Лучше ходить в дом плача. Лучше ходить в дом плача Притчи лучше быть в доме плача

⁰

В одной из библейских книг сказано: «Лучше ходить в дом плача об умершем, нежели ходить в дом пира» (Еккл. 7:2)

Не правда ли, как это не похоже на наши мысли? Мы с такой радостью принимаем приглашения на застолья и веселья, мы так боимся вестей о смерти и похоронах, что слова эти так же далеки от большинства людей, как небо далеко от земли.

Но так и говорит пророк Исайя о мыслях Божиих, что они отстоят от мыслей человеческих, как небо от земли. Прочтем поэтому дальше то место Писания, где говорится о доме плача, чтобы вникнуть в них глубже.

«Лучше ходить в дом плача об умершем, нежели ходить в дом пира; ибо таков конец всякого человека, и живой приложит это к своему сердцу.

Сетование лучше смеха; потому что при печали лица сердце делается лучше.

Сердце мудрых - в доме плача, а сердце глупых - в доме веселья» (Еккл. 7:2-4)

Все мы слышали о делах милосердия, которые хвалит в Евангелии Спаситель и за творение которых призывает в Царство праведников. Это «Накормить голодного, напоить жаждущего, одеть нагого, ввести в дом путника, посетить больного, оказать милость заключенному в темнице». Воистину, войдем мы в Рай Божий, братья и сестры, если ради Христа, а не ради похвалы или тщеславия будем, не ленясь, творить дела милосердия. Но есть и еще одно дело доброе, издревле помещавшееся в ряду духовных трудов. Это помощь при погребении, молитва за усопших, утешение скорбящих, потерявших близкого человека. У евреев в древности эти труды оценивались даже выше, чем раздача милостыни или хлеба голодным.

Действительно, давая деньги бедному, можно невольно помыслить о себе что-то ложно-высокое, мол, я - хороший человек. Но, омывая мертвое тело, или роя могилу, или вынося на плечах из дома гроб с покойным, человек меньше всего склонен думать о себе высоко. Смиряется в это время человек и думает: «И я таков же. Когда-то мой час пробьет?» А вслед за этими мыслями придет и молитва. И не о себе только, но и о всех. «Бедные мы люди. Господи, помилуй нас!»

Преподобный Серафим Саровский, а вместе с ним и все святые отцы, советовал часто думать о смерти. Думать и говорить Господу: «Когда пред Тобою стану, что тебе скажу? Пресвятая Богородице, помоги мне»

Так мысль о смерти рождает молитву и сострадание к уже усопшим.

Вообще молитва за усопших, для тех, кто имеет уши чтоб слышать, есть удобнейшее средство исполнения двух главных заповедей. Две главные заповеди это - любовь к Господу Богу и любовь к ближнему.

И любовь к Богу проявляется больше всего через любовь к молитве церковной, к богослужению. Кто любит церковную службу, тот любит Бога, по слову Иоанна Лествичника. А молитва за усопшего человека, это единственный способ помочь душе его. Сам он уже себе ничем не поможет. Сам он с яркостью и точностью, каких не было на земле, вдруг понял и вспомнил всю жизнь свою. Душа его ужаснулась и застыдилась. Теперь бы вернуться на землю - все было бы по-другому. Но грозны суды Божии и возврата нет обратно. Остается только любовь, «которая никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится» (1 Кор. 13:8)

Движимые этой любовью люди будут умолять Судию, и Тот, обещавший ранее услышать всех призывающих Его во время скорби (См. Пс.49:15) не отвратит слух от этой мольбы.

Так люди молятся, выражая любовь к Богу, и молятся о беззащитных душах, выражая любовь к ближнему. Обе заповеди выполняются одновременно.

Ежесекундно в мире умирают люди. Мы не думаем об этом, потому что привыкли думать только о себе и своих нуждах. Но кто задумается, устрашится. И прав тысячу раз старец в романе Достоевского, говорящий, что человек, желающий сделать нечто доброе прямо сейчас, пусть помолится, говоря: «Господи, помилуй души, в сии мгновения пред тобою представшие»

И не только в храме или дома может звучать заупокойная молитва. Есть еще одно великое место на земле, куда должны время от времени приходить мы все. Это - кладбище.

Есть в народе пословица: Если тебе грустно - иди на кладбище. Если тебе весело - иди на кладбище. Отчего так?

Оттого, что маленькая твоя скорбь растворится в море общей скорби, а глупая твоя радость не захочет выплескиваться через край.

Вслушаемся в слово «кладбище». Оно от корня «класть». Это смерть уложила в землю, словно одолела в борьбе и положила на лопатки и сильного, и слабого, и образованного, и неграмотного, и мужчину, и женщину. Но не просто она «положила». Мы, живые, усопшего похоронили. А это слово «хоронить» означает «прятать». Так в русском языке, так же и в украинском: «ховати». Прячут то, что нужно со временем найти. Мы прячем в землю тело человеческое, а Бог найдет и воскресит его в Последний день. Мы прячем в землю тело по слову: «Земля еси в землю отыдеши», а Бог найдет человека по слову Иезекиля: «Я выведу вас из гробов ваших»

Поймем и запомним, братья и сестры, что место погребения есть в то же время и местом будущего воскресения. Так смотрите на эти священные для нашего сердца места и, приходя на кладбище, читайте с сердечной верой слова Символа: Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века. Аминь.

И отправляясь на кладбище, чтобы убрать и украсить могилку, чтобы посидеть молча на месте, где нашло покой тело любимого человека, берите с собой Псалтирь или Евангелие. Если Евангелие, то читайте оттуда о Воскресении Христовом или беседы Христа о вечной жизни и Хлебе небесном (5-я и 6-я главы Евангелия от Иоанна) Эти слова читаются и в чине погребения. А если Псалтирь, то - 17-ю кафизму и псалом 90-й. именно эти псалмы используются Церковью в молитвах за усопших.

Псалом 118 (17-я кафизма) это - великолепное дерево с двадцатью двумя ветвями, на каждой из которых - по восемь плодов. Этот псалом выучить должны были все евреи, чтобы читать его во время длинной дороги в Иерусалимский храм. Двадцать две буквы в еврейской азбуке, и в псалме - двадцать две части. Каждая часть начинается с очередной буквы алфавита. И в каждой части - восемь стихов. Восемь, потому, что семь это символ нынешнего века, а восемь - символ грядущего века и вечного Царства. И воскресный день есть День восьмой, День, вырывающийся в вечность и вводящий туда человечество. Наши воскресные службы поются на восемь гласов и собраны в книге, называемой Октоих (от греческого «восемь»)

Хоть он и очень длинный, этот псалом, но он столь сладок и глубок, что было бы хорошо его со временем и выучить. Голос Самого Христа слышится в пророческих стихах этой длинной молитвы и, возможно, Христос Сам отпел Себя, готовясь к страданию, словами этого псалма. Поскольку написано, что после Тайной Вечери Он и ученики «воспев, пошли на гору Елеонскую» (Мк.14:26)

Мы начали с того, что ходить в дом плача лучше, чем ходить в дом смеха. Это могло показаться кому-то синонимом мрачности. Но не к мрачности, а к глубине зовет нас Церковь, и от пустоты отвлекает нас, чтобы дать полноту и истинную, а не притворную, радость.

В одной из библейских книг сказано: «Лучше ходить в дом плача об умершем, нежели ходить в дом пира» (Еккл. 7:2)

Сетование лучше смеха; потому что при печали лица сердце делается лучше.

Сердце мудрых – в доме плача, а сердце глупых – в доме веселья» (Еккл. 7:2-4)

Действительно, давая деньги бедному, можно невольно помыслить о себе что-то ложно-высокое, мол, я – хороший человек. Но, омывая мертвое тело, или роя могилу, или вынося на плечах из дома гроб с покойным, человек меньше всего склонен думать о себе высоко. Смиряется в это время человек и думает: «И я таков же. Когда-то мой час пробьет?» А вслед за этими мыслями придет и молитва. И не о себе только, но и о всех. «Бедные мы люди. Господи, помилуй нас!»

Так мысль о смерти рождает молитву и сострадание к уже усопшим.

Вообще молитва за усопших, для тех, кто имеет уши чтоб слышать, есть удобнейшее средство исполнения двух главных заповедей. Две главные заповеди это – любовь к Господу Богу и любовь к ближнему.

И любовь к Богу проявляется больше всего через любовь к молитве церковной, к богослужению. Кто любит церковную службу, тот любит Бога, по слову Иоанна Лествичника. А молитва за усопшего человека, это единственный способ помочь душе его. Сам он уже себе ничем не поможет. Сам он с яркостью и точностью, каких не было на земле, вдруг понял и вспомнил всю жизнь свою. Душа его ужаснулась и застыдилась. Теперь бы вернуться на землю – все было бы по-другому. Но грозны суды Божии и возврата нет обратно. Остается только любовь, «которая никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится» (1 Кор. 13:8)

И не только в храме или дома может звучать заупокойная молитва. Есть еще одно великое место на земле, куда должны время от времени приходить мы все. Это – кладбище.

Есть в народе пословица: Если тебе грустно – иди на кладбище. Если тебе весело – иди на кладбище. Отчего так?

И отправляясь на кладбище, чтобы убрать и украсить могилку, чтобы посидеть молча на месте, где нашло покой тело любимого человека, берите с собой Псалтирь или Евангелие. Если Евангелие, то читайте оттуда о Воскресении Христовом или беседы Христа о вечной жизни и Хлебе небесном (5-я и 6-я главы Евангелия от Иоанна) Эти слова читаются и в чине погребения. А если Псалтирь, то – 17-ю кафизму и псалом 90-й. именно эти псалмы используются Церковью в молитвах за усопших.

Псалом 118 (17-я кафизма) это – великолепное дерево с двадцатью двумя ветвями, на каждой из которых – по восемь плодов. Этот псалом выучить должны были все евреи, чтобы читать его во время длинной дороги в Иерусалимский храм. Двадцать две буквы в еврейской азбуке, и в псалме – двадцать две части. Каждая часть начинается с очередной буквы алфавита. И в каждой части – восемь стихов. Восемь, потому, что семь это символ нынешнего века, а восемь – символ грядущего века и вечного Царства. И воскресный день есть День восьмой, День, вырывающийся в вечность и вводящий туда человечество. Наши воскресные службы поются на восемь гласов и собраны в книге, называемой Октоих (от греческого «восемь»)

In memoriam#

Лоренс Стерн, к трехсотлетию со дня рождения которого и приурочена эта публикация, был не только знаменитым автором “Тристрама Шенди” и “Сентиментального путешествия” (последняя книга дала имя целому направлению в европейской литературе), но и автором проповедей, которые по долгу службы он читал во вверенных ему приходах, а также как пребендарий Йоркского собора. И можно без преувеличения сказать, что стиль Стерна-романиста выработался в большей степени в работе над проповедями, чем в писании хлестких памфлетов на злобу дня, чем он занимался в молодые годы.

В проповедях - казалось бы, сугубо каноническом жанре - Стерн отступает от канонов, как отступал он и в “Тристраме Шенди”, хотя, разумеется, не столь демонстративно. В большинстве случаев тон проповедей ближе к задушевной беседе с паствой, Стерн обращается не только к чувству сострадания, но и к чувству юмора своих слушателей. Поэт Томас Грей, автор знаменитого “Сельского кладбища”, писал, что проповеди Стерна “свидетельствуют о сильном воображении и отзывчивом сердце, <...> но часто замечаешь, как он подходит к самой грани смешного и готов швырнуть свой парик в лицо слушателям”.

Занятия риторикой в Кембридже не прошли даром. Стерн называл свои проповеди “драматическими”, возможно потому, что часто вступал в спор с обычно всеми почитаемыми библейскими персонажами, превращая проповедь в изощренный полемический диалог. Часто признание того или иного тезиса в начале проповеди завершается его опровержением, и наоборот - тезис опровергается, чтобы в конечном счете в какой-то мере быть принятым.

Публикуемая проповедь - House of Mourning and House of Feasting Described - вошла в первый том “Проповедей мистера Йорика”, опубликованный в мае 1760 года, но и спустя много лет, в 1767 году, Стерн писал дочери, что считает “Дом Плача” “одной из своих лучших работ”.

Остается лишь добавить, что английское “feasting” может означать не только празднество и пиршество, но также наслаждение и удовольствие; с учетом этого значения и описывает Стерн Дом Веселья.

Экклезиаст. 7:2,3

Лучше ходить в дом плача, нежели в дом пира.

Это я отрицаю (но давайте послушаем, как мудрец подтверждает это: “ибо таков конец всякого человека, и живой приложит это к своему сердцу: печаль лучше смеха”), ибо я полагаю, что это подходит для ордена полоумных картезианских монахов, но не для мирян. Ведь для чего, как вы думаете, Господь сотворил нас? Для сладости благодатных долин, куда Он нас поместил, или для засушливой и мрачной пустыни Сьерра-Морены? Неужто грустных событий в нашей жизни и безрадостных часов, которые постоянно настигают нас, недостаточно, чтобы мы еще кидались за ними в погоню и, противореча собственному сердцу, говорили, как требует этот текст, что они лучше, чем часы радости? Неужели Всевышний ради того направил нас в этот мир, чтобы мы шли рыдая, чтобы огорчались и сокращали жизнь и без того короткую и полную огорчений? Не думаете же вы, мой добрый проповедник, что Тот, кто бесконечно счастлив, может завидовать нашим радостям? Или Тот, кто бесконечно добр, пожалеет для удрученного путника краткого отдыха и подкрепления, необходимых для дальнейшего продвижения на его тяжком жизненном пути? Или что Он призовет его к суровой расплате за то, что тот на своем пути спешил уловить какие-то ничтожные мимолетные радости, чтобы хоть немного подсластить нелегкую жизнь и примириться с неровной дорогой и теми ухабами, которые наверняка встретятся ему на пути? Подумайте, прошу вас, какое вспомоществование уготовил нам Создатель, дабы мы не продвигались в печали по жизненному пути, - сколько караван-сараев для отдохновения, какие силы и способности даровал Он нам для наслаждения ими, какие точно подобранные предметы расположил Он на нашем пути ради нашего развлечения; некоторые из них Он сделал столь прекрасными, столь подходящими для этих целей, что они обладали силой на какое-то время отвлечь нас от чувства боли, подбодрить сердце, сокрушенное нищетой либо немощью, заставить его биться, не вспоминая о своих бедах.

Сейчас я не буду вступать в единоборство с собственной риторикой; я предпочту на какое-то время продолжить аллегорию и сказать, что мы - путешественники в самом умилительном смысле этого слова, и как путешественникам, хотя и по делам ближе всего касающимся нас самих, нам, разумеется, должно быть дозволено насладиться природными и рукотворными красотами той страны, по которой мы идем, не упрекая себя в том, что мы забыли главное задание, ради которого сюда посланы; а если мы будем так держать путь, что не уклонимся с него, дабы взглянуть на разнообразие пейзажей, зданий и руин, которые подстрекают нас к тому, то это будет бессмысленное святое странствие с закрытыми глазами.

Но давайте не потеряем нить рассуждений, увлекшись сравнением.

Давайте помнить - сколь бы разными ни были наши пути, мы все же обращаем лица свои к Иерусалиму, - у нас имеется место отдохновения и счастия, к которому мы поспешаем, и путь туда заключается не в увеселении сердца, а в том, чтоб наставить его в добродетели; а увеселение и пиршество обычно не способствуют этому - тогда как скорбь в какой-то мере есть время благочестия - и не потому, что страдания напоминают нам о наших грехах, но благодаря тому, что на пути нашем возникает задержка, страдания эти дают нам то, чего в спешке и мирской суете не можем мы получить - недолгое время для размышлений, которое требуется большинству из нас, чтобы стать мудрее и лучше; иногда столь необходимо человеку погрузиться в себя, что ради того, чтобы достичь этого, ему следует пожертвовать своим сиюминутным счастьем. Ему лучше, как сказал мудрец, идти в Дом Плача, где он встретит нечто, что поможет усмирить его страсти, чем в Дом Пира, где радость и веселье, скорее всего, возбудят эти страсти. Ведь в то время, как развлечения и ласки одного места отворяют сердце для искушений, - печали другого защищают его и, естественно, отвращают от оных. Какое же странное и непредсказуемое существо человек! Он создан таким, что только и стремится к счастью, - и тем не менее, хоть это иногда и делает его несчастным, как склонен он ошибаться в выборе того пути, который один только и может привести к достижению его желаний!

Таково заявление мудреца во всей его силе. Но чтобы в полной мере отдать справедливость его словам, я попытаюсь еще ближе рассмотреть эту тему. Для этого необходимо остановиться и бросить беглый взгляд на эти два места - на Дом Плача и Дом Веселья. Разрешите же мне, прошу вас, воскресить на какой-то момент оба эти места в вашем воображении, дабы оттуда я мог взывать к сердцам вашим и правдиво показать устойчивое влияние и естественное воздействие каждого из этих мест на наше сознание, о чем лишь вскользь упомянуто в тексте.

Сначала давайте взглянем на Дом Веселья.

И здесь, дабы, насколько возможно, не быть несправедливыми и предубежденными при его описании, мы возьмем отнюдь не худшие образцы этих домов, а лишь такие, которые открыты только для того, чтобы продавать добродетель и для этой цели рассчитаны и замаскированы так, что безопасно не только заключить договор на покупку, но и привести его в исполнение.

Это будет не кофейня - и не такой дом, где царят невоздержанность и излишества, как это часто бывает в домах веселья; нет, давайте возьмем один из таких домов, где не будет ничего чрезмерного, где нет (или кажется, что нет) ничего преступного - но где все на первый взгляд остается в границах скромности и трезвости.

Тогда представьте себе такой Дом Веселья, где по договоренности или по приглашению собрались мужчины и женщины с одной лишь целью: повеселиться и развлечь друг друга такими способами, кои обычаи и религия вовсе не запрещают.

Но прежде чем войти, давайте изучим, каковы должны быть чувства каждого еще до прихода, и мы обнаружим, что, как бы эти люди ни отличались друг от друга своими взглядами и нравом, все они сходятся в том, что, раз человек идет в Дом Радости и Веселья, ему следует отвлечься ото всего, противоречащего этому намерению или несовместимого с ним. А для этого он должен оставить позади свои заботы, свои серьезные мысли, свои нравственные размышления и уйти из дома в таком расположении духа, с такой сердечной легкостью, какие соответствуют ситуации и преумножают ожидающее его в том Доме Веселья. С этим невольным состоянием ума, о котором он может и не предполагать, так как в нем не более, как желание стать приятным гостем, - давайте вообразим, как он входит в Дом Веселья с сердцем, свободным от строгих запретов и открытым к приятию удовольствий. Совсем не обязательно, я думаю, допускать невоздержанность в такой сцене - или предполагать такое излишество в удовлетворении аппетитов, которое разжигает кровь и воспламеняет желания. Давайте тогда допускать лишь то легкое возбуждение, которое естественно возникает при таком доброжелательном общении. В этом состоянии духа, созданном заранее и еще усиленном благодаря такому общению, - заметьте, как непроизвольно поднимается настроение, как быстро и незаметно оно переходит границы, которые соблюдаются в более спокойные часы.

Когда веселые, радужные стороны жизни оставляют проход к сердцу человека столь бездумно незащищенным, когда добрые и ласковые взгляды всего внешнего, что может льстить нашим чувствам, вступили в сговор с врагом внутри нас, чтобы человек сдался и снял свою оборону, когда и музыка предложила свою помощь и всей своей мощью обрушилась на его страсти, когда голоса поющих мужчин и женщин и звуки скрипки и лютни ворвались в его душу и своими нежными нотами прикоснулись к тайным струнам восторга, - в такие моменты давайте вскроем его сердце и заглянем в него. Посмотрите, какое оно тщеславное! Какое слабое! Какое пустое! Взгляните на те несколько ниш, те чистые обители для приятия невинности и добродетели - грустное зрелище! Узрите, что теперь эти прекрасные чувства лишены пристанища - изгнаны из своих священных обителей, дабы освободить место, - чему? - в лучшем случае, легкомыслию и неосмотрительности, возможно, глупости, а может статься, и более скверным гостям, которые при таком брожении ума и чувств могут незаметно проникнуть туда в это время.

В описанной выше сцене и положении может ли самый осмотрительный человек сказать - вот до сих пор простираются мои желания, но ни шагу дальше? Или может ли самый хладнокровный и бдительный человек сказать, когда удовольствия полностью завладели его сердцем, что нет ни единой мысли или стремления, которые он должен был бы скрывать? В такие свободные, незащищенные моменты воображение не всегда под контролем - невзирая на разум и размышления, оно насильно унесет человека туда, куда он вовсе и не собирался, - подобно тому как дух немой в грустном рассказе отца о своем ребенке многократно бросал его и в огонь, и в воду, чтобы погубить, рвал его и не хотел отпускать.

Но почему, вы скажете, нужно брать наихудшее описание того, как может пострадать разум.

Почему бы не сделать нам более благоприятное предположение? Что многие, придающиеся таким развлечениям и привыкшие к ним, постепенно научились презирать и побеждать их; что многие умы вовсе не так подвержены влиянию разгоряченных чувств или не так плохо защищены от них, чтобы удовольствия могли легко развратить или обезоружить их; ведь можно предположить, что из великого множества людей, которые ежедневно теснятся в Доме Веселья, многие выходят в том же состоянии невинности, в каковом туда зашли; и что, ежели мы включаем в наши подсчеты людей обоего пола, какие прекрасные перед нами примеры чистоты и целомудрия образа мыслей, ежели Дом Веселья, со всеми его прелестями и соблазнами, не в силах породить мысли или возбудить намерения, от коих могла бы покраснеть добродетель или которые не поддержала бы самая щепетильная совесть. Упаси Боже, чтобы мы это отрицали. Несомненно, многие люди любых возрастов ускользали невредимыми и выбирались на сушу из этого опасного моря, не потерпев крушения. И все же не следует ли их причислить к более удачливым искателям приключений; и даже если кто-либо категорически запретит любую попытку такого рода или будет столь бесстыден, что заклеймит любого, кто попытается предпринять ее, так как, полагаю, найдется много таких, кто обязательно так и поступит и чье состояние и общественное положение неизбежно подталкивают к этому, однако нам все же должно быть дозволено описать этот прекрасный и столь прельстительный спуск - мы можем указать на его скрытые опасности и предупредить неосмотрительного путника, где они поджидают его. Мы можем предостеречь его юность и неопытность от возможных угроз, показать, сколь малого он достигнет, пойдя на риск, и насколько мудрее и лучше было бы, как сказано в тексте, искать случая умножить свои немногие добродетели, нежели необдуманно доверять их изменчивому случаю, при котором лучшее, на что можно надеяться, это вернуться, с теми сокровищами, которые человек принес, но где, вполне возможно, ежели не повезет, он может все растерять, в том числе и себя самого, и погибнуть навеки.

Но хватит о Доме Веселья, который, между прочим, хотя обычно и открыт повсеместно в любое время года, сейчас в христианских странах везде накрепко закрыт . И, по правде сказать, я был более строг в своих предостережениях против него не столько потому, что предмет того требует, сколько из уважения ко времени года, когда наша Церковь предписывает большее послушание и самоотречение и тем самым усугубляет ограничения в отношении удовольствий и развлечений, которые уже упоминались.

Так давайте же отвернемся от сей веселой сцены; разрешите подвести вас ненадолго к сцене, гораздо более располагающей к размышлениям. Давайте пойдем в Дом Плача, ставший таковым ввиду тех страданий, которые возникли просто из-за досадных происшествий и бедствий, с коими мы сталкиваемся в жизни, - туда, где, быть может, престарелые родители сидят в неизбывном горе, до глубины души уязвленные глупостью и неосмотрительностью своего неблагодарного ребенка - ребенка, о котором они неустанно молились, на котором сосредоточились все их надежды и ожидания. Возможна и более впечатляющая сцена - добродетельное семейство в крайней нужде, ибо несчастный глава семьи, долго сражавшийся со многими бедами и храбро противостоявший им, сейчас, увы, в конце концов сломлен - сокрушен жестоким ударом, который никакие предусмотрительность и бережливость не могли предотвратить. О Боже! Взгляните на его страдания - узрите, как он окружен своими чадами и подопечными, обуреваемый печалью, - не имеющий даже куска хлеба, чтобы их накормить, неспособный забыть лучшие дни, - сгорающий от стыда.

Когда мы входим в такой Дом Плача - невозможно обидеть несчастного даже неподобающим взглядом. В каком бы состоянии душевного легкомыслия и разгула мы ни увидели подобную сцену - она обязательно бросилась бы нам в глаза, она также привлекла бы и наше внимание, собрала вместе и отрезвила разрозненные мысли и укрепила их разумом. Мимолетная картина горя, какую мы здесь набросали, - как быстро даст она пищу для работы мысли? Обязательно ли заставит она задуматься над бедами и несчастьями, опасностями и невзгодами, коим подвержена жизнь человеческая? Когда человек держит перед собой такое зеркало, оно заставляет его размышлять о тщете всего сущего - о неизбежной кончине и недолговечности владения всем, что есть в этом мире. От серьезных размышлений такого рода не унесутся ли наши мысли незаметно для нас еще дальше? И понимание, кто мы есть, в каком мире мы живем и какие несчастья могут выпасть на нашу долю, - разве не естественно, что оно заставит нас взглянуть в будущее, на то, что, вероятнее всего, нас ожидает? на тот мир, что нам будет уготован, на те несчастья, которые ждут нас в нем, на то, какие шаги нам следует предпринять, дабы избежать их, пока еще есть время и возможность.

Если подразумевается, что уроки эти неотделимы от Дома Плача, мы обретем еще более поучительную школу разума, когда взглянем на это место в том трогающем до слез свете, какой и вкладывает в него мудрец, ограничивший в своем тексте Дом Плача, как я полагаю, сценой печали, стенаний и оплакивания усопшего.

Повернитесь сюда, умоляю вас, хоть ненадолго. Взгляните на усопшего, готового к погребению; он - единственный сын у матери, а она - вдова. А вот еще более впечатляющее зрелище - любящий, заботливый отец большого семейства лежит бездыханный; он умер в расцвете сил - оторванный в недобрый час от детей своих и от безутешной супруги.

Взгляните на толпу горожан, собравшихся, чтобы присоединить и свои слезы, мрачно бредущих к Дому Плача с глубокой скорбью на лицах отдать последний долг, который, когда долг природе уже уплачен, мы должны уплатить друг другу.

Если эти печальные обстоятельства, приведшие человека сюда, не возымели еще своего действия, обратите внимание, к какому серьезному и благочестивому состоянию ума придет любой, вошедший в эти врата страдания. Деятельный, метущийся дух, который в Доме Веселья обычно гнал человека от одного развлечения к другому, - взгляните, как он сник! как он успокоился! В этом мрачном доме, полном теней и безутешного уныния, способных обуять душу, - взгляните: легкомысленное сердце, которое никогда раньше не размышляло всерьез, как задумчиво оно сейчас, как смягчилось, как восприимчиво, как полно религиозного чувства, как глубоко потрясено пониманием и любовью к добродетели. Можем ли мы в этот переломный момент, пока господствует империя благомыслия и религии, пока сердце подобным образом наставлено разумом и занято размышлениями о божественном - ведь мы видим сердце это во всей его наготе, очищенным от страстей, незапятнанным миром и равнодушным к его удовольствиям, - можем ли мы с уверенностью основать наши доводы на этом единственном свидетельстве и спросить самых больших любителей плотских радостей, правильный ли выбор сделал здесь Соломон в пользу Дома Плача? Не ради самого дома как такового, но ввиду того что дом этот полезен для добродетели и приносит столько блага.

А если не учитывать эту цель, то печали, я повторяю, лишь укорачивают жизнь человеческую - а также и серьезность, со всей ее деланой торжественностью лица и осанки, не более как способ сделать одну половину света веселой, взвалив все на другую.

Подумайте о том, что было сказано, и да пребудет с вами Божье благословение. Аминь.

Лучше ли идти туда, где плач и слезы, стенания, и скорбь, и уныние, нежели туда, где пляски, и кимвалы, и смех, и веселье, и пресыщение, и пьянство?Да, говорит [Соломон]. Почему, скажи мне, и для чего? Потому что там зарождается наглость, а здесь скромность. Кто побывает на пире у человека, который богаче его, тот уже не с прежним удовольствием будет смотреть на свой дом, но со скукой возвратится к жене, со скукой сядет за стол и в тягость будет и слугам, и детям, и всем домашним оттого, что из-за чужого богатства яснее увидит свою бедность. И худо не это только, но и то, что он часто завидует пригласившему его на пир и вообще возвращается домой, не получив ничего доброго.

Но о плачущих ничего такого сказать нельзя, напротив: [у них] много любомудрия, много скромности. Как только войдет кто в преддверие дома, в котором есть умерший, и увидит мертвеца, лежащего безгласным, и жену, рвущую на себе волосы, терзающую ланиты, ломающую руки, тотчас огорчается, делается печален, и каждый из сидящих там ни о чем другом не говорит с ближним, как о том, что мы ничто и что греховность наша - несказанна. Что может быть разумнее этих слов, которыми мы и бедность своей природы признаем, и нечестие наше обличаем, и настоящее считаем за ничто, произнося другими, правда, словами, но в той же силе, это чудное и исполненное мудрости изречение Соломона: Суета сует, - все суета! (Еккл. 1:2) . Вошедший в дом плачущих тотчас и сам плачет по отшедшем, хотя бы был и враг ему. Видишь, сколько этот дом лучше того?Там он, будучи и другом, завидует; здесь, будучи и врагом, плачет…

К народу антиохийскому.

Свт. Амвросий Медиоланский

Ст. 2-3 Лучше ходить в дом плача об умершем, нежели ходить в дом пира; ибо таков конец всякого человека, и живой приложит это к своему сердцу. Сетование лучше смеха; потому что при печали лица сердце делается лучше

Кто хочет восходить, тому должно идти не путем радостей мира, но юдолью скорби и плача; конечно, Адаму не должно было покидать Рай, но он был обманут удовольствием.

Об удалении от мира.

Евагрий Понтийский

Конец людей есть блаженство. Если Господь в Евангелиях называет блаженными плачущих - блаженны плачущие; ибо они утешатся (Мф. 5:4) , - то Соломон справедливо говорит о плаче при конце всякого человека, потому что те, что живут в плаче, исполняются избытком духовных благ.

Схолии на Екклесиаста.

Блж. Иероним Стридонский

Лучше ходить в дом плача об умершем, нежели ходить в дом пира; ибо таков конец всякого человека, и живой приложит это к своему сердцу

Лучше идти в дом плача, чем в дом пира, в котором есть конец всякого человека: и кто живёт, приложит это к сердцу своему. Полезнее идти на похороны, чем в дом пира, потому что там от предлежащего трупа мы вразумляемся в жребии нашем и человеческой бренности, а в веселии пира мы теряем и ту долю страха, какую, по-видимому, имели. Последнюю часть стиха Симмах перевёл яснее, поставив: «и кто живёт, приложит к уму» . Из этого видно, что там, где выше он, по-видимому, одобрял пищу и питие, он не наслаждение предпочитает всему, как некоторые несправедливо думают, а только говорит, что по сравнению с скупостью и излишнею бережливостью, лучше если кто, хотя на короткое время или даже на момент, пользуется своим имением. Ибо он никогда не предпочёл бы скуки плача веселью пира, если бы сколько-нибудь ценил ядение и питие.

Толкование на книгу Екклезиаст.

Дидим Слепец

Нет места поверхностности нрава там, где присутствует скорбь. Там воздерживаются от изъявления радости и смеха: само несчастье не допускает их наличие. Иной же раз следим за собой, чтобы не казаться веселыми из почтения к несчастным и претерпевшим бедствие. А в доме пира (Еккл. 7:2) происходит обратное, и предосудительны танцы и песнопения, коль скоро выражают собой жизнь беспорядочную. <…> Дом обозначает здесь некое состояние и образ жизни, а не место. <…> Входящий в дом плача знает, что конец всякого человека - смерть. И если знает, что суждена ему смерть, не будет много размышлять или поддаваться желанию что-либо иметь, если может обладать лишь тем, что можно потерять при смерти - богатство, славу, достоинство. <…> По поводу же живых можно сказать: живущие по воле Бога. Таковы были те, кто принадлежал к дому Авраама. <…> Чем ходить в дом пира, лучше ходить в дом плача об умершем - ибо таков конец всякого человека, и живой приложит [это] к своему сердцу .

…Если кто имеет подопечных, к примеру, детей или рабов, то, когда гневается и негодует на них, чтобы прекратить их безобразия, его сетование - лучше смеха (Еккл. 7:3) ; не сетование вообще, но сетование отца на сына, сторожа на охраняемого. <…> Но не в том случае он называет сетование благим, когда кто-либо его испытывает, но когда оно препятствует грехам умножаться до той степени, за которой следует наказание.

Лучше ходить в дом плача об умершем, нежели ходить в дом пира; ибо таков конец всякого человека, и живой приложит это к своему сердцу.
Экклесиаста: 7-2
Наступило такое время, что приходиться ходить больше в дом плача, нежели в дом пира. От этого больше размышлений о своей жизни. Как бы ближе становятся небеса. - И как человекам положено однажды умереть, а потом суд... - Евреям:9-27 Скажу откровенно: мало мы думаем о смерти, хотя и размышляем в кругу друзей, иногда... Бывая на похоронах, ощущаешь себя ничтожным и слабым. Так и хочется воскликнуть, как псалмопевец Давид: «Когда взираю я на небеса Твои - дело Твоих перстов, на луну и звезды, которые Ты поставил, то что есть человек, что Ты помнишь его, и сын человеческий, что Ты посещаешь его? Не много Ты умалил его пред Ангелами: славою и честью увенчал его; поставил его владыкою над делами рук Твоих; все положил под ноги его» (Пс.8:5-7). Восхищаешься мудростью Творца! Всё Он творил Словом Своим и лишь человека создал из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душою живою. Бытие:2-7 и что удивительно: «сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их. И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими и над птицами небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле». Бытие:1 - 27, 28. Какую великую любовь проявил к созданию своему, наш Господь! Мы все, дороги в Его очах. Для спасения рода человеческого, наш любящий Отец, послал Единородного Сына Своего, как Агнца на заклание. Сын оставил Славу Небес, пришёл в мир, родившись в бедных яслях. Он так умалился, ради нас грешников, чтобы нас спасти. Христос даёт Жизнь Вечную - даром! Что нам нужно, для того, чтобы царствовать с Ним вместе?! Исполнять Волю Его! Исполняя Заповеди Его и прислушиваясь к голосу Духа Святого, мы непременно будем там, где наш Спаситель! Господь напоминает нам что: «Иго Мое благо и бремя Мое легко» (Мф. 11, 30) У некоторых возникает вопрос: может ли иго быть благом, а бремя легким?! Уверенно можно сказать: Да! Груз больше сил, Господь никому не даёт и самое главное, Он не оставляет детей Своих, везде и всюду с ними. Помощь Его всегда приходит во время! В любых ситуациях мы не бываем одни, с нами Господь. Часто в скорбях и суетности своей, мы забываем просить Его о помощи, надеясь на свои силы. Когда всё рушится у нас, мы в отчаянии обращаемся к Богу. Если бы мы сразу доверили свои проблемы Господу, нам было б гораздо легче. Вот и получается, что у нас проблемы происходят от нашего недоверия Богу. Вспоминаю псалом, любимый мною: Я трудился рвением полный, строил дом, пахал поля... Но мой дом размыли волны, не дала плодов земля... Вот на таком примере можно учиться. Без Господа, нет благословения и успеха в труде. Кто-то может возразить, что безбожники живут и благоденствуют... Да, бывает и такое, но помнить должен каждый человек, что нагим ты пришёл в этот мир, нагим и уйдёшь, а что ждёт тебя, после смерти?! Этот вопрос реален, размышляя над ним, особенно, когда находишься на траурных служениях, понимаешь, как ты жалок человек. Но Великий Бог, богатый милостью и любовью, не хочет твоей погибели. И часто мы испытываем трудности в жизни своей, имея о себе мнение... Мы, христиане, должны подражать Иисусу, но увы, не всегда это так бывает. Поэтому Господь допускает нам испытание, чтобы переплавлять наши гордые сердца. В горниле быть, очень тяжело, но необходимо, дабы все примеси, которые прижились в нас, сгорели и мы засияли бы чистотою. Когда Господь помещает нас на одра болезни, это не наказание, а милость Его. Моисей, человек Божий, восклицает в псалме: 89-10 "Дней лет наших - семьдесят лет, а при большей крепости - восемьдесят лет; и самая лучшая пора их - труд и болезнь, ибо проходят быстро, и мы летим". Труд - лучшая пора? Ну что же тут лучшего, вот отдых это да, может подумать человек. Представим что человек долгое время отдыхает, это пойдёт ему на благо? Конечно нет! От безделия он начнёт творить непотребное и это будет горе. Значит труд для человека - нужен. Обратим внимание на то что Господь указал, что трудиться нужно шесть дней, а седьмой день, отдыхать! Господь и здесь позаботился о человеке, другое дело, что человеку бывает мало и он не отдыхает и получается проблема со здоровьем. Или вообще, человек мало двигается, что приводит тоже к болезни. Любое не исполнение библейских форм, ведёт к проблемам. Болезни во благо? А где ещё мы можем, поразмышлять о прожитых днях, рассмотреть ситуации, в которых пришлось находиться. Где молитвы усерднее и горячее, конечно на одре. Так что в Слове Божием, не может быть, никакого сомнения. Всё что написано в Библии - Богодухновенно и полезно! Да поможет нам Господь жить для Славы Его и для спасения своей души. Почаще нужно нам ходить в дом плача, чтобы размышлять о горнем и стремится к святости, без которой мы не увидим Господа.

Горела свеча и дарила тепло,
Рядом с ней было, так хорошо!
Но ветер подул и погасла свеча,
И стало на свете поменьше тепла.

Давайте же будем - тепло излучать,
Всех сеющих злобу, с любовью прощать!
В дорогу, с собой, мы ничто не возьмём,
Какие родились, такими уйдём.

Лишь только дела вслед за нами пойдут,
Нас оправдают иль в Суд приведут.
Живущим сегодня, Бог время даёт:
Подумай душа и твой будет черёд...

С Кем встреча твоя состоится, мой друг,
С грозным Судьёй или в меру заслуг:
С Чудным Спасителем, Дивным Христом,
Кто в небе встречает, Своих с торжеством!

В дом плача, поистине, лучше ходить,
И за путями, своими следить.
Всем предстоит дать, пред Богом ответ,
Не важно, сегодня тебе сколько лет...

Господи Боже, нам мудрость пошли,
Дай чтобы миру, Тебя предпочли.
Бросив амбиции все за хребет,
Нам излучать - Твой Божественный свет!