартиру своего приятеля главнокомандующего князя Барятинского 16 ; Льву Николаевичу представился случай познакомиться с Барятинским; Последний похвалил Толстого за смелость и бодрость, проявленные им однажды в стычке, й посоветовал поскорее подать прошение о поступлении на службу, так как Лев Николаевич был все еще частным лицом и участвовал в сражениях добровольно. Лестный отзыв главнокомандующего и разумные советы родственника побудили наконец Толстого ускорить осуществление своего намерения, и он подал прошение о принятии его на службу; в октябре вместе с братом Николаем он отправился в Тбилиси.

Из Старого Юрта в сопровождении своего неразлучного друга казака Епишки 12 (в повести "Казаки" описанного под именем Ерошки) Толстой не раз предпринимал поездку в укрепление Грозное 13 , что в то время считалось не безопасным из-за частых нападений горцев.

Брат его вскоре вернулся, а Лев Николаевич остался в Тбилиси для сдачи экзамена и определения на службу.

Из письма 17 Николая Николаевича Толстого выясняется, что, проезжая по Военно-Грузинской дороге, Лев Николаевич поднялся со станции Казбек "на монастырь" с теми грузинами, которые сопровождали их тогда в пути.

Тбилиси пятидесятых годов XIX в.

Расположенный на горе Квена-Мта монастырь Цминда Самеба (святой Троицы), куда поднялся молодой Толстой, пользуясь остановкой на станции, представляет собою замечательное архитектурное сооружение. С этим монастырем связано много легенд. К нему относится и следующее место из "Демона" Лермонтова:

Один из праотцев Гудала,
Грабитель странников и сел,
Когда болезнь его сковала
И час раскаянья пришел,
Грехов минувших в искупленье
Построить церковь обещал
На вышине гранитных скал,
Где только вьюги слышно пенье,
Куда лишь коршун залетал.

И скоро меж снегов Казбека
Поднялся одинокий храм,
И кости злого человека
Вновь успокоилися там.

Здесь же старый Гудал похоронил свою дочь Тамару...

С вершины Квена-Мта открывается прекрасный вид на горные вершины, на которых вековечные льды, а между вершинами

Прорезав тучи,
Стоял, всех выше головой,
Казбек, Кавказа царь могучий,
В чалме и ризе парчевой.

Решение ехать в Тбилиси

Своим первым впечатлением по приезде в столицу Грузии Л. Н. Толстой делится в письме (от 12. XI. 1851 г.) к тетке Т. А. Ергольской: "Мы действительно уехали 25-го, и после 7-дневного путешествия, скучнейшего из-за того, что едва ли не на каждой станции не оказывалось лошадей и приятнейшего из-за красоты местности, по которой проезжали, мы прибыли 1-го числа в Тифлис...

Совершенно неожиданно я встретил в Тифлисе петербургского знакомого князя Багратиона, который для меня находка. Он умный и образованный человек.

Тифлис Очень цивилизованный город, очень подражающий Петербургу, и это ему удается. Избранное многолюдное общество. Есть русский театр 18 и итальянская 19 опера, которыми я пользуюсь настолько, насколько мне позволяют мои скудные средства. Я живу в Немецкой колонии 20 , это предместье, но оно представляет для меня две большие выгоды. Во-первых, это прелестное местечко, окруженное садами и виноградниками, так что здесь чувствуешь себя более в деревне, чем в городе. (Здесь еще очень жарко и ясно, не было ни снега, ни мороза до сих пор.) Второе преимущество это то, что я плачу здесь за две довольно чистые комнаты пять рублей серебром в месяц, тогда как в городе нельзя бы было нанять такую квартиру меньше, чем за 40 р. сер. в месяц. Сверх того, у меня бесплатная практика немецко-языка, у меня есть книги, занятия и досуг, потому что никто не приходит беспокоить меня, так что в общем я не скучаю.

Помните, добрая тетенька, совет, который вы раз мне дали - писать романы. Так вот, я следую вашему совету, и занятия, о которых я вам писал, состоят в литературе. Я еще не знаю, появится ли когда-нибудь в свет то, что я пишу 21 , но эта работа, которая меня занимает и в которой я уже слишком далеко зашел, чтобы ее оставить. ... Что же касается моих дальнейших планов, то ежели я не поступлю на военную службу, я постараюсь устроиться на гражданскую, но здесь, а не в России" 22 .

Тбилиси начала 50-х годов, его культурная жизнь

Называя Тбилиси "цивилизованным городом, очень подражающим Петербургу", Толстой как нельзя лучше определил состояние города в ту пору.

Тбилиси, исстари поражающий многих своей красотой и богатством, к концу XVIII века, после вероломного нападения полчищ персидского шаха Ага-Магометхана, представлял собой одни развалины. Огромные усилия местной общественности при братской помощи веского русского народа привели его в надлежащий вид: город, прежде замыкавшийся в крепостных стенах, намного раздвинулся, украсился новыми домами, площадями, улицами, сохраняя местами свой восточный колорит, в особенности в районе серных бань. Там на крышах домов и лавок нередко можно было видеть танцы под звуки зурны; в лавках и мастерских, выходящих на улицу, изготовлялась. продукция и тут, же продавалась; в особых бурдюках тулукчи 23 развозили воду; отовсюду шли товары, направляемые в каравансараи. Нередко на лучшей улице города, на широком Головинском проспекте (ныне проспект Руставели), встречалась вереница верблюдов, нагруженных дорогими товарами. Во многих районах города шла интенсивная застройка, для чего порой приходилось срубать вековые сады, густые зеленые. насаждения. Немецкая колония - предместье города, о котором говорит Толстой, располагалась вдоль нынешнего Плехановского проспекта по направлению к Дидубе. Можно считать установленным местожительство Толстого в Тбилиси: это - дом, который ныне обозначен № 152 по Плехановскому проспекту, на что указывает известная писательница Нино Накашидзе, бывшая в Ясной Поляне и слышавшая об этом от толстовца К. А. Дитерихса.

Возродилась жизнь города - культурного центра тогдашнего Закавказья.

В годы пребывания Толстого в Тбилиси большой известностью пользовалась гимназия, которой в свое время столько внимания уделял А. С. Грибоедов. Гимназия в прошлом своем составе имела таких выдающихся педагогов, как Иван Картвелишвили, Соломон Додашвили. Авксентий Манассеин, Хачатур Абовян, Фридрих Боден-штедт и другие, и таких питомцев, как Александр Чавча-вадзе, Дмитрий Кипиани, Николоз Бараташвили, Михаил Туманишвили, Леван Меликишвили, а в пору пребывания в Тбилиси Толстого была представлена учителем азербайджанского языка, выдающимся поэтом Мирза Шафи, песни которого после их появления в переводе на немецкий язык и обработке Ф. Боденштедта получили всеобщее признание.

Тогда же была открыта и 2-я, так называемая Коммерческая, гимназия.

Дом в Тбилиси, где жил Л. Н. Толстой в конце 1851 г.

Крупное явление представляли собой театра - русский, преимущественно водевильного характера, где подвизалась и первая грузинская труппа Георгия Эристави, и итальянская опера в только что отстроенном помещении на бывшей Эриванской площади (ныне площадь имени Ленина). Открытие оперы состоялось, когда Толстой был в Тбилиси. В это же время организовывался первый грузинский журнал "Цискари". Редактором его был драматург Георгий Эристави. Вокруг журнала сгруппировались такие выдающиеся писатели, как Л. Ардазиани, Г. Рчеулишвили, М. Туманишвили, А. Орбелиани и другие. Журнал стремился, помимо беллетристических произведений грузинских авторов, помещать новое из русской и западноевропейской литератур.

В Тбилиси выходили русские официальные газеты: "Закавказский вестник", под редакцией известного историка Пл. Иоселиани, и "Кавказ".

Существовало отделение Русского Географического общества, в числе членов которого были известный ориенталист Н. Ханыков, художник Г. Гагарин, азербайджанский писатель и мыслитель Мирза Фатали Ахундов.

Знакомые Толстого

Был ли знаком Толстой с проживающими тогда в Тбилиси выдающимися, азербайджанскими деятелями Мирза Шафи, Мирза Фатали Ахундовым и Фазыл-ха-ном, чей хлесткий стих многих задевал за живое, особенно духовенство?

На этот вопрос можно ответить утвердительно.

Л. Н. Толстой должен был заинтересоваться М. Ф. Ахундовым, пьеса которого "Медведь - победитель разбойника" как раз в то время печаталась в газете "Кавказ". А до того в той же газете публиковалась его пьеса "Мусье Жордан ботаник". Трудно представить, чтоб начинающий, всем интересующийся молодой писатель не отдал бы дани признательности драматургу, чьи произведения имели огромный успех.

В период пребывания Толстого в Тбилиси здесь жил Владимир Соллогуб (автор "Тарантаса"), по инициативе которого организовалась в городе итальянская опера. Ему же принадлежит инициатива издания периодического органа "Записки Кавказского отдела Географического общества".

Стихотворение В. Соллогуба "Аллаверды", переложенное на музыку, получило широкое распространение на Кавказе. Имеется фотография 50-х годов, где в группе писателей вместе с В. А. Соллогубом снят и Л. Н. Толстой.

Манана Орбелиани

Заметную роль в культурной жизни города сыграл Яков Полонский, в ту пору скромный поэт. Он многое сделал для культурного сближения русских и грузин и являлся автором поэтического сборника "Сазандар", в котором, помимо стихотворений на местную тему, были помещены стихи о Шота Руставели, Саят-Нова, Сатаре и других.

Стихи Полонского часто печатались в газете "Кавказ". Им была написана также историческая драма "Дареджана, царица имеретинская".

В письмах с Кавказе Толстой не раз упоминает Багратиона, но нигде не называет его имени, указывая лишь, что он его "знакомец еще с Петербурга".

Под это лицо больше всего подходит Георгий Константинович Багратион-Мухранский, который после окончания Тбилисской гимназии завершил образование в Петербурге в училище Правоведения, затем занимал место чиновника за обер-прокурорским столом в правительствующем сенате.

Личность Георгия Багратиона весьма занимательна.

В начале 50-х годов он находился в распоряжении Кавказского наместника в качестве присутствующего в его совете, где рассматривались все важнейшие дела края.

В инструкции своему заместителю, генералу Рёаду Воронцов выставлял Г. К. Багратиона знатоком своего дела, "которого отличные качества делают для этого (то есть участия в совете) совершенно способным". Г. К. Багратиону было поручено представить в комиссию свои соображения о введении в действие статей законов царя Вахтанга VI, согласовав их с общими русскими законами.

В дальнейшем он принимал деятельное участие в гражданском управлении края, участвуя в подготовке крестьянской и судебной реформ на Кавказе.

Георгий Багратион известен также со всей полемикой с Гавриилом Кикодзе.

Именно Георгий Багратион был тем лицом, который своими связями способствовал Толстому в его хлопотах по службе. Это видно из письма Л. Н. Толстого к Т. А. Ергольской от 28 декабря 1851 г. из Тбилиси 24 . Он же, по всей вероятности, и познакомил его с отдельными представителями местного общества.

Дружеские отношения отца Георгия - Константина Ивановича Багратиона с Александром Чавчавадзе, установившиеся на поле брани и продолжавшиеся на общих занятиях в дворянском депутатском собрании, где Константин Иванович был предводителем дворянства, открывали Г. К. Багратиону и его знакомому двери в гостеприимный дом Чавчавадзе, в котором после смерти хозяина те же традиции сохраняла его семья во главе с Ниной Грибоедовой. Бывая в этом доме, Толстой не мог не познакомиться с Мананой Орбелиани, родственницей Чавчавадзе и другом этой семьи. Ее литературный салон, посещаемый передовой молодежью, пользовался в то время большой известностью. В этом салоне читались лучшие произведения грузинских поэтов, здесь знакомились с выдающимися русскими и западноевропейскими произведениями, здесь же возникла идея создания первого грузинского журнала, которая осуществилась лишь в результате хлопот Мананы перед наместником Воронцовым.

В своей повести "Хаджи-Мурат" Л. Н. Толстой включил Манану Орбелиани в число присутствующих на званом обеде у наместника Воронцова. В повести ярко показаны личные наблюдения писателя и знание им характерных особенностей жизни Тбилиси, его общества и высшего чиновничьего аппарата (доктор Андреевский - реальное лицо), а также кругов, стоящих близко ко двору наместника Воронцова.

В доме Чавчавадзе Толстой мог встретить Георгия Эристави, Платона Иоселиани, Дмитрия Кипиани и других видных представителей грузинского общества.

Около двух месяцев Лев Николаевич хворал, однако не прекращал работы над своей первой порестью13. которая так его "занимала".

Первое произведение Толстого "Детство", подобно грибоедовскому "Горе от ума", тесно связано с Тбилиси. Л. Н. Толстой разделял мнение Грибоедова, когда утверждал, "что писать лучше, когда предмет далек" (Запись от 30 ноября 1852 года).

Прибыв весной 1851 года на Северный Кавказ, Толстой задумал писать роман, первую часть которого должно было составить описание детства. Из дневника видно, что самая сложная часть работы над этим произведением протекала в Тбилиси, где он проживал с 1 ноября 1851 года.

Здесь Толстой проделал основную работу над повестью 25 . Но она не удовлетворяла его. Как взыскательный художник он продолжал ее отделывать 26 , и только спустя пять месяцев повесть можно было считать законченной.

Работа над повестью "Детство"

В "Детстве" ясно чувствуется мировоззрение, сложившееся у писателя в период пребывания в Грузии.

Появление в печати "Детства" имеет свою историю. Закончив повесть 2 июля 1852 года, Л. Н. Толстой на следующий же день отправил ее в журнал "Современник", редактором которого был Н. А. Некрасов. В письме к нему начинающий автор писал: "Моя просьба будет стоить вам так мало труда, что я уверен, вы не откажетесь ее исполнить. Просмотрите эту рукопись и, ежели она не годна к напечатанию, возвратите ее мне".

Толстой не называл своего имени и просил ответ направить на имя брата Николая Николаевича Толстого "для передачи Л. Н.".

Некрасов отвечал Толстому: "Я прочел вашу рукопись. Она имеет в себе настолько интереса, что я ее напечатаю. Не зная продолжения, не могу сказать решительно, но мне кажется, что в авторе ее есть талант..."

Повести предшествовало обращение к читателям. Толстой выставлял там пять требований: "Чтоб быть приняту в число моих избранных читателей, я требую очень немногого: чтобы вы были чувствительны, т. е. могли бы иногда пожалеть от души и даже пролить несколько слез об воспоминаемом лице, которое вы полюбили от сердца, порадоваться на него, и не стыдились бы этого..."

Журнал "Современник", в котором впервые была напечатана повесть Л. Н. Толстого - "Детство"

Однако это предисловие не было напечатано в журнале, и Толстой был этим очень огорчен.

Повесть за подписью "Л. Н." была напечатана под произвольным названием "История моего детства" в сентябрьском номере журнала "Современник" за 1852 год с большими цензурными пропусками и рядом исправлений, сделанных редакцией журнала. Обиженный Толстой писал Некрасову (27 ноября 1852 года): "Заглавие "Детство" и несколько слов предисловия объясняли мысль сочинения; заглавие же "История моего детства" - противоречит с мыслью сочинения. Кому какое дело до истории моего детства?

Последнее изменение в особенности неприятно мне, потому что, как я писал вам в первом моем письме, я хотел, чтоб Детство было первой частью романа, которого следующие должны были быть: Отрочество, Юность и Молодость".

Не оправдалась надежда Льва Николаевича и на получение гонорара за эту повесть: он за нее ничего не получил согласно правилам журнала, по которым "за первое произведение начинающего автора таковой не оплачивается".

"Детство" сразу же имело необычайный успех. Со всех сторон в редакцию поступали похвальные отзывы, все интересовались личностью автора, скрывшего свою фамилию. В числе благоприятно отозвавшихся об этой повести были И. С. Тургенев, Ф. М. Достоевский, И. И. Панаев и тогдашняя критика (журналы "Отечественные записки", "Москвитянин", "Пантеон").

Успех первого произведения предопределил литературную судьбу Толстого.

Хлопоты по определению на службу

Большая часть времени у Льва Николаевича в Тбилиси уходила на хлопоты по определению на службу 27 . 23 декабря 1851 года он пишет отсюда брату Сергею: "На днях давно желанный мною приказ о зачислении меня фейерверкером в 4-ую батарею должен состояться, и я буду иметь удовольствие делать фрунт и провожать глазами едущих офицеров и генералов. Даже теперь, когда я прогуливаюсь по улицам в своем шармеровском пальто и в складной шляпе, за которую я заплатил здесь 10 рублей, несмотря на всю свою величавость в этой одежде, я так привык к мысли скоро одеть серую шинель, что невольно правая рука хочет схватить за пружины складную шляпу и опустить ее вниз. Впрочем, ежели мое желание исполнится, то я в день же своего определения уезжаю в Старогладковскую, а оттуда тотчас же в поход, где буду ходить и ездить в тулупе или черкеске... Сережа, ты видишь по письму моему, что я в Тифлисе, куда приехал еще 1 ноября, так что немного успел поохотиться с собаками, которых там купил, а присланных собак вовсе не видал... Я знаю твою слабость: ты верно пожелаешь знать, кто здесь были и есть мои знакомые, и в каких я с ними отношениях. Должен тебе сказать, что этот пункт нисколько меня здесь не занимает, но спешу удовлетворить тебя... Здесь в Тифлисе у меня 3 человека знакомых. Больше я не приобрел знакомств 28 ; во-первых потому, что не желал, а во-вторых, потому, что не имел к тому случая, - я почти все время был болен и неделю только, что выхожу. Первый знакомый мой - Багратион, петербургский (товарищ Ферзена)... Второй-кн. Барятинский. Я познакомился с ним в набеге, в котором под его командой участвовал, и потом провел с ним один день в одном укреплении вместе с Ильей Толстым, которого я здесь встретил. Знакомство это, без сомнения, не доставляет мне большого развлечения, потому что ты понимаешь, на какой ноге может быть знаком юнкер с генералом. Третий знакомый мой помощник аптекаря, разжалованный поляк, презабавное создание. Я уверен, что князь Барятинский никогда не воображал, в каком бы то ни было списке, стоять рядом с помощником аптекаря, но вот же случилось. Николинька здесь на отличной ноге; как начальники, так к офицеры, товарищи, все его любят и уважают. Он пользуется сверх того репутацией храброго офицера. Я его люблю больше, чем когда-либо и когда с ним, то совершенно счастлив, а без него скучно...

Впечатления о Тбилиси

Ежели хочешь щегольнуть известиями с Кавказа, то можешь рассказывать, что второе лицо после Шамиля 29 , некто Хаджи Мурат 30 , на днях передался русскому правительству. Это был первый лихач (джигит) и молодец о всей Чечне, а сделал подлость. Еще можешь с прискорием рассказывать о том, что на днях убит известный, рабрый и умный генерал Слепцов 31 . Ежели ты захочешь знать, больно ли ему было, то этого не могу сказать".

Вся последующая история Хаджи-Мурата хорошо запомнилась Толстому. В дальнейшем она послужила материалом для одноименной повести.

В подыскании исторических материалов, использованных Толстым в.. "Хаджи-Мурате", большую помощь оказал ему грузинский общественный деятель и писатель Илья Накашидзе и уже потом С. Н. Шульгин, И. И. Корганов, С. С. Эсадзе и другие. Присланный Эсадзе материал почти целиком был тщательно использован Толстым, записка М. Т. Лорис-Меликова почти вся вошла в повествование.

Из Тбилиси же Лев Николаевич пишет письмо своей тетке, вторая половина которого посвящена подробному изложению истории знакомства с интересной личностью-чеченцем Садо 32 , дружбы с ним и его геройскому поступку по отношению к Льву Николаевичу. Наконец, через несколько дней после этого письма, устроив свои служебные дела 33 , для чего 3 января 1852 г. пришлось сдать экзамен при штабе артиллерийской бригады в урочище Мухровань 34 , Толстой возвращается в станицу Старогладковскую в форме юнкера. Свои впечатления о пребывании в Тбилиси уже по приезде в станицу он записывает в сжатой форме, так как все это время не вел дневника.

В октябре месяце я с братом поехал в Тифлис для определения на службу. В Тифлисе провел месяц в нерешительности: что делать, и с глупыми тщеславными планами в голове. С ноября месяца я лечился, сидел целых 2 месяца, т. е. до Нового года, дома; это время я провел хотя и скучно, но спокойно и полезно - написал всю первую часть. Генварь я провел частью в дороге, частью в Старогл[адковской]..." В станице Толстой не застал Николая - он был в экспедиции. Надев форменную одежду, хотя еще приказа о принятии его на службу не было, он отправился вслед за братом 35 .

Примечания

1 (Николай Николаевич Толстой (1823 - 1860) - старший брат Л. Н. Толстого. В чине поручика 20-й артиллерийской бригады участвовал во многих военных экспедициях 1851 - 1853 гг. в Чечне. Пользовался наилучшей репутацией среди начальства и у сослуживцев. Имел на Л. Н. Толстого "самое сильное и благотворное влияние в смысле стремления к совершенству". Неизменный спутник брата по охоте, Н. Н. Толстой составил содержательные записки, поместив их в журнале "Современник" за 1857 г. под заглавием "Охота на Кавказе". )

2 (Л. Н. Толстой. "Казаки", глава II. )

3 (Много интересного о Грузии и Кавказе помещалось в то время в официальных изданиях министерства народного просвещения и министерства внутренних дел, в журналах "Русский вестник" и "Вестнкк Европы", отдельных монографиях, например, в "Обозрений российских владений за Кавказом в статистическом, этнографическом и финансовом отношении", инициатива издания которой принадлежала А. С. " Грибоедову. Из работ, достойных быть отмеченными, надо указать на трехтомный труд А. Муравьева "Грузия и Армения", написанный со знанием дела. Много любопытных сведений сообщала газета "Кавказский вестник", редактируемая просвещенным Зах. Палавандишвили, а потом историком Пл. Иоселиани, а также газета "Кавказ", выходившая в Тбилиси с 1846 года. )

4 (Л. Н. Толстой. Собр. соч., т. 46, М., 1934. )

5 (Так он называет общераспространенный среди горцев язык кумыков. )

6 (Н. Н. Гусев. Л. Н. Толстой, т. I, М, 1954, стр. 160. )

7 ("Кавказская линия", состоящая из ряда казачьих станиц и поселений, образуя как бы сомкнутую линию укреплений, шла сначала вдоль левого берега р. Терек и р. Сунжи. Она росла по мере распространения русских владений на Кавказе. К концу царствования Екатерины II "Кавказская линия" тянулась от устьев реки Терек до впадения р. Лабы в Кубань и от этого пункта до впадения Кубани в Черное море. Этот район "Линии" управлялся своим "начальником", имевшим резиденцию в Георгиевске. С 1837 г. как бы продолжением этой линии явилась "Черноморская береговая линия", тянувшаяся вдоль всего Черноморского побережья. С 1839 г. Кавказская линия уже была разделена на четыре части: правый и левый фланги, центр и Черноморскую береговую линию; для защиты Грузии от нападения банд лезгинских узденей была образована вспомогательная Лезгинская линия, тянувшаяся вдоль южного склона Главного хребта. Такое подразделение "Линии" продержалось до покорения Восточного Кавказа (1859 г.). )

9 (Т. II, стр. 88. )

10 (Под командой капитана Хилковокого Л. Н. Толстой принимал участие во всех боевых действиях в Чечне. "Его героизм, чуждый всякой аффектации и пошлости", поражает автора. Таким он выведен в рассказе "Набег" в лице капитана Хлопова. )

11 (Подпоручик Сулимовский М. И. - сослуживец Л. Н. Толстого. Через него рассказ "Набег" был доставлен в редакцию журнала "Современник". )

12 (Фамилия его Сехин. )

13 (Укрепление Грозное было возведено в 1818 г. на землях чеченцев, оттесненных за р. Сунжу генералам Ермоловым, поставившим себе задачей "решительное завоевание гор посредством постепенной блокады". По мере завоевания территории тотчас же возводились укрепления. Укрепление это, вскоре переименованное в крепость Грозную, играло большую роль во всей последующей истории Кавказской войны. С 1870 г. оно переименовано в город Грозный. )

14 (Непреодолимые препятствия и особенности местного ведения войны, встречаемые русским солдатом в войнах на Кавказе, предоставляли его в большинстве случаев самому себе; он должен был руководствоваться собственными соображениями и в аванпостной службе, и в цепи, и на рубке леса, и в обозе; жизнь его всецело зависела от искусства владеть оружием, зоркости, осторожности, ловкости и находчивости.

Все это выработало особый тип кавказского солдата с присущими ему пренебрежением к опасности, равнодушием к жизни и благоговением к памяти погибших товарищей. Этот своеобразный тип солдата верно представил Толстой во* всех кавказских произведениях. )

15 (Первое впечатление Л. Н. Толстого по приезде в станицу Старогладковскую об офицерах не хорошее. Их образ жизни "не очень привлекателен, как мне показалось сперва", в большинстве случаев "это люди без образования", карьеристы или разжалованные за различные проступки. )

16 (Генерал-фельдмаршал князь А. И. Барятинский (1814 - 1879). - наместник Кавказа. С начала 50-х годов был командующим, а затем начальником левого фланга Кавказской линии. При нем русские войска захватили резиденцию имама - Гуниб и взяли в плен Шамиля (25 августа 1859 г.). )

17 (Приведено в книге Г. Талиашвили "Толстой и Грузия", Тб., 1951, стр. 6. )

18 (Русский театр как постоянное учреждение был открыт в Тбилиси 20 сентября 1845 года в наместничество Воронцова. Первые представления в специально отремонтированном для этого помещении бывшего манежа начались постановкой легких фарсов, комедий.

В 1851 г. при этом театре подвизалась и первая грузинская труппа, первым представлением которой была пьеса Г. Эристави "Раздел", исполненная 1 января 1851 г. )

19 (Итальянская опера была открыта в ноябре 1851 г. в только что построенном здании, помещающемся на бывшей Эриванакой площади (ныне площадь Ленина). Театр этот как своей вместимостью, так и роскошной отделкой поражал зрителя.

"Внутренность театра, - говорит А. Уманец на страницах газеты "Закавказский вестник" (1851 г., № 28) - во всех частях украшена самым изящным и роскошным образом в арабском вкусе, по идее, рисункам и под непосредственными указаниями князя Гагарина - этого истинно замечательного художника..."

"Когда вы входите в театр, вас поражает нижний ярус лож, обозначенный широкой и нежной арабеской белого и голубого цвета на бледносиреневом фоне; верхняя галерея вместо балюстрады окаймлена прозрачной белой решеткой самого хитрого узора, где игриво вьется золотая полоса. Нельзя себе ничего представить воз-душнее, роскошнее и щеголеватее этой верхней галереи..." (из газеты "Кавказ" за 1851 г., № 29).

В этом великолепном здании предполагалось ста/вить сперва фарсы, водевили, давать маскарады, но В. А. Соллогуб, возглавлявший тогда дирекцию театра, внес предложение, пригласить итальянскую труппу. Встретив всестороннюю поддержку у наместника, он поехал за труппой и доставил ее в Тбилиси. В состав труппы входило 18 человек. Первым представлением была опера "Лючия", за которой последовали "Севильокий цирюльник", "Эрнани", "Норма", "Роберт-Дьявол", "Риголетто" и другие. Эффект первого представления превзошел все ожидания. В продолжение нескольких сезонов итальянская опера пользовалась большим успехом. В 1854 г. по случаю войны с Турцией распоряжением тогдашнего наместника Н. Н. Муравьева труппа была распущена.

В 1874 году театр сгорел. )

20 (Немецкая колония Александорф, как она тогда называлась, была образована из 500 вюртенбергских семейств, прибывших в Грузию в 1819 г. Колонисты занимались виноградарством и садоводством.

С развитием города колония отодвигалась в сторону Дидубе. Сейчас она в черте города. )

21 (Повесть "Детство". )

22 (Л. Н. Толстой. Собр. соч, т. 59, стр. 119. )

23 (Тулукчи - водовоз. )

24 ("... Не предвидя конца этому делу и злясь на всех, я отправился к князю Багратиону, которому и изложил свое горе. - Так как он очень хороший человек, он захотел мне помочь и предложил ехать с ним к ген. Вольфу; начальнику главного штаба" (См. Л. Н. Толстой. Полное собр. соч., т. 59, стр. 140). )

25 (Проделана вся вторая редакция; в отличие от первой, повесть разбита на главы с краткими заголовками, и в нее внесено много нового. )

26 (Повесть перерабатывалась в 4-х редакциях. )

27 (Для получения звания фейерверкера Л. Н. Толстому нужно было сдать экзамен и иметь все необходимые бумаги, но таковых у него в то время не оказалось, что его немало беспокоило. Все нужные бумаги были сданы им в свое время в Тульское дворянское депутатское собрание, где он числился на службе и имел первый гражданский чин, но оттуда ему их долго не высылали, так как необходимо было сначала оформить отставку. )

28 (Надо предполагать, что Толстой слышал многое о деятельности поэта Я. Полонского в Тбилиси. В дальнейшем дружба писателя с ним была неразрывна.

Толстой был зна,ком в Тбилиси также с В. А. Соллогубом и историком О. И. Константиновым. В. А. Соллогуб (1814 - 1882) - известный писатель, автор нашумевших тогда повестей "Большой свет" и "Тараптас".

Театр в Тбилиси в 1851 году

Кроме многих стихотворений, не утративших долго своей популярности (песня "Аллаверды"), перу Соллогуба принадлежит биография известного кавказского героя генерала Котляревского, два фарса - "Ночь в духане" и "Грузия через 1000 лет", или "Ночь перед свадьбой" и путевые заметки фельетонного характера.

С В. А. Соллогубом Толстой был близок в течение долгих лет.

О. И. Константинов - первый редактор газеты "Кавказ" - своими ценными изысканиями по истории Кавказа мог оказать огромную услугу Л. Н. Толстому в изучении истории края. Встретившись в Севастополе (1854), Л. Н. Толстой и О. И. Константином предпринимают издание еженедельного военного журнала ("Солдатский вестник") с тем, чтобы он был общедоступным. )

29 (Шамиль - имам Чечни и Дагестана - родился около 1787 г. и сел. Гимры и в 1834 г., после смерти Гамзат-бека, принял почетное задние имама. Это был третий и последний имам мюридизма. Соединяя в себе редкие качества воина и администратора, он создал в горах целое религиозно-политическое государство, устроил правильную администрацию, организовал военные силы, завел артиллерию, обложил подвластное ему население налогами. Шамиль в продолжение 25 лет боролся с царизмом, чем вызвал симпатию и одобрение К. Маркса. В годы пребывания Л. Н. Толстого на Кавка зе "положение Шамиля, - писал в всеподданнейшем докладе кн. Воронцов, - есть центральное, и хотя он много ослаб и много потерял общего доверия и большого влияния на все племена Дагестана, по железная его рука и замечательные личные его способности еще держат эти племена в повиновении..." Плененный в 1859 г. Ша миль был отправлен в Россию. Прожив одиннадцать лет в Калуге, он в 1870 г. получил разрешение отправиться в Мекку, где и умер в марте 1871 г. )

30 (Среди наибов Шамиля первое место по своей предприимчивости, отваге и военному таланту бесспорно принадлежало Хаджи-Мурату, имя которого двенадцать лет гремело по всему Восточному Кавказу. Сначала это был преданный русскому правительству человек, имевший офицерский чин, и после смерти Гамзат-бека, убитого родственниками Хаджи-Мурата, управлял даже Аварией до назначения на это место Ахмед-хана Mexгулинскпго. Интриги последнего и клевета заставили Хаджи-Мурата перейти на сторону Шамиля. Не прошло и трех лет, как в 1843 г. он снова стал правителем той же Аварии, но только уже шамкловской. Слпза Хаджи-Мурата основана преимущественно на его отважных набегах. Ему удавалось проскакать в одну ночь 100 - 150 верст и появиться там, где его не ждали. Необычайная жизнь и легендарные приклю чения Хаджи-Мурата воспроизведены в повести Л. Н. Толстого "Хаджи-Мурат". )

31 (Генерал-майор Н. П. Слепцов прославился храбростью и административными способностями, особенно по устройству тач называемой Сунженской линии. 10 декабря 1851 г. он был убит. В честь него станица Сунженская была переименована в станицу Слепцовскую. )

32 (Чеченец Сады (Садо. Его фамилия - Мисербиев.) - "человек лет сорока с маленькой бородкой, длинным носам и чаоными блестящими глазами" - был лучшим другом Толстого. "Много раз он доказал мне свою преданность, подвергая из-за меня свою жизнь опасности,- но это для "его ничего не значит, это для него обычай и удовольствие" (Из письма к Ергольской от 6 января 1852 г.). Неразлучный спутник Толстого в поездках, Сад о в происшествии с "оказией" спас Л. Н. от смертельной опасности. Как лихой наездник Садо удостаивался крупных наград; в происходивших в Ставрополе весенних скачках ездок Садо отмечается, как победитель приза в 300 рублей серебром, оставив состязавшихся в числе четырех за флагом. (Из газ. "Кавказ", 1852 г., № 32.)

В XVII главе "Хаджи-Мурата" Садо упоминается много раз. )

33 (В память пребывания Л. Н. Толстого ныне в с. Мухровани установлена мемориальная доска. )

34 (Прием на службу был связан с неизбежными формальностями, в числе которых было испытание в науках. Экзамен был произведен 3 января 1852 года при Штабе Кавказской Гренадерской Артиллерийской бригады в урочище Мухровань Тифлисской губернии; в листе записано, что коллежский регистратор Лев Николаевич Толстой, 23 лет, был испытан в знании арифметики, первых четырех правил алгебры, начальных оснований геометрии, российской грамматики с приложением правил ее к сочинениям, истории, географии и языков, причем получил почти по каждому предмету высший балл. )

35 (Обстоятельства эти Л. Н. подробно разъясняет в письме к Ергольской (26 июня 1852 г.): "Я писал Вам из Тифлиса, что отставка моя была еще не получена, но что, несмотря на это, я надел мундир и отправляюсь в батарею. Вот как это устроил генерал Вольф. Ген. Вольф (Вульф И. Е.) в то время исполнял обязанно-сти начальника Штаба Кавказского корпуса. Он приказал написать бумагу в батарею, в которой было сказано, что граф Толстой изъявил желание поступить на службу; но так как отставки еще нет и он не может быть зачислен юнкером, то предписываю вам принять его на службу с тем, чтобы по получении отставки зачислить его на действительную службу в батарее". В первых числах января 1852 г. Толстой получил приказ об определении его фейерверкером IV класса в 4-й батарее 20-й артиллерийской бригады. )

Кислякова Елена

Литературная деятельность Л.Н. Толстого начиналась на Кавказе. Здесь он написал свое первое произведение «Детство», повесть «Казаки». Любовь к Кавказу и глубокий интерес к особенностям жизни горцев нашли отражение во многих произведениях Толстого. В сороковые годы 19 века – в период подъема русской демократической мысли - молодым офицером приехал Толстой на Кавказ. Он жил в Чечне с мая 1851 по январь 1854 года - практически постоянно в среде чеченцев и казаков, среди которых завел немало друзей. В дневниках и письмах этого периода – свидетельства глубокого интереса Толстого к жизни чеченцев. Он стремился «понять духовный строй местных народов», их нравы и обычаи, вынести собственные суждения. О влиянии Кавказа на его жизнь и творчество Толстой писал в 1859 году: "...Это было и мучительное и хорошее время. Никогда, ни прежде, ни после, я не доходил до такой высоты мысли, как в это время... И всё, что я нашёл тогда, навсегда останется моим убеждением". В годы слудбы на Кавказе Толстой много внимания уделяля сбору и пропаганде северокавказского устного народного творчества. Ученица в своей работе раскрывает взаимосвязь пребывания Толстого на Кавказе и его творчества.

Скачать:

Предварительный просмотр:

МОУ СОШ № 6 пос. Затеречный

Нефтекумского района Ставропольского края

Творческая исследовательская работа

по программе туристско-краеведческого движения “Отечество”

“Литературное краеведение”

по теме:

“Кавказ

в жизни и творчестве

Льва Николаевича Толстого”

Выполнила ученица 10 класса “А”

Кислякова Елена

Руководитель – Краюшкина И.В.

2008 год

Лев Николаевич Толстой

и Кавказ

Л. Н. Толстой - поручик артиллерии. 1854

Литературная деятельность Л.Н. Толстого начиналась на Кавказе. Здесь он написал свое первое произведение «Детство», повесть «Казаки». Любовь к Кавказу, глубокий интерес к особенностям жизни горцев нашли отражение во многих произведениях Толстого. В сороковые годы 19 века – в период подъема русской демократической мысли - молодым офицером приехал Толстой на Кавказ. Он жил в Чечне с мая 1851 по январь 1854 года - практически постоянно в среде чеченцев и казаков, среди которых завел немало друзей. В дневниках и письмах этого периода – свидетельства глубокого интереса Толстого к жизни чеченцев. Он стремился «понять духовный строй местных народов», их нравы и обычаи, вынести собственные суждения. «...Приехал Садо, я ему очень обрадовался», записывает Толстой в дневнике 25 августа 1851 года. - Часто он доказывал мне свою преданность, подвергая себя разным опасностям для меня; у них это считается за ничто - это стало привычкой и удовольствием». Другие дневниковые записи: «Ко мне приехал брат с Балтою», «Завтра - в Хамамат Юрт: постараюсь внушить им уважение», «После обеда писал, пришел Дурда...».

О влиянии Кавказа на его жизнь и творчество, Толстой писал в 1859 году: «... Это было и мучительное и хорошее время. Никогда, ни прежде, ни после, я не доходил до такой высоты мысли, как в это время... И все, что я нашел тогда, навсегда останется моим убеждением».

В годы службы на Кавказе Толстой много внимания уделял сбору и пропаганде северокавказского устного народного творчества, публикации чеченского фольклора.

В 1852 году он записал две чеченские народные песни - со слов своих друзей-чеченцев Садо Мисирбиева и Балты Исаева. Эти и другие записи впоследствии он использовал в своих произведениях. «…Все было тихо. Вдруг со стороны чеченцев раздались странные звуки заунывной песни... Ай! Дай! Да-ла-лай... Чеченцы знали, что им не уйти, и, чтоб избавиться от искушения бежать, они связались ремнями, колено с коленом, приготовили ружья и запели предсмертную песню...».

Размышления Толстого о судьбе горцев легли в основу кавказского цикла его творчества («Набег. Рассказ волонтера», «Рубка леса. Рассказ юнкера», «Из кавказских воспоминаний. Разжалованный», «Записки маркера», «Записки о Кавказе. Поездка в Мамакай-Юрт»).

Интерес к чеченскому фольклору не угас и после отъезда Толстого с Кавказа. Годы спустя он писал поэту А.А.Фету: «Читал… книги, о которых никто понятия не имеет, но которыми я упивался. Это сборник сведений о кавказских горцах, изданный в Тифлисе. Там предания и поэзия горцев, и сокровища поэтические необычайные... Нет, нет и перечитываю...» Две чеченские песни из этого сборника - «Высохнет земля на могиле моей» и «Ты, горячая пуля, смерть носишь с собой» - Толстой ввел в повесть «Хаджи-Мурат» (1896-1904 гг.).

Хаджи-Мурат». Побег Хаджи-Мурата. Работа Е. Е. Лансере. 1912-15.

Кайсын Кулиев писал:

Толстой заинтересовался песнями горцев, читал их в записях, публиковавшихся в Тифлисе - тогдашнем культурном центре Кавказа, и дал им очень высокую оценку. Да и в произведениях этого великого писателя ощущается знакомство с изустным творчеством горцев. Я имею в виду, в первую очередь, "Хаджи-Мурата" и "Казаков". Вот, например, в "Хаджи-Мурате" Толстой приводит прозаический перевод двух чечено-ингушских песен, соединив их в одну.

Одна из песен особенно нравилась Хаджи-Мурату и поразила Бутлера своим торжественно-грустным напевом. Бутлер попросил переводчика пересказать ее содержание и записал ее.

Песня относилась к кровомщению - тому самому, что было между Ханефи и Хаджи-Муратом. Песня была такая:

"Высохнет земля на могиле моей - и забудешь ты меня, моя родная мать! Порастет кладбище могильной травой - заглушит трава твое горе, мой старый отец. Слезы высохнут на глазах сестры, улетит и горе из сердца ее.

Но не забудешь ты, мой старший брат, пока не отомстишь моей смерти. Не забудешь ты меня, и второй мой брат, пока не ляжешь рядом со мной.

Горяча ты, пуля, и несешь ты смерть. Но не ты ли была моей верной рабой? Земля черная, ты покроешь меня, но не я ли тебя конем топтал? Холодна ты, смерть, но я был твоим господином. Мое тело возьмет земля, мою душу примет небо".

Хаджи-Мурат всегда слушал эту песню с закрытыми глазами, и когда она кончалась протяжной, замирающей нотой, всегда по-русски говорил:

Хорош песня, умный песня.

Из этого отрывка нетрудно понять, что песня эта нравилась Льву Толстому так же, как и горцу Хаджи-Мурату.

Величайшего писателя России удивили песни горцев, и он некоторые из них в буквальном переводе послал поэту Фету, на которого они также произвели большое впечатление. Замечательный русский поэт благодарил за них Толстого и перевел их. Две песни, пересказанные Толстым в "Хаджи-Мурате", поются народом и до сих пор. Само собой разумеется, чтобы вызвать такой интерес у Льва Толстого, песни горцев действительно должны были быть шедеврами. Этот факт вызывает у нас гордость и свидетельствует о том, какие художественные, поэтические возможности таились в народе. И вполне естественно, что еще в прошлом веке русские ученые-ориенталисты заинтересовались горским фольклором. Первым опубликовал на русском языке образцы горских песен П. К. Услар. Это было в середине прошлого века. В его записях, видимо, и читал Лев Толстой те песни, которые ему так понравились. Надо благодарить судьбу за то, что титан мировой литературы Лев Толстой встретился с песнями гор”.

Отношение Толстого к чеченской культуре, его дружеские чувства к чеченцам остались в благодарной памяти народа. Уже несколько поколений в Чечне читают его произведения, которые начали переводиться на чеченский язык в 30-е годы прошлого столетия. А в станице Старогладовской, где жил Толстой, в школе, носящей его имя, действует и сейчас музей великого русского писателя.

В апреле 1851 года, 22-летним молодым человеком, не кончившим университетского курса, разочаровавшимся в попытках улучшить жизнь своих яснополянских крестьян, Толстой уехал со старшим братом на Кавказ (Н. Н. Толстой служил там артиллерийским офицером).

Как и герой "Казаков" Оленин, Толстой мечтал начать новую, осмысленную и потому счастливую жизнь. Он еще не стал писателем, хотя литературная работа уже началась – в форме писанья дневника, разных философских и иных рассуждений. Начатая весной 1851 года "История вчерашнего дня" в дороге была продолжена наброском "Еще день (На Волге)". Среди дорожных вещей лежала рукопись начатого романа о четырех эпохах жизни.

На Кавказе Толстой своими глазами увидел войну и людей на войне. Здесь же он узнал, как может устроиться крестьянская жизнь без крепостной зависимости от помещика. После Кавказа и героической обороны Севастополя, в мае 1857 года, находясь в Швейцарии и думая о судьбе своей родины, Толстой записал в дневнике: "Будущность России - казачество: свобода, равенство и обязательная военная служба каждого". На Кавказе Толстой был потрясен красотой природы, необычностью людей, их образом жизни, бытом, привычками, песнями. С волнением слушал и записывал он казачьи и чеченские песни, смотрел на праздничные хороводы. Это были не похоже на виденное в крепостной русской деревне; увлекало и вдохновляло. Теперь известно, что Толстой стал первым собирателем чеченского фольклора.

Работая над "Казаками", Толстой не только по памяти воcстанавливал свои кавказские впечатления и переживания, но и специально перечитывал дневники тех лет. Из дневника перешли в повесть многие образы и детали; Ванюша, любивший щеголять знанием французских слов; подарок лошади казачонку, беседы с Епишкой и охота с ним; любовь к казачке и ночные стуки в окошко; любованье казачьими хороводам с песнями и стрельбой; мечты купить дом и поселиться в станице; сознательные попытки делать каждый день что-нибудь доброе; рассуждение о том, что надо "без всяких законов пускать из себя во все стороны, как паук, цепкую паутину любви"

Над "Казаками" Толстой трудился, с перерывами, десять лет. В 1852 году, сразу после напечатания в "Современнике" повести "Детство", он решил писать "Кавказские очерки", куда вошли бы и "удивительные" рассказы Епишки об охоте, о старом житье казаков, о его похождениях в горах. Замысел не был осуществлен, может быть, потому, что подробный и очень интересный очерк "Охота на Кавказе" (где Епишка фигурирует под cобственным именем) написал и в начале 1856 года напечатал Н. Н. Толстой.

Кавказская повесть была начата в 1853 году. Потом долгое время сохранялся замысел романа, с остродраматическим развитием сюжета. Он назывался "Беглец" или "Беглый казак". Как можно судить по многочисленным планам, и написанным отрывкам, события в романе развивались так: в станице происходит столкновение офицера с молодым казаком, мужем Марьяны; казак, ранив офицера, вынужден бежать в горы; про него ходят разные слухи, знают, что он вместе с горцами грабит станицы; стосковавшись по родному дому, казак возвращается, его хватают и потом казнят. Судьба офицера рисовалась по-разному: он продолжает жить в станице, недовольный собой и своею любовью; покидает станицу, ищет "спасения в храбрости, в романе с Воронцовой"; погибает, убитый Марьяной.

Эпический замысел, "объективная сфера" (по словам самого Толстого), история и характер целого народа впервые при работе над "Казаками" занимали его с такою силой. С волнением и восторгом перечитывал он в это время "Илиаду" и "Одиссею". Когда "Казаки" были напечатаны, Толстой записал в дневнике: "Эпический род мне становится один естественен".

Работая над своей кавказской повестью, Толстой, несомненно, оглядывался назад и воспринимал Пушкина и Лермонтова как своих предшественников. О любви к Кавказу он говорил в 1854 году в выражениях, буквально совпадающих со стихами Лермонтова (из вступления к "Измаил-бею"): "Я начинаю любить Кавказ, хотя посмертной, но сильной любовью.

Действительно хорош этот край дикой, в котором так странно и поэтически соединяются две самые противоположные вещи - война и свобода".

На Лермонтова и Пушкина опирался Толстой в своем споре с этнографически-описательной литературой о Кавказе, которая расцвела в 40-50-е годы прошлого века, и с приключенческой литературой типа романа Купера "Следопыт", упомянутого в "Казаках".

И все-таки в "Казаках" Толстой прямо полемизирует не только с откровенным романтизмом кавказских поэм Лермонтова, но и с пушкинскими "Цыганами". Обдумывая идею кавказской повести, он отвергает, как недостаточные, сложивжиеся было у него мысли: что дикое состояние хорошо (у Пушкина: "Мы дики; нет у нас законов..."); что страсти везде одинаковы (у Пушкина: "И всюду страсти роковые, и от судеб защиты нет"); что "добро - добро во всякой сфере" (у Пушкина: "Мы не терзаем, не казним... Мы робки и добры душою"). Толстой воплощает в своем произведении новые идеи, созвучные его времени.

В "Казаках" столкновение народной правды с господской ложью пронизывает все повествование. "Рабочий народ уж поднимается после долгой зимней ночи и идет на работы. А у господ еще вечер" - этот контраст, подмеченный автором в начале первой главы, потом подтверждается размышлениями лакея: "И чего переливают из пустого в порожнее?" - и проходит через всю повесть. В "Казаках" авторская точка зрения очень близка народному взгляду на вещи.

Заглавие - "Казаки" - совершенно точно передает смысл и пафос произведения.

Повесть утверждает красоту и значительность жизни самой по себе. Ни одно из созданий Толстого не проникнуто такой молодой верой в стихийную силу жизни и ее торжество, как "Казаки". И в этом смысле кавказская повесть намечает прямой переход к "Войне и миру".

В декабре 1852 года Толстой отправил с Кавказа в петербургский журнал "Современник", прогрессивный в самый популярный журнал того времени, свой первый военный рассказ - "Набег" . До того в сентябрьском номере журнала была напечатана повесть "Детство".

Когда в "Современнике" появился следующий кавказский рассказ Толстого "Рубка леса" , редактор журнала Н. А. Некрасов писал И. С. Тургеневу: "Знаешь ли, что это такое? Это очерки разнообразных солдатских типов (и отчасти офицерских), т. е. вещь, доныне небывалая в русской литературе. И как хорошо!" Тогда же Некрасов горячо поощрял молодого Толстого к писательской работе: "Не пренебрегайте подобными очерками; о солдате ведь наша литература доныне ничего не сказала, кроме пошлости. Вы только начинаете, и в какой бы форме ни высказали Вы все, что знаете об этом предмете, - все это будет в высшей степени интересно и полезно".

Летом 1851 года , едва приехав на Кавказ, Толстой в качестве волонтера сам участвовал в набеге, произведенном под начальством князя А. И. Барятинского. В рассказе с большой достоверностью изображен и этот военачальник, и разные офицеры, характерные черты которых зафиксированы в дневниках и письмах Толстого.

Именно в "Набеге" ставит Толстой важнейшую для себя как писателя задачу: раскрыть главные черты русского национального характера, показать, как они проявляются в напряженные жизненные моменты - в минуту военной опасности, перед лицом смерти.

У капитана Хлопова, прапорщика Аланина и поручика Розенкранца по-разному выражается главное качество, нужное на войне, - храбрость. Юношеская бессмысленная горячность Аланина, впервые идущего в дело, показное бесстрашие Розенкранца, подражающего горцам - джигитам, противостоят подлинной храбрости капитана Хлопова. Этот скромный, неразговорчивый, дурно одетый, с виду ничем не замечательный человек формулирует в рассказе главную мысль: "Храбрый тот, который ведет себя как следует". Автор, "рассказчик-волонтер", вспоминает определение храбрости древнегреческого философа Платона и добавляет от себя: "...храбр тот, кто боится только того, чего следует бояться, а не того, чего не нужно бояться".

"Особенная и высокая черта русской храбрости" противопоставлена в рассказе "французскому героизму" и вообще всякой любви к громкой фразе. Нетрудно заметить, что идея эта получит развитие в военных сценах эпопеи "Война и мир". А образ капитана Хлопова, человека с одной из "простых, спокойных русских физиономий, которым приятно... смотреть прямо в глаза"; явится прообразом близких автору солдат и офицеров севастопольских рассказов, романа "Война в мир", написанной в конце жизни повести "Хаджи Мурат".

Рисуя капитана Хлопова, Толстой, конечно, следовал литературной традиция, восходящей к лермонтовскому Максиму Максимычу. Однако на страницах своего рассказа он спорит с ложноромантическими представлениями о кавказской жизни. Молодой офицер Розенкранц, один из "удальцов-джигитов, образовавшихся по Марлинскому и Лермонтову", которые "смотрят на Кавказ не иначе, как сквозь призму героев нашего времени", нарисован без малой доли авторской симпатии.

Пейзажные зарисовки Кавказа с его подлинной красотой и поэзией соседствуют с нарочито, подчеркнуто реалистическими картинами и сценами. Нигде еще не рисовал Толстой так детально целый день в жизни природы, весь ее естественный порядок и гармонию: прекрасное утро сменяется солнечным жаром и блеском, вечер - прохладой и тишиною ночи. Эти подробные описания не случайны и не самодельны. Они заканчиваются кратким авторским заключением: "Природа дышала примирительной красотой и силой". И сразу же Толстой переходит к декларации своей излюбленной гуманистической мысли: "Неужели тесно жить людям на этом прекрасном свете, под этим неизмеримым звездным небом? Неужели может среди этой обаятельной природы удержаться в душе человека чувство злобы, мщения или страсти истребления себе подобных? Все недоброе в сердце человека должно бы, кажется, исчезнуть в прикосновении с природой - этим непосредственнейшим выражением красоты и добра".

В первоначальных редакциях "Набега" гораздо обстоятельнее рассказывалось о разорении горского аула; в большом публицистическом отступлении, признавая историческую целесообразность кавказской войны. Толстой более справедливым считал поступок какого-нибудь "оборванца Джеми", который, "услыхав о приближении русских, с проклятиями снимет со стены старую винтовку и с тремя, четырьмя зарядами в заправах, которые он выпустит не даром, побежит навстречу гяурам". Все это было снято самим Толстым при окончательной отделке рассказа. Протест против войны стал более отвлеченным, но зато, всеобъемлющим.

После всех драматических событий рассказа в конце возникает мажорный мотив. Вновь прекрасная картина природы и созвучный ей "подголосок" шестой роты: звуки его чистого грудтенора далеко разносятся по прозрачному вечернему воздуху.

В кавказских рассказах складывался общих взгляд писателя на жизнь, на войну в мир - иными словами, философия бытия, воплощенная в художественных образах.

Война и мир резко противопоставлены, и война осуждена, потому что это - разрушение, смерть, разъединение людей, вражда их друг с другом, с красотой всего "божьего мира".

В "Рубке леса" повествование о войне осложняется новыми мотивами. Столкновение с неприятелем - испытание душевных и физических сил человека. В этом испытании есть своя красота. Первые звуки выстрелов "особенно возбудительно" действуют на всех; потом все вдруг принимает "новый величественный характер", и солнце бросает "веселые отблески на сталь штыков, медь орудий, оттаивающую землю и блестки инея". Мысль о смерти побуждает к тому, что "все с большей деятельностью принялись за дело". Но весь рассказ отрицает войну, и голос повествователя звучит патетически в главах о ранении и смерти солдата Веденчука. Завершается рассказ авторским рассуждением о "духе русского солдата": "...скромность, простота и способность видеть в опасности совсем другое, чем опасность, составляют отличительные черты его характера".

Испытание смертью - излюбленная сюжетная ситуация у Толстого. "Три смерти" - так назвал рассказ 1858 года. Даже в гибели дерева - красота и поэзия. С этой высоты осуждает Толстой ложь последних дней жизни "ширкинской барыни", боящейся смерти, и спокойно, мудро смотрит на тихое, как будто безразличное умирание ямщика Федора.

С точки зрения Толстого, красота и могущество природы существуют сами по себе, как первооснова бытия, и могут научить человека великим законам жизни. Срубленное дерево гибнет, страдая: "...вздрогнуло всем телом, погнулось и быстро выпрямилось, испуганно колеблясь на своем корне". Но затем следует жизнеутверждающая картина: "Деревья еще радостнее красовалась на новом просторе своими неподвижными ветками".

Молодой граф приехал на Кавказ, чтобы получить «взгляд на вещи», стать взрослым человеком, личностью. Не обязательно быть гением, чтобы поставить перед собой такую задачу. Но обязательно условие серьезного отношения к жизни. Война - грубый материал, но из всех испытаний военной жизни Толстой вынес главное убеждение: «Моя цель - добро». Эта мысль напрямую связана с другой толстовской догадкой абсолютного свойства: «Счастье ничто не заменит». Так на Кавказе была впервые выработана толстовская философия любви и самоотвержения - а ведь это самые заветные чувства русского человека. Вот почему отношение к Толстому как рентген просвечивает человека - как он относится к совести, чести, порядочности? Эти ценности сегодня попраны, но разве народ навязал стране атмосферу безответственности и разврата? Разве народ заставил власть передать «группе лиц» общенациональные богатства? Народ остался нравственен...

Послесловие.

Есть человек, который в течение двух Чеченских войн – среди крови, грязи и трупов, среди бесконечных бомбардировок, артобстрелов, терактов и зачисток – СОХРАНИЛ невредимым музей Льва Толстого в станице Старогладковская.
Именно в этой чеченской станице молодой русский офицер Лев Толстой, проходивший службу на Кавказе, написал «Детство», «Отрочество», «Юность». То есть – по сути – именно в этой станице он и стал писателем.
А теперь представим – ВОЙНА.
Ежедневные взрывы, кровь, грязь, развороченные трупы…
То боевики, то федералы… Звери – и те, и другие…
Есть ли кому-то какое-то дело до какого-то жалкого музея???
Ну, не стало бы его – никто бы и не заметил – война!
А этот человек – чеченец по национальности – Хусайн Хасуевич Загибов – десять лет – ДЕСЯТЬ лет спасал маленький музей русского писателя Льва Толстого. И – спас. Такое бывает. Когда в станицу Старогладковская вошла наша Тульская дивизия, этот директор музея добился встречи с комдивом. Не знаю – ЧТО он ему рассказал, только генерал в тот же день звонил в Москву, орал чуть ли не матом и выбил хоть какие-то деньги для музея и гуманитарную помощь для села.
И еще. Во время войны, естественно, все учителя разбежались…
И чеченец Хусайн Хасуевич пошел в школу преподавать русский язык.
Так что в станице Старогладковской не прекращались уроки русского языка даже во время войны. И нет в этой станице вражды между русскими и чеченцами.
А есть действующий музей Льва Толстого. И человек по имени Хусайн, влюбленный в русскую литературу. И – делающий свое дело. Несмотря ни на что. Вот так."

(17 февраля 2007 год) http://kalugin.livejournal.com/23413.html?thread=730997

Заключение

Работая над своей темой, я получила ценную и полезную информацию, которая мне очень пригодится в изучении творчества Л.Н.Толстого в школе.

Я думаю, что, зная о роли Кавказа в жизни и творчестве писателя, мне будет легче раскрыть не только образы героев произведений, связанных с Кавказом, но и других произведений писателя, представить их такими, какими хотел видеть Толстой.

Узнав много интересного о таком сложном человеке, как Лев Николаевич Толстой, мне захотелось прочесть его произведения, с которыми я ещё не знакома, потому что, как мне кажется, это очень интересно и полезно.

Кроме того, я научилась лучше работать с литературой, выбирать и находить в ней, на мой взгляд, самое главное.

На конкурс исследовательских работ и проектов учащихся

«Науки юношей питают»

«Война и «другие» в кавказских произведениях

Л.Н. Толстого»

«Большеарешевская СОШ» Кизлярского района РД Магомедова Патимат

Ражабовна

Научный руководитель-Гасанов

Ибрагим Абакарович,кандидат

филологических наук,учитель русского

языка и литературы МКОУ

«Большеарешевская СОШ»

Введение

Тема войны и неприятия чужого, другого становится одной из ведущих в

русской литературе ХIХ-ХХвв., притом основной вектор изображения концентрируется на изображении войны как явления насилия над жизнью и естественным ходом вещей.

Собственно напряжение антивоенной тематике придают в русской литературе очерки А.Бестужева-Марлинского, произведения М.Ю. Лермонтова, в частности его стихотворение «Я к вам пишу случайно, право…». Антивоенные мотивы получают новые мощные импульсы в кавказских произведениях Л.Н. Толстого («Рубка леса», «Набег», «Хаджи-Мурат», «Казаки», «Кавказский пленник»). Неприятие насилия и войны оформляется у Л.Н. Толстого в дневниковых записях во время пребывания в Дагестане и Чечне.

Изображение войны как явления противного человеческому духу убедительнее именно в творчестве Бестужева-Марлинского, Лермонтова, Толстого, потому что они сами были непосредственными участниками событий, знали цену человеческой жизни и смерти.

В кавказских произведениях Толстого мы наблюдаем окончательный отход от мифопоэтики в изображении войны, которая в представлении Толстого есть только кровь, смерть, страдания людей, притом писатель с одинаковым сочувствием описывает как простых русских солдат, так и горцев как жертв искусственно созданных обстоятельств, полных вражды и ненависти.

Через духовный мир своих героев, для которых наступает прозрение, Толстой как бы говорит всему человечеству: «Люди, остановитесь, перестаньте убивать друг друга, что же вы делаете!!!».

Война рождает отчуждение между народами, воюют с «другими», чужими, в кавказских текстах Толстого – это горцы, но, вопреки всему, простые русские солдаты и горцы могут понять друг друга и уважать.

Основная часть

Будучи участником военных действий против горцев, Толстой старается осмыслить смысл этой войны, чутьём понимает бессмысленность происходящего.

То, что война отталкивает писателя, не вызывает вдохновения, как у многих офицеров, жаждущих чинов и наград, видно из краткой записи в дневнике 3 июля 1851г. в Старом Юрте: «Был в набеге». . Этого же числа, однако, следует другая запись, которая передаёт восхищение писателя красотой пейзажа: «Сейчас лежал за лагерем. Чудная ночь! Луна только что выбралась из-за бугра и освещала две маленькие, тонкие, низкие тучки». .

Это противопоставление ясной, чистой природы безнравственным, жестоким поступкам людей будет сопровождать творчество Толстого до конца (вспомним, как Толстой описывает пение соловьёв во время смерти Хаджи-Мурата как символ торжества жизни над смертью).

Все рассказы кавказского цикла Толстого – это результат его напряжённой внутренней жизни и постоянным, мучающим его вопросом: Что есть война? Зачем она?

Запись из дневника 1852г., 18 июня: «Я молюсь так: боже, избави меня от зла, то есть избави меня от искушения творить зло, и даруй добро, то есть возможность творить добро». .

В описании войны Толстым сброшены все романтические бравады, штампы и мифы.

В рассказе «Набег» наблюдаются мотивы двойного движения: один механический – путь, маршрут отряда, совершающего поход на горское село и путь ступенчатого прозрения, движения человека к истине. Цель бессмысленного набега передана писателем в простых словах (аул был пустой): «Там рушится кровля, стучит топор по крепкому дереву и выламывает дощатую дверь; тут загорается стог сена, забор, сакля, и густой дым столбом поднимается по ясному воздуху…». .

Зная, что жители ушли, генералы всё же приказывают разрушать всё, что сделано целым поколением людей, а тайная цель похода всё же есть: получить поощрения и награды, чины. В итоге – убитые и раненые солдаты, в том числе смертельно ранен и прапорщик, которым минутой раньше любуется главный герой-повествователь.

«Два солдата держали его под мышки. Он был бледен, как платок, и хорошенькая головка, на которой заметна была только тень того воинственного восторга, который одушевлял её за минуту перед этим, как-то страшно, углубилась между плеч и спустилась на грудь». .

Чтобы подчеркнуть противоестественность войны, Толстой часто прибегает к приёму антитезы – счастливое-трагическое, жизнь-смерть. Ещё недавно молодой прапорщик был счастлив. У него «детский голос», «робкая улыбка». И «детский голос», и «робкая улыбка» - это универсальные способы Толстого, чтобы придать человеческой душе естественность и непосредственность. Особенно – улыбка. И у Хаджи-Мурата тоже «детская улыбка» – деталь, символизирующая о чистоте его души. И прапорщик, и Хаджи-Мурат погибают в бою. Невербальное средство общения (жест, улыбка) свидетельствует о недопустимости насилия над жизнью.

В «Набеге» как важная увертюра к последующим сценам убийств и грабежа выделяется фраза, несущая философский смысл: «Природа дышала примирительной красотой и силой». .

Опыт демифологизации войны продолжается на другом глубинном уровне писателем в повести «Казаки», в которой два чужих мира – русские и горцы – не только сталкиваются в процессе войны, но и способны понять мотивы поведения и обычаи друг друга.

Известный литературовед Казбек Султанов, отмечая в повести «Казаки» способы ухода русских и горцев от конфронтации, несущей взаимную гибель, пишет: «Толстой видит дальше злободневной топографии, различая два берега одной реки жизни и выявляя мнимую непроницаемость границы. Граница двойственна, амбивалентна, разделяет, но и соединяет, будучи не только оборонительным рубежом, отделяющим «своё» от чужеродного, но и местом встречи, обмена словами и жестами». .

Толстой передает античеловечность войны через описание смерти героев. Вот Лукашка, полный жизни и энергии, умирает от чеченской пули. Толстой описывает его предсмертные мучения. Казаки и чеченцы то дружат между собой, то воюют, но общаются, уважают друг друга, ходят в гости.

Богопротивность и жестокость войны и насилия не всем казакам и чеченцам дано понять: они живут в своём мире, полном схваток, смертей, набегов.

Оленин думает, глядя на Лукашку: «Человек убил другого, и счастлив, доволен, как будто сделал самое прекрасное дело. Неужели никто не говорит ему, что тут нет причины для большой радости? Что счастье не в том, чтобы убивать, а в том, чтобы жертвовать собой?» .

В Лукашке нет жестокости, но он не понимает, что творит. Понимание приходит только поздно.

Толстой исподволь приводит читателя к мысли о том, что любое насилие над жизнью противоестественно, война – отвратительное явление.

Одинаково мучительна смерть как для русского, так и для горца. Толстой прямо не пишет, что война нехороша, не говорит о том, что простым русским людям и горцам она приносит несчастье, – он просто описывает процесс смерти раненных в бою горцев или русских.

«Смерть в глазах Толстого хранит в себе какую-то глубокую тайну», – пишет В.В. Вересаев. .

Большой остроты и глубины изображения античеловечности войны и описания «чужих», других, т.е. горцев достигает Толстой в известной повести «Хаджи-Мурат». Задуманная как апофеоз жизни над смертью, повесть ярко высветила наиболее дорогие для Толстого ценности: жизнь как божий дар, недопустимость насилия над ней и равенство всех людей независимо от религии и национальности.

По Толстому, войны создаются эгоистичной шайкой людей, которые продвигают свои интересы, добиваются чинов и наград, власти над людьми. Простым горцам и русским солдатам война не нужна и отвратительна, они быстро находят общий язык.

В повести «Хаджи-Мурат» есть эпизод, когда встречаются мюриды Хаджи-Мурата и русские солдаты. Идёт диалог между ними. Смешивая русские и тюркские слова, горцы и солдаты общаются между собой. Солдат Авдеев говорит:

А какие это, братцы мои, гололобые ребята хорошие. Ей-богу. Я с ними так разговорился. – Право, совсем как российские. .

Нет войны, нет «других» – есть люди, которые смотрят в глаза друг друга и не могут уже стрелять в себе подобных. Этот способ отвращения от войны типичен для художественной методологии Толстого.

В повести «Хаджи-Мурат» проводится автором и другая линия. Искусственный мир чиновников, военной бюрократии, кормившейся за счёт войны, для которых смерть своих солдат и горцев является лишь ступенькой к чинам и наградам.

Тема войны в кавказских произведениях Толстого непременно сопрягается с проблемой «чужие», «другие». Эта проблема в центре и другого рассказа кавказского цикла Толстого «Кавказский пленник».

Горцы и русские солдаты и офицеры воюют друг с другом, но начинается всё же путь постепенного узнавания «других». Война также несёт гибель и разрушения в горские дома, как смерть в бою и русским солдатом.

Психология общения горцев и русских – это психология, которая толкает их смотреть друг на друга через прицелы ружей.

Вот Жилин в плену, он с удивлением узнаёт горский мир, в нём есть ненавистники и фанатики, как старик чеченец, который стрелял в Жилина, но есть и другие горцы: душевные, простые, отнюдь «не звери», они не собираются кого-то убивать. Это, например, Абдул и его дочь Дина.

Вся простодушная философия Абдула заключается в неоднократно повторяемой им фразе, обращённой к Жилину: «Твоя Иван – хорош, моя Абдул – хорош».

Абдул часто улыбается, а добрая улыбка в художественной методологии Толстого – это простота, жизнь, непосредственность, отсутствие лжи.

Как ни странно, носителями идей жизненной философии Толстого во многом становятся горцы, которые привлекают писателя своим простым образом жизни, естественными ценностями, полнотой жизни. Мы узнаём, что не все горцы совершают набеги, не все горцы фанатики, не все горцы любят войну и грабежи.

Смерть солдата Авдеева в бою – один из значимых эпизодов повести. Недолго горевали о нём на родине, жена в его отсутствие загуляла с другим и успела его забыть, услышав про смерть мужа, повыла для приличия всего лишь. Умер за «царя и отчество» – краткая эпитафия солдату Авдееву, который так и не понял за что сражался с горцами. Мучительный процесс умирания раненного Авдеева рождает в читателе чувство протеста и возмущения, заставляет задуматься над смыслом войны как таковой. Сами солдаты были уже вычеркнуты из жизни со дня их мобилизации.

«Солдат был отрезанный ломоть, и поминать о нём – душу бередить». .

Война только калечит и убивает, только что радующийся небу, воздуху и жизни урядник Назаров погибает от рук Хаджи-Мурата, также бессмысленно гибнет и солдат Петраков. В описание его смерти Толстой вложил в полную художественную силу жестокую суть войны, несущую людям страдания и боль.

«Петраков лежал навзничь с врезанным животом, и его молодое лицо было обращено к небу, и он, как рыба всхлипывая, умирал». .

Выражение «как рыба всхлипывая, умирал» лучше чем обширные описания говорит нам, что последствия войны страшны для людей, отнимают у них то, что создано Богом.

Толстой не различает смерть русских людей от смерти горцев. Также страшна и смерть самого Хаджи-Мурата, до последнего защищавшего свою жизнь.

У Толстого есть свои художественные секреты, приёмы, с помощью которых он озвучивает то, что хочет сказать, выразить. Большое внимание он уделяет описанию цвета глаз. Чёрные глаза у Толстого символизируют жизнь и энергию, непосредственность и естественность. У Хаджи-Мурата «быстрые, чёрные глаза», у сына Садо из повести «Хаджи-Мурат» «блестящие чёрные глаза», у Юсуфа, сына Хаджи-Мурата тоже «жгучие чёрные глаза». Последующий ход событий в кавказских текстах, однако, приводит к тому, что все «носители» чёрных глаз гибнут: в бою погибает Хаджи-Мурат, Юсуф сгинул в тюрьме Шамиля, а сын Садо убит штыком. Война не щадит чёрных глаз, то есть жизнь.

Толстой правдиво показывает разрушительную суть войны в «Хаджи-Мурате»: «Садо нашёл свою саклю разрушенной: крыша была провалена, и дверь и столбы галерейки сожжены, и внутренность огажена. Сын же его, тот красивый, с блестящими глазами, мальчик, который восторженно смотрел на Хаджи-Мурата, был привезён мёртвым к мечети на покрытой буркой лошади. Он был проткнут штыком в спину». .

Обе стороны и русская, и горская – терпят лишения и несчастья. Всем одинаково больно, все одинаково плачут по близким.

Мать солдата Петра Авдеева (того самого, который хорошо отзывался о горцах), услышав про смерть сына «повыла, покуда было время, а потом взялась за работу». .

Бедной старушке и долго горевать-то некогда о сыне – надо работать, чтобы жить дальше. Эхо войны отзывается в далёкой России, в бедной семье. Точно также горе и в другую, горскую семью приносит жестокая война. Жена Садо «благообразная женщина, служившая во время его посещения, Хаджи-Мурату, теперь, в разорванной на груди рубахе, открывавшей её старые обвисшие груди, с распущенными волосами, стояла над сыном и царапала себе в кровь лицо и не переставая выла». .

Война лишает людей красоты, многие смерти русских и горцев происходят на фоне прекрасных картин природы, которых писатель противопоставляет человеческим разрушениям.

В кавказских произведениях Толстого, прежде чем рассказать о гибели персонажей, они упоминаются не однажды, отмечаются разные детали портретов героев, их улыбки, цвет глаз, особенности речи – это, видимо, должно заострить тему войны и смерти. Художник как бы говорит нам: «Смотрите, какие неповторимые черты характера и детали внешности уходят из жизни». Впечатление на читателя это производит сильное, потому что мы привыкаем к герою, его внешности, голосу, особенностям речи – и вдруг всё это перестаёт существовать.

В «Кавказском пленнике», чтобы обозначить злое, Толстой прибегает к цветовой гамме.

Толстой делит мир «других», т.е. горцев, на плохих и хороших, как и мир русских людей, у писателя нет теоретического ранее заданного подхода к изображению людей.

Писатель развенчивает стереотипы изображения горцев Кавказа как людей вечно воюющих, мечтающих только о набегах и грабежах и которые постоянно живут войной, и которым вовсе не больно ни физически, ни морально от войны.

В художественном пространстве Толстого нет «других», он с одинаковой болью и чуткостью рисует как солдата Авдеева, так и Хаджи-Мурата.

Точка зрения на кавказских горцев как на дикарей и зверей, которых надо силой просвещать, находила сторонников и в российском обществе.

В частности, известный царский историк Р.Фадеев резюмировал: «Население гор, несмотря на коренные различия между племенами по наружному типу и языку, всегда было проникнуто совершенно одинаковым характером в отношении к соседям, кто бы они ни были: характером людей, до того сроднившихся с хищничеством, что оно пришло к ним в кровь, образовало из них хищную породу, почти в зоологическом смысле слова». .

Толстой же видит кавказский мир другими глазами: причиной войны для него являются военная бюрократия царизма и верхушка фанатичных горцев. Писатель отстраняется от вопроса: на чьей стороне сам: он на стороне добра и правды, от кого бы они ни исходили и против тех, кто сеет вражду и ненависть.

Повесть «Хаджи-Мурат» – одно из самых гуманных антивоенных произведений Толстого, лишённое и тени романтизма и экзотики в обрисовке горцев.

Он осуждает в Хаджи-Мурате кровную месть, но с любовью рисует его неповторимый характер, полный бесшабашности, отваги, некоторого авантюризма, верности и рыцарства.

Учёный З.И. Гасанова замечает: «Лев Толстой, в отличие от Пушкина, Лермонтова, Полетаева, Бестужева-Марлинского не поэтизировал кровную месть, будучи принципиальным противником насилия в любой форме». .

Толстой против насильственного насаждения чужой культуры, в конкретном случае русской культуры на Кавказе, нужно, сообразуясь с местными традициями, религией, образом жизни постепенно и неуклонно сближаться, иначе – война, следовательно, кровь, смерть, разорение. Эту мысль Толстой передал словами Хаджи-Мурата: «У нас пословица есть, - сказал он переводчику, - угостила собака ишака мясом, а ишак собаку сеном, - оба голодные остались». .

В кавказских произведениях Толстого проводится мысль о том, что только в час испытаний человек может постичь смысл бытия, и тут нет своих и чужих, русских и горцев, и чтобы постичь эту тайну, писатель заставляет пройти предсмертные муки своих любимых героев (нет сомнений, что и Авдеев, и Хаджи-Мурат трогают Толстого своей простой философией жизни). Именно через душевные переживания героев постигается мысль о никчёмности политических событий, в том числе и войны, перед лицом человеческой трагедии.

Толстой показывает, что многие офицеры и солдаты русской армии понимают жестокость и варварство войны, для них горцы такие же люди, как и сами.

Капитан из рассказа «Набег» прямо говорит, что он в горцах врагов не видит, а прапорщик Алакин готов защищать чеченского ребёнка, которого, как он думал, казаки хотели убить.

Учёный Г.Ш. Чамсетдинова замечает: «Толстой как объективный художник-реалист не скрывает, что война несёт много бед и коренным жителям Кавказа. Особенно впечатляет и картина погрома в «Набеге». Осуждая кровопролитие, подчёркивая, что простой народ не приемлет войну, которая развязывается деспотическими силами, Толстой поднимает вопросы героизма, долга и чести». .

Развивая тему войны и её жертв, Толстой акцентирует внимание читателя в повести «Хаджи-Мурат» на смерти мальчика, которая сразу же заостряет проблему смысла войны вообще, ибо дети – символ чистоты и невинности (этот мотив развил особенно Некрасов и был продолжен Достоевским и Толстым). Литературовед В.М. Мухина отмечает: «Сначала в произведении наступает кульминация военного сюжета – это набег русских на горский аул. В ней крупным планом дана смерть горского мальчика, что позволяет Толстому пацифистский пафос повести поднять на предельно возможную высоту, раскрыть антигуманную сущность войны, её предельную жестокость и противоестественность… Толстой бунтует против современной цивилизации, узаконившей организованные массовые убийства, при которых зачастую гибнут безвинные существа – дети». .

Через смерть подростков, детей Толстой крайне заостряет проблему безвинного страдания человека, поэтому в поле зрения Толстого находятся всегда дети-жертвы взрослых смертельных игр (сын Садо из «Хаджи-Мурата», Петя Ростов из «Войны и мира»).

Дина же из «Кавказского пленника» совершенно не понимает почему русский Иван сидит в глубокой яме – он же хороший, умеет всё, лепит куклы.

Толстой хотел бы, чтобы народы смотрели друг на друга глазами детей, и тогда не было бы чужих и своих, кровопролития и насилия, ненависти и вражды.

Писатель отнюдь не питает иллюзий насчёт того, то думают о горцах разные русские люди.

Примечательна сцена прощания Хаджи-Мурата с русскими: одни офицеры сказали, что он молодчина, другие, что он обманщик, а Марья Дмитриевна высказывает оценку Хаджи-Мурату, и эта оценка исходит от самого автора: «Обходительный, умный, справедливый… Только зачем осуждать, когда человек хороший. Он татарин, а хороший». .

Выводы:

Список литературы

Толстой Л.Н. Собр. соч. в 22 т. Т.21. Дневники 1847-1894. М.: Худож.лит., 1985. – 574с.

Толстой Л.Н. Избранные соч. в 3 т. Т.3. М.: Худож.лит., 1989. – 671с.

Султанов К.К. «Переправиться через Терек», или два берега одной реки жизни. // Вопросы литературы. Вып.III, 2011. – С.9-47.

Толстой Л.Н. Собр. соч. в 14 т. Т.3. М.: Госуд.изд-во худож.лит., 1952. – 443с.

Вересаев В.В. Живая жизнь. О Достоевском и Толстом: Аполлон и Дионис. М.: Политиздат. 1991. – 336с.

Толстой Л.Н. Повести и рассказы. М.: Совет.Россия. 1985. – 512с.

Фадеев Р. Кавказская война. М.: Алгоритм. 2005. – 635с.

Гасанова З.И. Горский менталитет в повести Л.Н. Толстого «Хаджи-Мурат». Махачкала. Алеф, 2009. – 58с.

Чамсетдинова Г.Ш. «Война и свобода» в рассказе Л.Н. Толстого «Набег» // Лев Толстой и Кавказ в контексте диалога культур и времён. Всероссийская научно-практическая конференция. 27-29 окт. 2008г. ДГПУ. С.139-141.

Мухина В.М. Кавказский цикл произведений Толстого: структурно-тематический аспект // Лев Толстой и Кавказ в контексте диалога культур и времён. Всероссийская научно-практическая конференция. 27-29 окт. 2009г. ДГПУ. С.103-108.