История русской литературы X — XVII вв. Учеб. под ред. Д. С. Лихачева. «Повесть временных лет» как литературный памятник

1. Специфика древнерусской литературы. Особенности средневековой эстетики и поэтики.

Русская литература до XVIII в. «древняя», начальный этап в развитии великой русской ли­тературы, приобретшей мировое значение.Высокая идейность,народность, живая связь с насущными вопросами общественной жизни, публицистичность, злободневность в силу того, что она принимала самое непосредственное участие в идейной и политической борьбе своего времени, отражавшей клас­совую борьбу в русском обществе. познавательное значение, воспитательная ценность, темы патриотизма, государ­ственного строительства, политического единства и героизма рус­ского народа, элементы устной поэзии, черты реального быта. многие темы, образы и мотивы древней русской литературы были использованы русскими писателями нового времени. конец древней русской лите­ратуры и начало новой - конец XVII в. Русская литература в эту пору выдвигает новые темы и новые идеи, связанные с тем, что она становится на службу реформиро­ванному Петром государственному укладу. В это же время получают развитие новые литературные жанры и стили. Итак, древняя русская литература насчитывает приблизительно шесть с половиной веков существования. Периоды:

1. 11-12вв. Преобладание византийских памятников лит-ры. Первые жития, летописания. Центр- киев, новгород.В остальных развита слабо. (Илларион Киевский,Житие)

2. 12-13вв. период феодальной раздробленности. Появление новых центров. Оригинальные памятники + переводные. (пов.временных лет, слово о полку игореве, ораторская проза, кирилл туровский)

3. 13в. Татаро-монгольское иго. Упадок национального самосознания и культурной жизни. Упадок летописаний. Особый жанр – о разорениях. (пов. О битве на реке калке, о разорении рязани батыем, А. Невский)

4. 14в. Подъем национального самосознания. Куликовская битва 1382г. (задонщина, слово дмитрия ивановича,о мамаевом побоище)

5. 15в. Предренессансные идеи. Осознание роли личности,гуманизм, в слабой форме проявляется внутренний мир человека. Смена монументально-исторического стиля на национально-экспрессивный. (хождение А.Никитина, житие радонежского, епифаний премудрый)

6. 16в. Лидирует роль москвы. Разрушение феодальной и становление централизованной системы правления. Пропаганда гос. ценностей, приоритета гос-ва перед индивидуальностью. внутренний мир личности не интересен. Человек служит гос-ву. Приоритет буквы над духом. Копирование текстов (не всегда имело смысл) задача лит-ры – суммировать инф-ю по опр. Тематике. (домострой, публицистика, пересветов, переписка грозного и курбского)

7. 17в. Смута,хаос. Переоринтация на западную культуру. Разрушение традиционной ментальности и системы жанров. Индивидуалистические тенденции. Освобождение от канонов. Сатирическая лит-ра, поэзия, драматургия.

8. 18в. Самый не литературный. Эпоха классицизма.

Книгопечатание - в середине XVI в. обслуживало преимущест­венно литературу богослужебную Рукописная традиция древней русской литературы способство­вала изменчивости литературных памятников. Понятие литературной собственности и индивидуальной авторской монополии на литературное произведение в древней Руси отсут­ствовало. Развитие древней русской литературы в общем протекало па­раллельно с эволюцией литературного языка. В памятниках с церковно-религиозной тематикой сказывается и присутствие элементов церковнославянского языка. Литературный процесс в древней Руси находился в тесной связи с изменением материала и техники письма. Особенности:- книжность не искусство- литература как комментарии к священному писанию- обратный плагиат- канон- символизм- черты постмодернизма (тотальный текст,смерть автора,всё уже написано)- язык(дигласие) старославянский, церковнославянский. - маргиналии – заметки на полях не относящиеся к тексту

2. Жанровая система древнерусской литературы.

· Об истории мира рассказывали хронографы; (переводная Александрия)

· об истории отечества - летописи, памятники исторической письменности и литературы Древней Руси, повествование в которых велось по годам. Они повествовали о событиях русской и мировой истории.

· Существовала обширная литература нравоучительных биографий - жития святых, или агиография. Большое распространение имели сборники коротких рассказов о жизни монахов. Такие сборники назывались патериками.(житие Евстафия Плакиды, киево-печорский патерик)

· Жанры торжественного и учительного красноречия представлены различными поучениями и словами. В торжественных словах, произносимых в церкви во время службы, прославлялись христианские праздники. В поучениях обличались пороки, прославлялись добродетели.

· В хождениях рассказывалось о путешествиях на святую землю Палестину.

· Церковные тексты евангелия

Литература в своем жанровом строении как бы повторяла строение феодального общества. Разрозненные произведения группировались в согласованное целое: летописи, хронографы, патерики и т.д. Отдельные части произведения могли принадлежать разным жанрам.

Развитие древнерусской литературы XI–XVII веков идет путем постепенного разрушения устойчивой системы церковных жанров, их трансформации. Жанры же мирской литературы подвергаются беллетризации 2 . В них усиливается интерес к внутреннему миру человека, психологической мотивировке его поступков, появляются занимательность, бытовые описания. На смену историческим героям приходят вымышленные. В XVII веке это приводит к коренным изменениям внутренней структуры и стиля исторических жанров и способствует рождению новых, чисто беллетристических произведений. Возникают виршевая поэзия, придворная и школьная драма, демократическая сатира, бытовая повесть, плутовская новелла.

3. Переводная литература Киевской Руси.
переводы в XI-XII вв. в ряде случаев предшествовали созданию оригинальных произведений того же жанра. Русь стала читать чужое раньше, чем писать свое. важнейшую роль в этом отношении сыграли Болгария и Византия.

Византийские и болгарские книги на Руси. Явление «трансплантации»

Значительная часть книг, и в частности богослужебных, была привезена в X-XI вв. из Болгарии. Старославянский (древнеболгарский) и древнерусский языки настолько близки, что Русь смогла использовать уже готовый старославянский кириллический алфавит, созданный великими болгарскими просветителями Кириллом и Мефодием. переводы непосредственно с греческого. Реже осуществлялись переводы с других языков

трансплантация («пересадке») литературы одной страны в другую - о переносе византийской литературы на русскую почву. до принятия христианства искусство слова было представлено фольклором. произведения не просто переводились или переписывались, они продолжали свою литературную историю на новой почве. Это значит, что создавались новые редакции произведений, их сюжет изменялся. Уже через несколько десятилетий после начала этого процесса на Руси по образцу переводных памятников стали создаваться свои, оригинальные произведения - жития, торжественные и учительные слова, повести и т. д.

Жанры переводной литературы. Библейские книги. Обратимся теперь к рассмотрению основных жанров переводной литературы XI-XIII вв.

Основой для христианского вероучения и мировоззрения являлись библейские книги (или Священное писание), а также сочинения наиболее авторитетных богословов.Полностью Библия была переведена на Руси лишь в XV в., но отдельные библейские книги стали известны в славянских переводах (через болгарское посредство) уже в Киевской Руси. Наиболее широкое распространение получили в это время книги Нового завета и Псалтырь.

Книги священного писания и богослужебные книги, помимо чисто учительной и служебной функций, имели и немалое эстетическое значение: Библия содержала яркие сюжетные рассказы, книги пророков отличались повышенной эмоциональностью, яркой образностью, страстностью в обличении пороков и социальной несправедливости; псалтырь и служебные минеи являлись блестящими образцами церковной поэзии, хотя их славянские переводы и были прозаическими.

Патристика. сочинения римских и византийских богословов III-XI вв., почитавшихся как «отцы церкви». комментировались догмы христианской религии, велась полемика с еретиками, излагались в форме поучений и наставлений основы христианской морали или правила монашеского быта.(сочинения Иоанна Златоуста, Григория Назианзина, Василия Кесарийского...) Патристическая литература сыграла важную роль в формировании этических идеалов новой религии и в укреплении основ христианской догматики, способствовала совершенствованию ораторского искусства русских церковных писателей.

Сборники изречений «Мудрость Менандра Мудрого», «Изречения Исихия и Варнавы» и особенно - «Пчела», изучал М. Н. Сперанский.

Жития святых. рассказы о жизни, страданиях или благочестивых подвигах людей, канонизированных церковью, т. е. признанных святыми и официально удостоенных почитания. Агиография. использовались фабулы и сюжетные приемы древнегреческих романов приключений, вмешательство чудесных сил - ангелов или бесов, иллюзии правдоподобности самых фантастических эпизодов. (жития Алексея, Человека божьего, Василия Нового, Саввы Освященного, Ирины, Антония Великого, Феодоры и другие.Примером жития-романа может служить «Житие Евстафия Плакиды»).

Патерики. - сборники коротких рассказов, по большей части о монахах, прославившихся своим благочестием или аскетизмом.

Если праведникам сопутствует божественная помощь, то грешников в патериковых легендах ожидает страшная - и что особенно характерно - не посмертная, а немедленная кара: вору, осквернителю могил, выкалывает глаза оживший мертвец; корабль не двигается с места, пока с его борта не сходит в лодку женщина-детоубийца, и эту лодку с грешницей тотчас же поглощает пучина; слуга, задумавший убить и ограбить свою госпожу, не может сойти с места и закалывается сам.В патериках изображается некий фантастический мир, в котором за души людей непрерывно ведут борьбу силы добра и зла, где праведники не просто благочестивы, но благочестивы до исступления и экзальтации, где чудеса совершаются порой в самой будничной обстановке.

Сюжеты переводных патериков оказали влияние на творчество древнерусских книжников: в русских патериках и житиях мы встречаем иногда сходные эпизоды и характеристики, заимствованные из византийских патериковых легенд

Апокрифы -отреченные, еретичные книги. легенды о персонажах библейской истории, однако сюжетно отличающиеся от тех, которые содержатся в библейских канонических книгах. Иногда в апокрифах с иных мировоззренческих позиций рассматривалось происхождение мира, его устройство или столь волновавший умы в средневековье вопрос о «конце света». Наконец, апокрифические мотивы могли входить в произведения традиционных жанров, например в жития.Апокрифические сюжеты встречаются в хрониках, летописях, палеях, а сами апокрифы - в сборниках, наряду с авторитетными и почитаемыми произведениями. апокрифические сказания о пророке Иеремии, апокрифы «Хождение Агапия в рай», «Сказание Афродитиана», «Хождение Богородицы по мукам» и ряд других. В то же время апокрифы удовлетворяли не только литературные, но и богословские интересы. В них ставились проблемы, особенно волновавшие умы религиозных людей: о причинах неустройств в этом мире, который, как учила церковь, был создан и управляем всемогущим и справедливым божеством, о будущем мира, о судьбе человека после его смерти и т. д. Этой теме посвящен, например, популярный апокриф - «Хождение Богородицы по мукам».Апокрифы встречались в древнерусской письменности на всем протяжении ее истории, и в дальнейшем нам еще придется вернуться к апокрифическим сюжетам, получившим распространение в более позднее время.

Хроники. «Хроника Георгия Амартола»- грешника; это традиционный самоуничижительный эпитет монаха. от «сотворения мира»; затем излагает библейскую историю, историю вавилонских и персидских царей, рассказывает о римских императорах, об императорах Византии. «Хроники Симеона Логофета»В наибольшей степени хрониста интересовала церковная история. Древнерусского книжника, напротив, интересовала в значительной степени история как таковая: судьбы великих держав древности, сведения о наиболее выдающихся их правителях, а также различные занимательные истории из жизни выдающихся царей, императоров или мудрецов. сокращенный хронографический свод, именовавшийся «Хронографом по великому изложению». краткие сведения о царях и императорах стран Востока, Рима и Византии, легенд и рассказов о чудесах и небесных знамениях, излагал решения церковных соборов. «Хронограф по великому изложению» был использован при составлении русской летописи. «Хроника Иоанна Малалы». Не позднее XI в. излагались античные мифы и история Троянской войны. история Рима и, наконец, история Византии вплоть до времени царствования императора Юстиниана (VI в.).

«История Иудейской войны» Иосифа Флавия. Не позднее начала XII в. В первых двух книгах излагается история Иудеи, начиная со 175 г. до н. э. и кончая 66 г. н. э. - времени восстания против римского владычества, в третьей - шестой книгах рассказывается о подавлении восстания Веспасианом, а затем его сыном Титом, об осаде, взятии и разрушении Иерусалима; наконец, в последней, 7-й книге повествуется о триумфе Веспасиана и Тита в Риме.Произведения Иосифа Флавия отнюдь не сухая историческая хроника - это скорее литературное и публицистическое произведение. Публицистический дух произведения проявляется, в частности, в речах персонажей - Веспасиана, Тита и самого Иосифа (о себе автор говорит в третьем лице); основная цель этих речей, построенных по всем правилам античных декламаций, - убедить в пагубности намерений восставших и прославить благородство и доблесть римлян. Стилистическое искусство Иосифа Флавия проявляется не только в монологах и диалогах героев, но также в описаниях - будь это описания природы Иудеи или ее городов, сражений или страшных сцен голода в осажденном Иерусалиме; ритмизованный слог, яркие сравнения и метафоры, точные эпитеты, забота о благозвучии (отчетливо проявляющаяся в оригинале «Истории») - все это говорит о том, что автор придавал большое значение литературной стороне произведения.

Хронографическая Александрия. Не позднее XII в. с греческого был переведен обширный роман о жизни и подвигах Александра Македонского, так называемая «Александрия» Как уже сказано, «Александрия» не столько исторический роман или беллетризированная биография героя, сколько роман приключений, а сама личность Александра приобретает и некоторые совершенно легендарные черты. Так, он объявляется не сыном македонского царя Филиппа, а сыном бывшего египетского царя-чародея Нектонава, являвшегося к жене Филиппа Олимпиаде под видом бога Аммона. Рождение Александра сопровождается чудесными знамениями: гремит гром, трясется земля. Вопреки истории, в «Александрии» рассказывается о походе Александра в Сицилию, о покорении им Рима. Это не случайно: македонский полководец выступает в романе не только как победитель великой Персидской державы, но и как герой, который сумел покорить весь мир. Характерна, например, интерпретация эпизода гибели Дария: смертельно раненный своими сатрапами, царь сам вручает Александру власть над Персией и отдает ему в жены свою дочь Роксану; тогда как в действительности Роксана, одна из жен Александра, была дочерью не Дария, а бактрийского сатрапа.В романе много сюжетных острых коллизий. Так, Александр отправляется к Дарию под видом собственного посла и лишь случайно избегает разоблачения и плена. В другой раз он, выдав себя за своего сподвижника Антигона, приходит к царице Кандакии, сын которой жаждет расправиться с Александром, ибо тот убил его тестя, индийского царя Пора. Кандакия узнает Александра, и ему удается избежать опасности только потому, что царица решает скрыть тайну своего гостя в благодарность за спасение другого своего сына.Смерть Александра также окружена таинственностью. О близкой кончине герою становится известно из знамения; когда он умирает, то темнеет небо, загорается яркая звезда и нисходит в море, колеблется «кумир вавилонский».

Девгениево деяние. В XI-XII вв. был осуществлен также перевод византийского эпического сказания о богатыре Дигенисе Акрите

Повесть об Акире Премудром. Акир, советник царя Адор-ской и Наливской стран (т. е. Ассирии и Ниневии) Синагрипа, по божественному указанию усыновляет своего племянника Анадана. Он вырастил и воспитал его, научил всей премудрости (в повести приводится длиннейший перечень наставлений Акира Анадану) и, наконец, представил царю как своего ученика и преемника. Однако Анадан начинает бесчинствовать в доме Акира, а когда тот пытается его обуздать, осуществляет коварный замысел: подделав почерк Акира, Анадан составляет подложные письма, которые должны будут убедить Синагрипа, что Акир замышляет государственную измену. Царь потрясен мнимой изменой своего советника, а Акир от неожиданности не может оправдаться и лишь успевает испросить разрешение, чтобы вынесенный ему по настоянию Анадана смертный приговор привел в исполнение старый его друг. Акиру удается убедить друга в своей невиновности, он казнит вместо Акира преступника, а самого Акира прячет в подземелье. Египетский фараон, услышав о казни Акира, посылает послов к Синагрипу с требованием, чтобы кто-либо из его приближенных построил дом между небом и землей. Синагрип в отчаянии: Анадан, на которого он рассчитывал, отказывается помочь, говоря, что выполнение этой задачи под силу только богу. Тогда друг Акира сообщает царю, что опальный советник жив. Царь посылает Акира в Египет, где он отгадывает все хитроумные загадки, которые предлагает ему фараон. Акир принуждает фараона отказаться и от требования о постройке дома: обученные Акиром орлицы поднимают в поднебесье мальчика, который просит подавать ему камни и известь, а египтяне, естественно, не могут этого сделать. Получив дань за три года, Акир возвращается к Синагрипу, приковывает Анадана у крыльца своего дома и начинает укорять его за содеянное зло. Напрасно Анадан молит о прощении. Не выдержав язвительных попреков Акира, он раздувается, «как кувшин», и лопается от злости.Повесть эта интересна как остросюжетное произведение: хитрость и коварство Анадана, клевещущего на своего приемного отца, и мудрость Акира, находящего достойный выход из всех затруднений, в которые пытается поставить его фараон, создают в произведении немало острых коллизий. С другой стороны, едва ли не четвертая часть повести занята наставлениями, с которыми Акир обращается к Анадану: здесь и сентенции на темы дружбы, справедливости, щедрости, этикета поведения, и обличение «злых жен».

Естественнонаучные сочинения. Византийская наука раннего средневековья была самым теснейшим образом связана с богословием. Мир природы, сведения о котором византийские ученые могли почерпнуть как из собственных наблюдений, так и из сочинений античных философов и естествоиспытателей, рассматривался прежде всего как наглядное свидетельство премудрости бога, сотворившего мир, или как своего рода живая аллегория: явления природы, повадки живых существ или мир минералов - все это представлялось своеобразным воплощением в живых и материальных образах каких-то вечных истин, понятий или нравоучений.

Шестоднев. произведения, комментирующие краткий библейский рассказ о сотворении богом неба, звезд, светил, земли, живых существ, растений и человека в течение шести дней (отсюда и название книги - «Шестоднев

«Физиолог». о живых существах, как реально существующих (льве, орле, муравье, ките, слоне и др.), так и фантастических (фениксе, сиренах, кентавре), и лишь о некоторых растениях или драгоценных камнях (алмазе, кремне, магните и др.) Каждый рассказ сообщал о свойствах существа или предмета, а затем давал символическое истолкование этим свойствам. Однако, как правило, и повадки животных, и особенности растений или камней в изложении «Физиолога» совершенно фантастичны, ибо основная цель его - найти аналогию между свойствами существа или предмета и каким-либо богословским понятием.

«Христианская топография» Космы Индикоплова. Косма был купцом, совершившим около 530 г. путешествие в Египет, Эфиопию и Аравию. В самой Индии, несмотря на свое прозвание - Индикоплова (т. е. плававшего в Индию), Косма, как полагают, не был и сведения об этой стране приводит по чужим рассказам. Памятник состоит из 12 «слов» (глав), в которых содержится рассуждение об устройстве Вселенной. В частности, Косма утверждает, что Земля - плоская; она и покрывающее ее небо уподобляются комнате со сводчатым потолком. Видимое нами небо состоит из воды, а над ним простирается иное небо, невидимое нами. Движением светил и атмосферными явлениями управляют специально приставленные для этого ангелы. Столь же легендарны и сведения о животном и растительном мире тех стран, о которых говорит Косма.

4. Библия как переводной памятник древнерусской литературы.

староболгарских переводах с греческого - библейские книги - ветхозаветные, т. е. повествующие о древнейших судьбах еврей­ского народа, и новозаветные, т. е. связанные с начальным перио­дом христианства. Достоверность рассказов минимальна, как минимальна и достоверность авторства отдельных частей Библии. Библейские книги Ветхого завета состояли из трёх отделов: «Закон», «Пророки» и «Писания». «Закон», или «Пятикнижие Моисеево», включал в себя книги «Бытие», «Исход», «Левит», «Числа» и «Второзаконие» и содержал правила и положения, отно­сящиеся к религиозной и общественной жизни евреев, легендарные сведения о создании мира и человека и предания о происхождении еврейского народа и его судьбах до занятия им Палестины. Библейские книги Нового завета составляют евангелия (от Матфея, Марка, Луки и Иоанна), Деяния и Послания апостолов, или, сокращённо, Апостол, и Откровение, или Апокалипсис Иоанна Богослова. основы христианской мифологии, отразившей многообразные на­слоения различных древних религиозных систем, мифов и легенд. Апостольские Послания ставили задачей популяризацию, истол­кование и разъяснение Евангелия применительно к тем обстоятель­ствам, которые вызывались общественной и религиозной практикой отдельных христианских общин, вероисповедных групп или частных лиц. катастрофи­ческие события, вторичное пришествие на землю Христа, окончательно побеждающего своего врага и врага всего человеческого рода - Антихриста.Древняя русская литература часто пользовалась библейскими цитатами и в ряде случаев использовала библейскую стилистику и образные средства Библии. Особенная популярность с древней­ших времён выпала на долю Псалтири. Это обусловлено было её поэтическими достоинствами, словесной выразительностью и на­сквозь проникающим её религиозным лиризмом. Эти качества Псалтири сделали её не только настольной книгой для чтения, но и книгой учебной, и эту роль она выполняла на протяжении мно­гих веков. Популярны были в древней русской литературе и тексты Притчей и Премудрости Соломона, привлекавшие старинного рус­ского читателя не только своим содержанием, но и острой афори­стичностью. Что касается Евангелия и Апостола, то они служили у нас основным источником для религиозно-моральных формулиро­вок в духе христианского вероучения.К богослужебным книгам, кроме библейских, относятся также Служебных Минеи. Поэтический стиль и словес­ные формулы молитв и песнопений в известной степени были использованы нашей древней литературой.

5. Житийная литература XI – XII веков. «Житие Феодосия Печерского», «Сказание о Борисе и Глебе».

житий­ная, или агиографическая (от греческого ауос - святой), при посредстве которой церковь стремилась дать своей пастве образцы практического применения отвлечённых христианских положений. Условный, идеализованный образ христианского подвижника, жизнь и деятельность которого протекали в обстановке легенды и чуда, являлся наиболее подходящим проводником той идеологии, которую церковь призвана была насаждать. Автор жития, агио-граф, преследовал прежде всего задачу дать такой образ святого, который соответствовал бы установившемуся представлению об идеальном церковном герое. Из его жизни брались лишь такие факты, которые соответствовали этому представлению, и замалчи­валось всё то, что с ним расходилось. Обычно житие святого начиналось с краткого упоминания о его родителях, которые оказывались большей частью людьми благо­честивыми и в то же время знатными. Далее шла речь о поведении будущего святого в детстве. Он отличается скромностью, послушанием, прилежанием к книжному делу, чуждается игр со сверстниками и всецело про­никнут благочестием. В дальнейшем, часто с юности, начинается его подвижническая жизнь, большей частью в монастыре или в пустынном уединении. Она сопровождается аскетическим умер­щвлением плоти и борьбой со всяческими страстями. Чтобы, на­пример, избавиться от женского соблазна, святой причиняет себе физическую боль: отрубает палец, отвлекаясь этим от плотских вожделений (ср. соответствующий эпизод в «Отце Сергии» Л. Тол­стого), и т. п. Часто святого преследуют бесы, в которых вопло­щаются те же греховные соблазны, но молитвой, постом и воздер­жанием святой одолевает дьявольское наваждение. Он обладает способностью творить чудеса и вступать в общение с небесными силами. Кончина святого большей частью бывает мирная и тихая: святой безболезненно отходит в иной мир, и тело его после смерти издаёт благоухание; у гроба святого и на его могиле происходят чудесные исцеления: слепые прозревают, глухие получают слух, больные исцеляются. Заканчивается житие обычно похвалой свя­тому. Византии в IV в. образец - житие Антония Великого, написанное Афанасием Але­ксандрийским. переводные жития Николая Чудотворца, Антония Великого, Иоанна Златоуста, Саввы Освященного, Василия Нового, Андрея Юродивого, Алексея человека божия, Вячеслава Чешского (послед­нее - западнославянского происхождения) и др.В XI - начале XII в. создаются первые русские жития: два жития Бориса и Глеба, «Житие Феодосия Печерского», «Житие Антония Печерского» (до нового времени не сохранившееся). Их написание было не только литературным фактом, но и важным звеном в идеологической политике Русского государства. В это время русские князья настойчиво добиваются у константинопольского патриарха прав на канонизацию своих, русских святых, что существенно повысило бы авторитет русской церкви. Создание жития являлось непременным условием канонизации святого.Мы рассмотрим здесь одно из житий Бориса и Глеба - «Чтение о житии и о погублении» Бориса и Глеба и «Житие Феодосия Печерского». Оба жития написаны Нестором. Сопоставление их особенно интересно, поскольку они представляют два агиографических типа - жития-мартирия (рассказа о мученической смерти святого) и монашеского жития, в котором повествуется о всем жизненном пути праведника, его благочестии, аскетизме, творимых им чудесах и т. д. Нестор, разумеется, учитывал требования византийского агиографического канона. Не вызывает сомнения и то, что он знал переводные византийские жития. Но при этом он проявил такую художественную самостоятельность, такой незаурядный талант, что уже создание этих двух шедевров делает его одним из выдающихся древнерусских писателей независимо от того, является ли он также составителем «Повести временных лет» (этот вопрос остается пока спорным).

6. «Слово о Законе и Благодати» митрополита Илариона как экзегетический текст.

Среди жанров византийской литературы почетное место занимали сочинения отцов церкви - богословов и проповедников. Эти «слова» и поучения византийских авторов были широко известны на Руси, и уже в XI в. появляются оригинальные произведения русских писателей: «Слово о Законе и Благодати» митрополита Илариона, поучения новгородского епископа Луки Жидяты и игумена Киево-Печерского монастыря Феодосия; в XII в. древнерусская литература обогащается такими шедеврами торжественного красноречия, как «слова» Кирилла Туровского.

«Слово о Законе и Благодати». «Слово о Законе и Благодати», написанное киевским священником Иларионом (будущим митрополитом), как полагает Н. Н. Розов, было впервые произнесено им в 1049 г. в честь завершения строительства киевских оборонительных сооружений.

Однако значение «Слова» далеко выходит за рамки жанра торжественных праздничных слов, произносимых в церкви перед верующими. «Слово» Илариона - своего рода церковно-политический трактат, в котором прославляется Русская земля и ее князья.

«Слово» начинается пространным богословским рассуждением. Противопоставляя Ветхий и Новый завет, Иларион проводит мысль, что Ветхий завет - это закон, установленный для одного лишь иудейского народа, тогда как Новый завет - это благодать, распространяющаяся на все без исключения народы, принявшие христианство. Иларион несколько раз возвращается к этой важной для него мысли; для ее подтверждения он раскрывает символику библейских образов, напоминает изречения «отцов церкви», разными доводами и аргументами подкрепляет свой тезис о превосходстве христианства над предназначенным для одного народа иудаизмом, о высоком призвании христианских народов.

Это первая, догматическая часть «Слова» подводит к центральной идее произведения: князь Владимир по собственному побуждению (а не по совету или настоянию греческого духовенства) совершил «великое и дивное» дело - крестил Русь. Владимир - «учитель и наставник» Русской земли, благодаря которому «благодатная вера» и «до нашего языка (народа) русского доиде». Роль Владимира как крестителя Руси вырастает до вселенского масштаба: Владимир «равноумен», «равнохристолюбец» самому Константину Великому, императору «двух Римов» - Восточного и Западного, провозгласившему, согласно церковной традиции, христианство государственной религией в Византии и чрезвычайно почитавшемуся в империи. Равные дела и равные достоинства дают право и на одинаковое почитание. Так Иларион приводит слушателей к мысли о необходимости признать Владимира святым. Он ставит его в один ряд с апостолами Иоанном, Фомой, Марком, которым принадлежит заслуга обращения в христианскую веру различных стран и земель. При этом Иларион стремится прославить могущество Русской земли и подчеркнуть ее авторитет. Фразеологию церковной проповеди порой сменяет фразеология летописной похвалы: предки Владимира - Игорь и Святослав на весь мир прославились мужеством и храбростью, «победами и крепостью»; и правили они не в «неведоме земли», а на Руси, которая «ведома и слышима есть всеми четырьми конци земли». И сам Владимир не только благоверный христианин, но могучий «единодержец земли своей», сумевший покорить соседние страны «овы миром, а непокоривыа мечем».

Третья, заключительная часть «Слова» посвящена Ярославу Мудрому. Иларион изображает его не только как продолжателя духовных заветов Владимира, не только как усердного строителя новых церквей, но и как достойного «наместника... владычества» своего отца. Даже в молитве Иларион не забывает о мирских, политических нуждах Руси: он молит бога «прогнать» врагов, утвердить мир, «укротить» соседние страны, «умудрить бояр», укрепить города... Это гражданственность церковной проповеди хорошо объяснима обстановкой тридцатых - сороковых годов XI в., когда Ярослав всеми средствами добивается независимости русской церкви и русской государственной политики и когда идея равенства Руси в отношениях с Византией (а не подчинения ей) принимала самые острые формы, оказывая влияние даже на церковное строительство; так, например, на Руси строились храмы, одноименные знаменитым константинопольским соборам: Софийский собор в Киеве и Софийский собор в Новгороде, церкви святой Ирины и святого Георгия в Киеве, киевские «Золотые врата» и т. д. Киев по замыслу политиков и зодчих становился как бы соперником Константинополя.

Существует вполне обоснованное мнение, что Илариону принадлежит и первое произведение по русской истории: цикл рассказов о христианизации Руси, с которого, возможно, началось русское летописание; об этом свидетельствуют как будто бы многочисленные текстуальные параллели, содержащиеся в обоих памятниках

7. Торжественные слова Кирилла Туровского .

Кирилл Туровский. Позднейшее «Житие Кирилла» сообщает, что он рано постригся в монахи, стал затворником (т. е. жил уединенно в келье) и в период своего затворничества «много божественная писания изложи». Позднее князь и горожане умолили Кирилла занять епископскую кафедру в городе Турове (на северо-западе Киевской земли). Умер Кирилл не позже 1182 г.Авторитет творений Кирилла был настолько велик, что многие его «слова» включались в сборники «Златоуст» и «Торжественник» наряду с произведениями Иоанна Златоуста.Авторство ряда произведений, надписанных именем Кирилла Туровского, спорно, но с достаточным основанием можно считать, что ему принадлежит «Притча о душе и теле», «Повесть о белоризце и о мнишстве», «Сказание о черноризском чине», восемь «слов» на церковные праздники, тридцать молитв и два канона (цикла песнопений в честь святого).

«Притча о душе и теле», написанная, по мнению И. П. Еремина, между 1160-1169 гг., является обличительным памфлетом против ростовского епископа Федора (Федорца). В основе притчи лежит сюжет о слепце и хромце. Суть его в следующем. Некий владелец виноградника поручил стеречь его двум сторожам: одному - слепому, другому - хромому. Он рассчитывал, что хромой не сможет войти в виноградник, а слепой, если зайдет, то заблудится. Однако хромой увидит вора, а слепой - услышит его. Но сторожа решили перехитрить господина: хромой сел верхом на слепого и указывал ему, куда идти. Таким образом они смогли ограбить виноградник, но жестоко поплатились за это. В притче слепец - это аллегория души, а хромой - аллегория тела. При этом именно душа (слепец) соблазняет, на проступок тело (хромца). Кирилл Туровский, толкуя «Притчу», позволял читателю догадаться, что под слепым имеется в виду епископ Федор, а под хромым - князь Андрей Боголюбский. Поводом для написания притчи явилась попытка князя учредить во Владимире епископию, независимую от киевского митрополита, для чего Федор отправился в Константинополь принять посвящение от тамошнего патриарха, причем обманул последнего, сказав, что в Киеве будто бы нет митрополита - он умер. Впоследствии обман раскрылся, киевский митрополит отлучил Федора от церкви, а попытка Андрея Боголюбского добиться церковной автономности от Киева была осуждена.Наибольшей известностью пользовались торжественные «слова» Кирилла, предназначенные для чтения в церкви в дни церковных праздников. В этих «словах» Кирилл дополняет и развивает лежащие в их основе евангельские сюжеты новыми подробностями, сочиняет диалоги персонажей, создавая, таким образом, новый сюжет, который представлял бы ему большие возможности для аллегорического истолкования значения того или иного праздника.Основным художественным принципом в «словах» Кирилла является риторическая амплификация. «Та или иная тема у него, - пишет И. П. Еремин, - всегда словесно варьируется, распространяется до тех пор, пока содержание ее не будет полностью исчерпано». Каждая тема облекалась в форму риторической тирады, в которой чередуются синонимичные по смыслу и однотипные по синтаксической структуре предложения.Рассмотрим одно из «слов» Кирилла Туровского - «Слово на новую неделю по Пасхе».«Слово» начинается своего рода введением, объясняющим повод его написания: «Велика учителя и мудра сказателя требуеть церкви на украшение праздника», мы же, «нищие словом» и «мутные умом», - продолжает Кирилл, - лишь можем сказать «мало нечто» о празднике.Далее автор характеризует праздник Пасхи: когда «всему пременение (изменение) бысть»: небом стала земля, очищенная от бесовской скверны, обновились люди, ибо из язычников они стали христианами... Новая неделя - это обновление людей, принявших христианскую веру. Кирилл Туровский рисует картину весеннего пробуждения природы: светлеет небо, освободившееся от туч, солнце восходит на высоту и согревает землю, тихо веют ветры, земля рождает зеленую траву, скачут, радуясь весне, «агнци и унцы» (т. е. ягнята и бычки), расцветают цветы и распускаются листья на деревьях... Однако каждому элементу этого описания Кирилл Туровский тут же приводит параллель, после которой становится ясно, что яркая картина эта - всего лишь ряд метафор и сравнений, призванных возвысить, прославить и, что особенно важно, разъяснить верующим те или иные догматы христианской веры. Весна - это вера Христова, «агнци» - «кроткие люди», «унцы» - «кумирослужители» языческих стран, которые приобщились или приобщатся к христианству, и т. д.Каждое из «слов» Кирилла - яркий образец праздничного, торжественного красноречия. Автор в совершенстве владеет риторическим искусством: он то обращается к слушателям, то передает евангельский сюжет или сложную богословскую концепцию с помощью красочных аллегорий, как это было показано выше, то вопрошает и тут же отвечает сам себе, сам с собой спорит, сам себе доказывает.Исследователи творчества Кирилла Туровского давно установили, что и в аллегориях, и в приемах их истолкования, и в самих риторических фигурах автор далеко не всегда оригинален: он опирается на византийские образцы, цитирует или пересказывает фрагменты из «слов» прославленных византийских проповедников. Но в целом произведения туровского епископа не просто компиляции из чужих образов и цитат - это свободное переосмысление традиционного материала, в результате которого является новое, совершенное по форме произведение, воспитывающее у слушателей чувство слова, завораживающее их гармонией ритмически построенных речевых периодов.Синтаксический параллелизм форм, широкое применение морфологической рифмы (употребление рядом сходных грамматических форм) в «словах» Кирилла Туровского как бы компенсировали отсутствие книжной поэзии, подготавливали русского читателя к восприятию «плетения словес» и орнаментального стиля XIV-XVI вв. Приведем лишь один пример. В тирад «(Христос) вводит душа святых пророк в небесное царство, разделяет своим угодником горняго града обители, отверзает праведникам рай, венчает страдавъшая за нь мученики...» параллельными оказываются каждый из трех членов синтаксической конструкции (сказуемое, прямой и косвенный объекты). Далее ее ритмический рисунок еще более усложняется, так как прямой объект, выраженный в конструкциях приведенного выше отрывка одним словом, теперь превращается в словосочетание, каждый из компонентов которого, в свою очередь, имеет параллельные конструкции: «милует вся творящая волю его и хранящая заповеди его, посылает благоверным князем нашим съдравие телесем и душам спасение и врагом одоление... благословляет вся крестьяны, малыя с великими, нищая с богатыми, рабы с свободными, старьце с унотами и женимыя с девицями...»Творчество Кирилла Туровского свидетельствует, что древнерусские книжники XII в. достигли высот литературного совершенства, свободно владели всем многообразием приемов, выработанных античной риторикой и развитых классическим торжественным красноречием Византии. Кирилл Туровский, воплотив в своем творчестве те принципы «притонного толкования», которые отстаивал еще Климент Смолятич, пошел вслед за ним и в искусстве широкого употребления приема риторической амплификации.

8. Учительная литература Киевской Руси. «Поучение» Владимира Мономаха .

вне традиционной жанровой системы. Одним из таких произведений является знаменитое «Поучение» Владимира Мономаха. это четыре самостоятельных произведения; три из них, действительно, принадлежат Владимиру Мономаху: это собственно «Поучение», автобиография и «Письмо к Олегу Святославичу». Молитва Мономаху не принадлежит. Напомним, что все четыре названные произведения известны нам в одном списке: они вставлены в текст «Повести временных лет» в Лаврентьевской летописи, как бы разделяя при этом текст летописной статьи 1096 г.

«Поучение» было написано Мономахом, видимо, в 1117 г. Учил соблюдать нормы христианской морали: быть «кротким», слушать «старейших» и покоряться им, «с точными (равными) и меншими любовь имети», не обижать сирот и вдов - просматриваются контуры определенной политической программы. Основная мысль «Поучения»: князь должен беспрекословно подчиняться «старейшему», жить в мире с другими князьями, не притеснять младших князей или бояр; князь должен избегать ненужного кровопролития, быть радушным хозяином, не предаваться лени, не увлекаться властью, не полагаться на тиунов (управляющих хозяйством князя) в быту и на воевод в походах, во все вникать самому...

Подкрепляя свои наставления и поучения личным примером. Завершается «Поучение» призывом не страшиться смерти ни в бою, ни на охоте, доблестно исполняя «мужьское дело». Другое сочинение Мономаха - «Письмо к Олегу Святославичу». Поводом к его написанию послужила междукняжеская распря, во время которой Олег убил сына Мономаха - Изяслава. Верный своим принципам справедливости и «братолюбия», Мономах выступает с призывом к благоразумию и примирению. Это письмо поражает не только великодушием и государственной мудростью князя, но и проникновенным лиризмом, особенно в той части письма, где Мономах просит Олега отпустить к нему вдову Изяслава.«Поучение» Владимира Мономаха - пока единственный в древнерусской литературе пример политического и морального наставления, созданного не духовным лицом, а государственным деятелем. Автор свободно владел разными стилями литературного языка и умело применял их соответственно жанру и теме произведения. Мономах зовёт своих детей к деятельной жизни, к постоянному труду и убеждает их не пребывать никогда в лености и не преда­ваться разврату. Нельзя полагаться ни на слуг, ни на воевод, и самому нужно во всё входить и за всем надзирать, чтобы не случилось какой-либо беды. Следует уклоняться от пьянства и блуда, потому что от этого погибает и душа и тело. Что знаешь, того не нужно забывать, а чего не знаешь, тому следует учиться, как учил­ся отец Мономаха (Всеволод), усвоивший, сидя дома, пять язы­ков, за что воздают честь в чужих землях. В «Поучении» Мономах выражает поэтический восторг перед красотами природы. В своей основе язык «Поучения» и письма к Олегу чернигов­скому - коренной русский язык, лишь в небольшой степени осложнённый церковнославянизмами, чаще всего присутствую­щими в собственно назидательной части «Поучения» и реже - в автобиографической его части и в письме к черниговскому князю Олегу ".

9. Древнерусское летописание. «Повесть временных лет».

«Повесть временных лет». Летопись - систематическая, из года в год ведущаяся хроника - выросла в значительной мере на основе устного исторического эпоса.

Летопись как литературный жанр в середине XI в. Однако древнейшие списки летописей относятся к более позднему времени: XIII и XIV вв. - Синодальный список Новгородской первой летописи, Лаврентьевский список относится к 1377 г., Ипатьевская летопись к первой четверти XV в.

Изучение летописания осложняется еще и следующим обстоятельством. почти в каждой летописи история Руси излагается «с самого начала» - приводится полностью или в сокращении, иногда очень значительном, текст «Повести временных лет», рассказывающей, «откуда есть пошла Русская земля».

«Повесть временных лет», о которой речь пойдет далее, создана в начале XII в. Составитель Нестор. явилась цельной, литературно изложенной историей Руси.

свод, произведение, основанное на предшествующих летописных сочинениях, включившее в свой состав фрагменты из различных источников, литературных, публицистических, фольклорных и т. д. изложение «с самого начала», с сотворения мира, а генеалогические линии правящих династий возведены к мифическим героям или даже богам.

пронизана единой патриотической идеей: рассказ о великих началах: начале русской государственности, начале русской культуры, о началах, которые, по убеждению летописцев, сулят в грядущем могущество и славу их родине. часты сюжетные рассказы.

летопись вся полна аналогиями, широкими историческими перспективами. Поэтому в летописи говорится о главных героях этой исторической мистерии - царях, князьях, воеводах и о главных, отвечающих их положению в обществе функциях. Князь изображается по преимуществу в самые центральные моменты своей деятельности - при вступлении на престол, во время битв или дипломатических акций; смерть князя - своеобразный итог его деятельности, и летописец стремится выразить этот итог в церемониальном посмертном некрологе, в котором перечисляются доблести и славные деяния князя, при этом именно те его добродетели, которые приличествуют ему как князю и христианину. Церемониальность изображения требует соблюдения этикета словесного выражения

с «Повести» начинались почти все летописные своды последующих веков.

10. «Слово о полку Игореве» и его эпоха. Идейное содержание произведения .

«Слово о полку Игореве» и памятники древнерусской литературы. повлиял на другие памятники древнерусской литературы на повесть о Куликовской битве -«Задонщину». Подражать другому произведению, цитировать или пересказывать его было в обычае средневековых книжников. на «Повесть об Акире Премудром».

существенное место занимает полемика о подлинности памятника или о времени его создания.

Недоверие к древности «Слова» возникло после гибели рукописи в пожаре 1812 г. «Слово» казалось неестественно совершенным для уровня художественной культуры Киевской Руси. «темные места» «Слова», обилие в нем непонятных слов, которые на первых порах пытались объяснить на материале других славянских языков.

Историческая основа сюжета «Слова о полку Игореве». Рассмотрим события 1185 г., какими они предстают перед нами по летописному рассказу.

Идейное содержание «Слова». Автор «Слова» настойчиво подчеркивает основную идею произведения: необходимо единство князей в борьбе состепняками, необходимо прекращение усобиц и «которы» - войн между отдельными феодалами, в которые враждующие стороны втягивали и половцев. возражает против междоусобиц, посягательств на чужие земли, убеждает князей в необходимости жить в мире и безусловно подчиняться старшему по положению - великому князю киевскому. Автор рассуждает о них, оценивает, рассматривает их на фоне широкой исторической перспективы, едва ли не на фоне всей русской истории. Именно этими жанровыми особенностями «Слова» определяется и своеобразие его композиции и система его образов.

11. Художественное своеобразие «Слова о полку Игореве» (жанр, композиция, система образов).

«Композиция «Слова». вступление – воспоминание о певце Бояне. Определён хронологический диапазон («от стараго Владимера до нынешняго Игоря»), автор рассказывает о дерзком замысле Игоря «навести» свои полки на Половецкую землю, «испити шеломомь Дону». встреча Игоря и Буй Тура Всеволода, контраст с последующим рассказом о грозных знамениях, которыми отмечено начало Игорева похода и которые предвещают его трагический исход: это и солнечное затмение, и необычные зловещие звуки в ночной тишине. Рассказ о второй, роковой для Игоря битве прерывается авторским отступлением - воспоминанием о временах Олега Святославича.- тема губительных междоусобиц, из-за которых гибнет благоденствие всех русичей. битва игоря против половце, последствия поражения Игоря скажутся на Руси. Сама природа скорбит о поражении Игоря. Вставка о бедах всей Русской земли, говорит о том, что в них повинны сами русские князья, которые начали на себя «крамолу ковати». Только в объединении всех русских сил против кочевников - залог победы, и пример тому - поражение, которое нанес половцам Святослав Киевский, когда половецкий хан Кобяк был взят в плен и «пал» «въ гриднице Святъславли». вещий сон Святослава, предрекающем ему горе и смерть. Вставка о времени Всеслава Полоцкого. Он также не добился победы, несмотря на временные успехи. В Путивле Ярославна молит силы природы помочь ее мужу, вызволить его из плена. Характерно, что и в этом лирическом плаче, построенном по образцу народного причитания, звучат свойственные всему памятнику общественные мотивы: Ярославна печется не только о супруге, но и о его «воях», она вспоминает о славных походах Святослава Киевского на хана Кобяка. Плач Ярославны тесно связан с последующим рассказом о побеге Игоря из плена. Природа помогает Игорю: дружески беседует с князем река Донец, вороны, галки и сороки замолкают, чтобы не выдать преследователям местонахождения беглецов, указывают им путь дятлы, радуют песнями соловьи. Спор ханов Кончака и Гзы о том, как поступить им с плененным сыном Игоря Владимиром, продолжает этот насыщенный символами, взятыми из мира живой природы, рассказ о бегстве князя: Игорь летит «соколом» на родину, а ханы решают судьбу «соколича». два типа метафор - воинских символов («сокол» - удалой воин) и символов фольклорных, в данном случае - восходящих к символике свадебных песен, где жених - «сокол», а невеста - «красная девушка», «лебедушка». Эпилог «Слова» праздничен и торжествен: вернувшийся на Русь Игорь приезжает в Киев, к великому Святославу; «страны рады, гради весели». Здравицей в честь князя и заканчивается «Слово».

Жанр «Слова». в центре внимания рассуждения, оценка поступка Игоря, раздумья о причинах «туги» и печали, охватившей всю Русскую землю в настоящем, обращение к событиям прошлого с его победами и несчастьями. «Слово» (как и ряд других памятников) оказывается как бы вне жанровой системы. А. Н. Робинсон и Д. С. Лихачев сопоставляют с жанром так называемых «шансон де жест» - «песен о подвигах», аналогиями «Песнь о Роланде» или другие подобные произведения западноевропейского феодального эпоса. В «Слове» объединены эпическое и книжное начала. «Эпос полон призывов к защите страны... - пишет Д. С. Лихачев. - Характерно его «направление»: призыв идет как бы от народа (отсюда фольклорное начало), но обращен он к феодалам - золотое слово Святослава, и отсюда книжное начало».

Поэтика «Слова». черты эпического и стиля монументального историзма. события, и поступки, и сами качества героев «Слова» оцениваются на фоне всей русской истории, на фоне событий не только XII, но и XI в., церемониальность, этикетность «Слова» (как славы и плачи). И сами князья в «Слове» изображаются в церемониальных положениях. О пленении Игоря сообщается как о церемониальном действе: князь пересаживается из золотого княжеского седла в седло раба (кощеево). авторские отступления, исторические экскурсы, в которых обычно наиболее рельефно выделяется основная идея «Слова» - осуждение княжеских усобиц, размышление о горестях Русской земли, подвергающейся половецким набегам.

Эпичность соседствует с книжными элементами. Авторские рассуждения, обращения, фольклорная стихия. типичная для фольклора гиперболизацию, фольклорными являются и образы битвы-пира, и бранного поля, отождествленного с мирной пашней, и образы волка, тура, соколов, с которыми сравниваются герои «Слова»; эпитеты. Планы реалистического (историко-документального) изображения персонажей и событий и описания фантастического мира враждебных «русичам» сил. Многие эпизоды «Слова» обладают символическим подтекстом. нет статичного пейзажа. Было замечено, что «художественная система «Слова» вся построена на контрастах». Одним из таких контрастов является противопоставление образов-метафор: солнца (света) и тьмы (ночи, темноты). Игорь - это «свет светлый», а Кончак - «черный ворон», накануне битвы черные тучи с моря идут, хотят прикрыть 4 солнца. В вещем сне Святославу видится, что его покрывают «черной паполомой» (как покрывали обычно тело покойника), ему наливали синее (черное) вино, всю ночь каркали «бусые (серые) врани». Зато когда Игорь возвращается из плена на Русь, вновь «солнце светится на небесе».

Ритмичность «Слова». ритмика преднамеренна, входит в художественные задачи автора, но это ритмизованная проза; причем ритмические фрагменты в «Слове» чередуются с фрагментами, в которых ритм либо иной, либо вообще отсутствует. повторы сходных синтаксических конструкций, и «ритмическое равновесие», когда «несколько коротких синтаксических единиц сменяются одной или двумя длинными; несколько длинных заключаются одной или двумя короткими». Особенностью языка «сочетать сходно звучащие слова», прибегать к своеобразной звукописи (см., например: «нощь стонущи; потопташа поганые полки половецкыя... по полю; тугою им тули затче; труся... росу»).

12. Жанр патерика в древнерусской литературе. Киево-Печерский патерик .

Патери́к (отеческая книга, старческая книга, жанр аскетической литературы, сборник изречений святых отцов подвижников или рассказов о них.) Литература патериков развивается в IV-V веках, когда появляются три сборника, вошедших в основной фонд христианской литературы: так называемый азбучный патерик, в котором в азбучном порядке (по именам святых от святого Антония до святого Ора) собраны изречения старцев (в греческой традиции книга называется Αποφθέγματα των άγίων γερόντων - «изречения святых старцев»), египетский патерик или «История монахов в Египте» (Historia Monachorum in Aegypto), содержащий краткие рассказы о египетских анахоретах, их притчи и афоризмы, и Лавсаик (греч. Λαυσαϊχόν, Historia Lausiaca), повествование о египетских монахах Палладия, епископа еленопольского, написанное им по просьбе византийского сановника Лавса (о значимости последней книги свидетельствует тот факт, что рассказы из неё читаются в православном богослужении на утренях во все время Великого Поста). сборник рассказов об основании Киево-Печерского монастыря и житий его первых насельников. Основанием послужили два послания, написанные в XIII веке. Первое написано бывшим иноком Киево-Печерской лавры, позже епископом Владимирским и Суздальским Симоном (умер в 1226 году) к своему ученику и другу киево-печерскому иноку Поликарпу; цель этого послания - путем повествования о чудесной жизни прославивших Печерскую обитель подвижников научить Поликарпа христианскому смирению и кротости. Второе написано киево-печерским монахом Поликарпом к киево-печерскому архимандриту Акиндину и состоит также из рассказов об иноках обители. Позднее к этим посланиям присоединены сказания о начале Киево-Печерского монастыря, об украшении обители, о первых подвижниках, а также статьи, имеющие отношение к предмету «Патерика», а иногда и без всякой связи с ним. Здесь можно встретить ответ Феодосия на вопрос великого князя Изяслава о латинянах, сказания о происхождении и первоначальном состоянии русской церкви, о крещении славян и проч. Историки находят в «Патерике» сведения об экономических, социальных и культурных отношениях в Киевской Руси, анимистических представлениях тех времён, когда языческие верования сосуществовали с христианством. Редактировался «Патерик» много раз; древнейший список относится к XV веку, позднейший к XVII веку. Древнейшие списки: Арсеньевский, составлен в 1406 году для тверского епископа Арсения, содержит рассказы о святых и повесть Симона о создании печерской церкви Пресвятыя Богородицы («Слово о создании церкви Печерской»); два Кассиановских, составлены в 1460 и 1462 годах по поручению киево-печерского клирошанина, позже уставника, инока Кассиана; содержат полностью сочинения Симона и Поликарпа и повесть о создании церкви, которая разделена на две части: первая - о церкви, помещена в начале Патерика; вторая (об оковании раки Феодосия) после жития св. Феодосия. В 1635 году вышел печатный «Патерик» под редакцией Сильвестра Коссова на польском языке; в приложение этого издания вошли жития Нестора, Симона и Поликарпа. В 1661 году вышло первое церковнославянское издание (инициатор - архимандрит Иннокентий (Гизель)). В 1759 году в московской синодальной типографии вышло новое издание, тщательно пересмотренное и проверенное согласно с учением православной церкви (в редактировании участвовал ректор Новгородской семинарии архимандрит Иоасаф (Миткевич)]); впоследствии оно неоднократно переиздавалось. Отдельные части «Патерика» переводились на русский язык. В 1870 году опубликован русский перевод М. А. Викторовой.

13. Воинские повести эпохи татаро-монгольского нашествия.

Первое столкновение русских с татарами произошло в 1223 г. на юге, на реке Калке, когда русские, соединившиеся с половцами, были разбиты татарским войском. В связи с этим поражением в промежуток между 1223 и 1237 г. возникла в пределах Киева повесть. Для нас особенно любопытны позднейшие варианты повести о битве на Калке с упоминанием о гибели в числе князей Александ­ра Поповича с семьюдесятью храбрыми или Александра Поповича, слуги его Торопца, Добрыни Рязанича - Златого Пояса и семи­десяти великих и храбрых богатырей. Это упоминание об Александ­ре Поповиче стоит в непосредственной связи с былиной о гибели русских богатырей, в том числе Александра Поповича и Добрыни ". Повесть о битве на Калке, возникнув, несомненно, в дружинной среде, в летописных сводах подвергалась редакционной обработке составителей сводов, принадлежавших в большинстве к духовной среде, и после этого отразила в себе те покаянно-благочестивые мотивы, которые характеризуют, между прочим, и проповедь того времени. Ещё сильнее эти мотивы вперемежку с цитатами из «свя­щенного писания» звучат в описании разорения татарами северной Руси, главным образом Суздальской земли и города Владимира, читаемом в Лаврентьевской летописи под 1237 г. Пользуясь цита­той из Псалтири, автор восклицает: «Боже! придоша языци на достоянье твое, оскверниша церковь святую твою, положиша Иеру­салима яко овощное хранилище, положиша трупья раб твоих браш-но птицам небесным, плоть преподобных твоих зверем земным; прольяша кровь их акы воду». В связи с опустошением Батыем в том же, 1237 г. Рязанской земли создана была (быть может, вскоре после этого события) повесть о разорении Рязани Батыем, которой предшествует рас­сказ о перенесении попом Евстафием иконы Николы из Корсуня в Рязань. Она известна в текстах только начиная с XVI в. и чи­тается в поздних летописных сводах и в некоторых сборниках. В основе её, несомненно, лежат эпические сказания, устные поэтические произведения, связанные с самим событием. Эпизод смерти Фёдо­ра и его жены Евпраксии, нашедший отражение в былине о Даниле Ловчанине, а также рассказ о Евпатии Коловрате, очевидно, восходят к особым народным историческим песням. С поэтикой устного народного творчества связана и фразеология повести в тех случаях, когда изображается доблесть рязанцев: «дружина ласко­ва», «резвецы», «удальцы», «узорочье и воспитание резанское», «господство резанское», «воеводы крепкие». Во всём тоне повести сильно дают себя знать идеаль­ные представления о рыцарственных взаимоотношениях князя и дружины. Князья неизменно пекутся о своей дружине и оплаки­вают погибших в бою дружинников, дружина же хочет «пити смерт­ную чашу с своими государьми равно». Воодушевляемые предан­ностью своим князьям, «удалцы и резвецы резанские» бьются «крепко и нещадно, яко и земли постонати», «един с тысящей, два с тмою», а когда они не в силах одолеть врага, все до одного уми­рают, испив единую смертную чашу. В повести отсутствует тот покаянный тон, какой мы отмечали в предшествующих памятниках, написанных на тему о татарском нашествии. Не к пассивному подчинению страшному бедствию, а к активной борьбе с ним призывает повесть всем своим содержа­нием. И конец её - бодрый и уверенный. Рязанская земля оправ­ляется от батыева нашествия и отстраивается, рязанцы радуются освобождению от «безбожнаго, зловернаго царя Батыя». Явственные признаки ритмического склада повести частично отмечались уже выше. Они могут быть прослежены ещё и на дру­гих образцах. Когда татары овладели Рязанью, они великую княгиню Агрипену, матерь великаго князя, з снохами и с прочими княгинеми мечи исекоша, а епископа и священническый чин огню предаша, во святей церкве пожегоша, а иней многи от оружия падоша, а во граде многих людей, и жены, и дети мечи исекоша, и иных в реце потопиша, и ерей, черноризца до останка исекоша, и весь град пожгоша, и все узорочие нарочитое, богатство резанское , и сродник их, киевское и черниговское, поимаша, а храмы божия разориша, и во святых олтарех много крови пролияша. О князьях и воинах, погибших при защите Рязани, сказано: от зверей телеса их снедаема и от множества птиц растерзаема. Все отмеченные особенности повести о разорении Рязани Ба­тыем заставляют очень высоко расценивать её как памятник на­шей ранней повествовательной литературы воинского жанра, от­водя ей едва ли не второе место после «Слова о полку Игореве».

14. «Слово о погибели Русской земли» и «Житие Александра Невского» в процессе жанрообразования XIII века.

К числу севернорусских памятников, связанных с нашествием татар, принадлежит и «Слово о погибели Рускыя земли», найден­ное X. М. Лопарёвым в начале 1890-х годов в рукописи XV в. псковского Печерского монастыря и тогда же им опубликованное ". Оно невелико по объёму (в рукописи занимает 45 строк). В «Слове» перечисляются природные и материальные богат­ства, которыми до татарского нашествия изобиловала «светло-светлая и украсно-украшена земля Руськая». Были тогда на Руси князья грозные, бояре честные, вельможи многие. Большие пространства и живущие на них народы были покорены великому князю Всеволоду, отцу его Юрию, князю киевскому, деду его Владимиру Мономаху, именем которого половцы устрашали детей в колыбели и при котором литовцы из своих болот не показывались на свет, а венгры укрепляли каменные свои города железными воротами, чтобы он через них не въехал к ним; немцы же радовались, живя далеко за синим морем. Различные соседние племена платили дань Владимиру мёдом, а царь византийский Мануил, опасаясь, как бы Владимир не взял Царьграда, посылал ему великие дары. Так было раньше, теперь же приключилась болезнь христианам. Таково содержание этого выдающегося памятника, проникну­того чувством глубокого патриотизма, гордостью прошлым Рус­ской земли и скорбью о её бедствиях, причинённых ей татарами. Вслед за ним идёт житие Александра Невского, не имеющее здесь особого заглавия и даже не отделённое от текста «Слова о погибе­ли» особой строкой. «Слово о погибели» представляло собой первую, цели­ком не сохранившуюся часть трилогии. Н. И. Серебрянский предполагал, что «Слово о погибели» яв­ляется предисловием к не дошедшей до нас светской биографии Александра Невского, написанной одним из дружинников князя и возникшей вскоре после его смерти ".Однако едва ли «Слово» можно считать изначальным вступле­нием к светской биографии Александра Невского или к церковно­му его житию. Художественный стиль «Слова о погибели» представляет со­бой сочетание книжного стиля с устнопоэтическими формами пе­сенной речи. Книжный стиль сказывается преимущественно в пере­числении богатств, которыми изобилует Русская земля, и в состав-эпитетах, От­туда же идёт и эпический образ Владимира Мономаха. «Слово о погибели» оказало большое влияние на вступитель­ную часть одной из редакций жития князя Фёдора Ярославского, возникшей в конце XV - начале XVI в. под пером Андрея Юрье­ва, но здесь эта вступительная часть примыкает к житию Фёдора гораздо органичнее, чем «Слово о погибели» к житию Александра Невского.

Житие Александра Невского, особенно прославившегося своей доблестной победой над немецкими рыцарями, написано в конце XIII или в самом начале XIV в. Судя по сходству лите­ратурной манеры жития Александра Невского с литературной ма­нерой Галицко-Волынской летописи (см. ниже) и «Девгениева дея­ния», переведённого, нужно думать, в Галицко-Волынской земле, автором жития был выходец из Галицко-Волынского княжества, переселившийся вместе с митрополитом Кириллом III ко двору Александра Невского ". Как видим, Александр Невский изображён в житии прежде всего как идеальный князь и воин, наделённый всеми положи­тельными духовными и физическими качествами в наивысшей сте­пени. Он уподобляется не раз самым выдающимся библейским персонажам. Такой образ князя мог быть дан скорее всего близ­ким к нему человеком, и этот образ присутствовал, нужно думать, уже в той светской биографической повести об Александре, кото­рая предположительно легла в основу древнейшего жития. Автор жития использовал в отдельных случаях компилятивный Хронограф, состоявший из библейских книг, Хроник Георгия Амартола и Иоанна Малалы, «Александрии» и «Повести о разо­рении Иерусалима» Иосифа Флавия и входивший в так называе­мый Архивский сборник, составленный в 1262 г., за год до смерти Александра Невского. Отдельные эпизоды жития могли возник­нуть под влиянием «Девгениева деяния». Ряд мелких эпизодов и стереотипных формул в житии Александра Невского восходит к агиографической литературе, оригинальной («Сказание» о Бо­рисе и Глебе и паримии в честь их и др.) и частично переводной, и к русским летописным пове

Как сообщает летопись, сразу же после принятия Русью христианства Владимир Святославич «нача поимати у нарочитые чади [у знатных людей] дети, и даяти нача на ученье книжное» (ПВЛ, с. 81). Для обучения нужны были книги, привезенные из Болгарии. Старославянский (древнеболгарский) и древнерусский языки настолько близки, что Русь смогла использовать уже готовый старославянский алфавит, а болгарские книги, будучи формально иноязычными, по существу не требовали перевода. Это значительно облегчило знакомство Руси и с памятниками византийской литературы, которые в основной своей массе проникали на Русь в болгарском переводе.

Позднее, во времена Ярослава Мудрого, на Руси начинают переводить непосредственно с греческого. Летопись сообщает, что Ярослав собрал «писце многы и прекладаше от грек на словеньское писмо. И списаша книгы многы» (ПВЛ, с. 102). Интенсивность переводческой деятельности подтверждается как прямыми данными (дошедшими до нас списками переводных памятников или ссылками на них в оригинальных произведениях), так и косвенными: приток переводной литературы в конце X - начале XI в. был не только следствием устанавливавшихся культурных связей Руси с Болгарией или Византией, но прежде всего вызывался острой потребностью, своего рода государственной необходимостью: принявшая христианство Русь нуждалась в литературе для осуществления богослужения, для ознакомления с философскими и этическими доктринами новой религии, ритуальными и правовыми обычаями церковной и монастырской жизни.

Для деятельности христианской церкви на Руси были нужны прежде всего богослужебные книги. Обязательный комплект книг, которые были необходимы для богослужения в каждой отдельной церкви, включал Евангелие апракос, Апостол апракос, Служебник, Требник, Псалтырь, Триодь постную, Триодь цветную и Минеи общие. Если учесть, что в летописях в повествовании о событиях IX–XI вв. упомянуто 88 городов (данные Б. В. Сапунова), в каждом из которых имелось от нескольких единиц до нескольких десятков церквей, то количество необходимых для их функционирования книг будет исчисляться многими сотнями. До нас дошли лишь единичные экземпляры рукописей XI–XII вв., но они подтверждают наши представления о названном выше репертуаре богослужебных книг.

Если перенесение на русскую почву богослужебных книг диктовалось потребностями церковной службы, а их репертуар регламентировался каноном богослужебной практики, то в отношении других жанров византийской литературы можно предполагать некую избирательность.

Но именно здесь мы встречаемся с интересным явлением, которое Д. С. Лихачев охарактеризовал как явление «трансплантации»: византийская литература в отдельных своих жанрах не просто повлияла на литературу славянскую, а через ее посредство на древнерусскую, но была - разумеется в какой-то своей части - просто перенесена на Русь.

Патристика . Прежде всего это относится к византийской патристической литературе. На Руси были известны и пользовались высоким авторитетом произведения «отцов церкви», богословов и проповедников: Иоанна Златоуста, Григория Назианзина, Василия Великого, Григория Нисского, Афанасия Александрийского и др.

Высоко ценились на протяжении всего русского средневековья писатели-гомилеты (авторы поучений и проповедей). Их творения не только помогали формировать нравственные идеалы христианского мира, но одновременно заставляли задуматься над свойствами человеческого характера, обращали внимание на различные особенности человеческой психики, воздействовали своим опытом «человековедения» на другие литературные жанры.

Из писателей-гомилетов наибольшим авторитетом пользовался Иоанн Златоуст (ум. в 407 г.). В его творчестве «усвоение традиций античной культуры христианской церковью достигло полной и классической завершенности. Им был выработан стиль проповеднической прозы, вобравший в себя несметное богатство выразительных приемов риторики и доведенный виртуозностью отделки до потрясающей экспрессивности». Поучения Иоанна Златоуста входили в состав сборников начиная с XI в. От XII в. сохранился список «Златоструя», содержащий преимущественно «слова» Златоуста, несколько «слов» вошло в состав знаменитого Успенского сборника рубежа XII–XIII вв.

В списках XI–XII вв. сохранились переводы и других византийских гомилетов - Григория Богослова, Кирилла Иерусалимского, «Лествица» Иоанна Лествичника, Пандекты Антиоха и Пандекты Никона Черногорца. Изречения и афоризмы «отцов церкви» (наряду с афоризмами, извлеченными из сочинений античных авторов) составили популярный в Древней Руси сборник - «Пчелу» (старший список рубежа XIII–XIV вв.). В «Изборнике 1076 г.» значительное место занимает «Стословец» Геннадия - своего рода «моральный кодекс» христианина.

Произведения гомилетического жанра не скрывали своей назидательной, дидактической функции. Обращаясь непосредственно к читателям и слушателям, писатели-гомилеты стремились убедить их логикой своих рассуждений, превозносили добродетели и осуждали пороки, сулили праведникам вечное блаженство, а нерадивым и грешникам грозили божественной карой.

Жития святых . Памятники агиографического жанра - жития святых - также воспитывали и наставляли, но основным средством убеждения было не столько слово - то негодующее и обличающее, то вкрадчиво-наставительное, сколько живой образ. Остросюжетное повествование о жизни праведника, охотно использовавшее фабулы и сюжетные приемы эллинистического романа приключений, не могло не заинтересовать средневекового читателя. Агиограф обращался не столько к его разуму, сколько к чувствам и способности к живому воображению. Поэтому самые фантастические эпизоды - вмешательство ангелов или бесов, творимые святым чудеса - описывались порой с детальными подробностями, которые помогали читателю увидеть, представить себе происходящее. Иногда в житиях сообщались точные географические или топографические приметы, назывались имена реальных исторических деятелей - все это тоже создавало иллюзию достоверности, призвано было убедить читателя в правдивости рассказа и тем самым придать житиям авторитет «исторического» повествования.

Жития можно условно разделить на два сюжетных типа - жития-мартирии, т. е. повествования о мучениях борцов за веру в языческие времена, и жития, в которых рассказывалось о святых, добровольно принявших на себя подвиг затворничества или юродства, отличавшихся необычайным благочестием, нищелюбием и т. д.

Примером жития первого типа может послужить «Житие святой Ирины». В нем рассказывается, как отец Ирины, царь-язычник Лициний, по наущению демона решает погубить свою дочь-христианку; она должна быть по его приговору раздавлена колесницей, но происходит чудо: конь, порвав постромки, набрасывается на царя, отгрызает ему руку и сам возвращается на прежнее место. Ирину подвергает разнообразным изощренным пыткам царь Седекий, но всякий раз благодаря божественному заступничеству она остается жива и невредима. Царевну бросают в ров, кишащий ядовитыми змеями, но «гады» тотчас же «притискнуша» к стенкам рва и издыхают. Святую пытаются перепилить заживо, но пила ломается, а палачи гибнут. Ее привязывают к мельничному колесу, но вода «повелением божием потече окрест», и т. д.

К другому типу жития относится, например, легенда о Алексее Человеке божием. Алексей, благочестивый и добродетельный юноша, добровольно отрекается от богатства, почета, женской любви. Он покидает дом отца - богатого римского вельможи, красавицу-жену, едва обвенчавшись с ней, раздает взятые из дома деньги нищим и в течение семнадцати лет живет подаянием в притворе церкви Богородицы в Эдессе. Когда повсюду распространилась слава о его святости, Алексей уходит из Эдессы и после скитаний вновь оказывается в Риме. Никем не узнанный, он поселяется в доме отца, кормится за одним столом с нищими, которых ежедневно оделяет подаянием благочестивый вельможа, терпеливо сносит издевательства и побои отцовских слуг. Проходит еще семнадцать лет. Алексей умирает, и только тогда родители и вдова узнают своего пропавшего сына и мужа.

Патерики . Широко известны были в Киевской Руси патерики - сборники коротких рассказов о монахах. Темы патериковых легенд довольно традиционны. Чаще всего это рассказы о монахах, прославившихся своим аскетизмом или смирением. Так, в одной легенде повествуется, как к отшельнику приходят для беседы с ним старцы, жаждущие от него наставления. Но затворник молчит, а на вопрос о причине его безмолвия отвечает, что он день и ночь видит перед собой образ распятого Христа. «Это лучшее нам наставление!» - восклицают старцы.

Герой другого рассказа - столпник. Он настолько чужд гордыни, что даже подаяние нищим раскладывает на ступенях своего убежища, а не отдает из рук в руки, утверждая, что не он, а Богородица одаряет страждущих.

Повествуется в патерике о юной монахине, которая выкалывает себе глаза, узнав, что их красота вызвала вожделение юноши.

Всесилие молитвы, способность подвижников творить чудеса - сюжеты другой группы патериковых новелл. Праведного старца обвиняют в прелюбодеянии, но по его молитве двенадцатидневный младенец на вопрос «кто его отец» указывает пальцем на действительного отца. По молитве благочестивого корабельщика в знойный день над палубой проливается дождь, услаждая страдающих от зноя и жажды путников. Лев, встретившись с монахом на узкой горной тропе, встает на задние лапы, чтобы дать ему дорогу, и т. д.

Если праведникам сопутствует божественная помощь, то грешников в патериковых легендах ожидает страшная и, что особенно характерно, не посмертная, а немедленная кара: осквернителю могил выкалывает глаза оживший мертвец; корабль не двигается с места, пока с его борта не сходит в лодку женщина-детоубийца, а лодку с грешницей тотчас же поглощает пучина; слуга, задумавший убить и ограбить свою госпожу, не может сойти с места и закалывается сам.

Так, в патериках изображается некий фантастический мир, где непрерывно ведут борьбу за души людей силы добра и зла, где праведники не просто благочестивы, но экзальтированно фанатичны, где в самых бытовых ситуациях совершаются чудеса, где даже дикие звери поведением своим подтверждают всесилие веры. Сюжеты переводных патериков оказали влияние на творчество русских книжников: в русских патериках и житиях мы найдем прямые аналогии к эпизодам из патериков византийских.

Апокрифы . Излюбленным жанром древнерусских читателей были и апокрифы, древнейшие переводы которых также восходят к Киевской эпохе. Апокрифами (от греч. ???????? - «тайный, сокровенный») назывались произведения, повествующие о библейских персонажах или святых, но не вошедшие в круг памятников, почитаемых как священное писание или официально признанных церковью. Существовали апокрифические евангелия (например, «Евангелие Фомы», «Никодимово евангелие»), жития («Житие Андрея Юродивого», «Житие Василия Нового»), сказания, пророчества и т. д. В апокрифах нередко содержался более подробный рассказ о событиях или персонажах, упоминаемых в канонических библейских книгах. Существовали апокрифические рассказы об Адаме и Еве (например, о второй жене Адама - Лилит, о птицах, научивших Адама, как похоронить Авеля), о детстве Моисея (в частности, об испытании мудрости мальчика-Моисея фараоном), о земной жизни Иисуса Христа.

В апокрифическом «Хождении Богородицы по мукам» описываются страдания грешников в аду, в «Сказании Агапия» повествуется о рае - чудесном саде, где для праведников приготовлены «одр и трапеза украшена от камения драгого», вокруг «различными гласами» распевают птицы, а оперение у них и золотое, и багряное, и червленое, и синее, и зеленое…

Часто апокрифы отражали еретические представления о настоящем и будущем мире, поднимались до сложных философских проблем. В апокрифах отразилось учение, согласно которому богу противостоит не менее могущественный антипод - сатана, источник зла и виновник бедствий человеческих; так, согласно одной апокрифической легенде, тело человека создано сатаной, а бог лишь «вложил» в него душу.

Отношение ортодоксальной церкви к апокрифической литературе было сложным. Древнейшие индексы (перечни) «книг истинных и ложных» помимо книг «истинных» различали книги «сокровенные», «потаенные», которые рекомендовалось читать лишь людям сведущим, и книги «ложные», читать которые безусловно запрещалось, так как они содержали еретические воззрения. Однако на практике отделить апокрифические сюжеты от сюжетов, находящихся в книгах «истинных», было почти невозможно: апокрифические легенды отразились в памятниках, пользовавшихся самым высоким авторитетом: в хрониках, палеях, в сборниках, применявшихся при богослужении (Торжественниках, Минеях). Отношение к апокрифам со временем изменялось: некоторые популярные в прошлом памятники впоследствии были запрещены и даже уничтожались, но, с другой стороны, в «Великие Минеи Четьи», созданные в XVI в. ортодоксальными церковниками как свод рекомендуемой для чтения литературы, вошло немало текстов, считавшихся прежде апокрифическими.

В числе первых переводов, осуществленных еще при Ярославе Мудром или в течение последующих десятилетий, оказались также памятники византийской хронографии.

Хроника Георгия Амартола . Среди них наибольшее значение для истории русского летописания и хронографии имела «Хроника Георгия Амартола». Автор - византийский монах изложил в своем труде всю историю мира от Адама и до событий середины IX в. Помимо событий библейской истории в «Хронике» рассказывалось о царях Востока (Навуходоносоре, Кире, Камбизе, Дарии), Александре Македонском, о римских императорах, от Юлия Цезаря до Костанция Хлора, а затем о императорах византийских, от Константина Великого до Михаила III. Еще на греческой почве Хроника была дополнена извлечением из «Хроники Симеона Логофета», и изложение в ней было доведено до смерти императора Романа Лакапина (он был свергнут с престола в 944 г., а умер в 948 г.). Несмотря на свой значительный объем и широту исторического диапазона, труд Амартола представлял всемирную историю в своеобразном ракурсе, прежде всего как историю церковную. Автор часто вводит в свое изложение пространные богословские рассуждения, скрупулезно излагает прения на вселенских соборах, сам спорит с еретиками, обличает иконоборчество и довольно часто подменяет описание событий рассуждениями о них. Относительно подробное изложение политической истории Византии мы находим лишь в последней части «Хроники», излагающей события IX - первой половины X в. «Хроника Амартола» была использована при составлении краткого хронографического свода - «Хронографа по великому изложению», который в свою очередь был привлечен при составлении «Начального свода», одного из древнейших памятников русского летописания (см. далее, с. 39). Затем к «Хронике» вновь обратились при составлении «Повести временных лет»; она вошла в состав обширных древнерусских хронографических сводов - «Еллинского летописца», «Русского хронографа» и др.

Хроника Иоанна Малалы . Иной характер имела византийская Хроника, составленная в VI в. огреченным сирийцем Иоанном Малалой. Автор ее, по словам исследовательницы памятника, «задался целью дать нравоучительное, в духе христианского благочестия, назидательное, и в то же время занимательное чтение для широкой аудитории читателей и слушателей». В «Хронике Малалы» подробно пересказываются античные мифы (о рождении Зевса, о борьбе богов с титанами, мифы о Дионисе, Орфее, Дедале и Икаре, Тезее и Ариадне, Эдипе); пятая книга Хроники содержит рассказ о Троянской войне. Подробно излагается у Малалы история Рима (особенно древнейшая - от Ромула и Рема до Юлия Цезаря), значительное место уделено и политической истории Византии. Словом, «Хроника Малалы» удачно дополняла изложение Амартола, в частности, именно через эту «Хронику» Киевская Русь могла познакомиться с мифами античной Греции. До нас не дошли отдельные списки славянского перевода «Хроники Малалы», мы знаем ее только в составе извлечений, вошедших в русские хронографические компиляции («Архивский» и «Виленский» хронографы, обе редакции «Еллинского летописца» и др.).

История Иудейской войны Иосифа Флавия . Возможно, уже в середине XI в. на Руси была переведена «История Иудейской войны» Иосифа Флавия - памятник исключительно авторитетный в христианской литературе средневековья. «История» была написана между 75–79 гг. н. э. Иосифом бен Маттафие - современником и непосредственным участником антиримского восстания в Иудее, перешедшим затем на сторону римлян. Книга Иосифа - ценный исторический источник, хотя и крайне тенденциозный, ибо автор весьма недвусмысленно осуждает своих единоплеменников, но зато прославляет военное искусство и политическую мудрость Веспасиана и Тита Флавиев. В то же время «История» - блестящий литературный памятник. Иосиф Флавий умело использует приемы сюжетного повествования, его изложение изобилует описаниями, диалогами, психологическими характеристиками; «речи» персонажей «Истории» построены по законам античных декламаций; даже рассказывая о событиях, автор остается утонченным стилистом: он стремится к симметричному построению фраз, охотно прибегает к риторическим противопоставлениям, искусно построенным перечислениям и т. д. Порой кажется, что для Флавия форма изложения важна не менее, чем сам предмет, о котором он пишет.

Древнерусский переводчик понял и оценил литературные достоинства «Истории»: он не только смог сохранить в переводе изысканный стиль памятника, но в ряде случаев вступает в соревнование с автором, то распространяя традиционными стилистическими формулами описания, то переводя косвенную речь оригинала в прямую, то вводя сравнения или уточнения, делающие повествование более живым и образным. Перевод «Истории» является убедительным свидетельством высокой культуры слова у книжников Киевской Руси.

Александрия . Не позднее XII в. с греческого было переведено и обширное повествование о жизни и подвигах Александра Македонского - так называемая псевдокаллисфенова «Александрия». В ее основе лежит эллинистический роман, созданный, видимо, в Александрии во II–I в. до н. э., но позднее подвергавшийся дополнениям и переработкам. Первоначальное биографическое повествование с течением времени все более беллетризировалось, обрастало легендарными и сказочными мотивами, превращаясь постепенно в типичный для эллинистической эпохи приключенческий роман. Одна из таких поздних версий «Александрии» и была переведена на Руси.

Действительная история деяний знаменитого полководца здесь едва прослеживается, погребенная под напластованиями поздних преданий и легенд. Александр оказывается уже не сыном македонского царя, а внебрачным сыном Олимпиады и египетского царя-чародея Нектонава. Рождение героя сопровождается чудесными знамениями. Вопреки истории, Александр завоевывает Рим и Афины, дерзко является к Дарию, выдавая себя за македонского посла, ведет переговоры с царицей амазонок и т. д. Особенно изобилует сказочными мотивами третья книга «Александрии», где пересказываются (разумеется, фиктивные) письма Александра к матери; герой сообщает Олимпиаде о виденных им чудесах: людях гигантского роста, исчезающих деревьях, рыбах, которых можно сварить в холодной воде, шестиногих и трехглазых чудовищах и т. д. Тем не менее древнерусские книжники, видимо, воспринимали «Александрию» как историческое повествование, о чем свидетельствует включение ее полного текста в состав хронографических сводов. Независимо от того, как был воспринят на Руси роман об Александре, сам факт знакомства древнерусских читателей с этим популярнейшим сюжетом средневековья имел большое значение: древнерусская литература тем самым вводилась в сферу общеевропейских культурных интересов, обогащала свои знания истории античного мира.

Повесть об Акире Премудром . Если «Александрия» генетически восходила к историческому повествованию и рассказывала о историческом персонаже, то «Повесть об Акире Премудром», также переведенная в Киевской Руси в XI - начале XII в., по происхождению своему является чисто беллетристическим памятником - древней ассирийской легендой VII в. до н. э. Исследователи не пришли к единому выводу о путях проникновения «Повести об Акире» на Русь: существуют предположения, что она была переведена с сирийского или с армянского оригинала. На Руси Повесть прожила долгую жизнь. Древнейшая ее редакция (видимо, очень близкий к оригиналу перевод) сохранилась в четырех списках XV–XVII вв. В XVI или начале XVII в. Повесть была коренным образом переработана. Новые ее редакции (Краткая и восходящая к ней Распространенная), в значительной мере утратившие свой первоначальный восточный колорит, но приобретшие черты русской народной сказки, были чрезвычайно популярны в XVII в., а в старообрядческой среде повесть продолжала бытовать вплоть до нашего времени.

В древнейшей редакции русского перевода Повести рассказывалось, как Акир, мудрый советник царя Синагриппа, был оклеветан своим приемным сыном Анаданом и приговорен к смертной казни. Но преданный друг Акира - Набугинаил спас и сумел надежно укрыть осужденного. Некоторое время спустя египетский фараон потребовал, чтобы царь Синагрипп прислал к нему мудреца, который смог бы отгадать загадки, предложенные фараоном, и построить дворец «между небом и землей». За это фараон выплатит Синагриппу «трехлетнюю дань». Если же посланец Синагриппа не справится с заданием, дань взыщут в пользу Египта. Все приближенные Синагриппа, включая и Анадана, ставшего теперь преемником Акира на посту первого вельможи, признают, что не в силах выполнить требование фараона. Тогда Набугинаил сообщает отчаявшемуся Синагриппу, что Акир жив. Счастливый царь прощает опального мудреца и посылает его под видом простого конюха к фараону. Акир разгадывает загадки, а затем хитроумно избегает выполнения последнего задания - постройки дворца. Для этого Акир обучает орлиц поднимать в воздух корзину; сидящий в ней мальчик кричит, чтобы ему подавали «камение и известь»: он готов приступить к сооружению дворца. Но никто не может доставить в поднебесье необходимые грузы, и фараон вынужден признать себя побежденным. Акир с «трехлетней данью» возвращается домой, вновь становится приближенным Синагриппа, а разоблаченный Анадан умирает страшной смертью.

Мудрость (или хитрость) героя, освобождающегося от необходимости выполнить неосуществимую задачу, - традиционный сказочный мотив. И характерно, что при всех переделках Повести на русской почве именно рассказ о том, как Акир отгадывает загадки фараона и мудрыми контртребованиями принуждает его отказаться от своих претензий, пользовался неизменной популярностью, его беспрестанно перерабатывали и дополняли новыми подробностями.

Повесть о Варлааме и Иоасафе . Если «Повесть об Акире Премудром» многими своими элементами напоминает волшебную сказку, то другая переводная повесть - о Варлааме и Иоасафе - тесно сближается с агиографическим жанром, хотя в действительности в основе ее сюжета лежит легендарная биография Будды, пришедшая на Русь через византийское посредство.

В Повести рассказывается, как царевич Иоасаф, сын индийского царя-язычника Авенира, под влиянием пустынника Варлаама становится христианским подвижником.

Однако сюжет, потенциально изобилующий «конфликтными ситуациями», оказывается в Повести чрезвычайно сглаженным: автор словно спешит устранить возникающие препятствия или попросту «забыть» о них. Так, например, Авенир заключает юного Иоасафа в уединенный дворец именно для того, чтобы мальчик не смог услышать о идеях христианства и не узнал о существовании на свете старости, болезней, смерти. И тем не менее Иоасаф все же выходит из дворца и тут же встречает больного старика, а к нему в палаты без особых препятствий проникает христианин-отшельник Варлаам. Языческий мудрец Нахор по замыслу Авенира в диспуте с мнимым Варлаамом должен развенчать идеи христианства, но вдруг совершенно неожиданно сам начинает обличать язычество. К Иоасафу приводят прекрасную царевну, она должна склонить юного аскета к чувственным наслаждениям, но Иоасаф без труда противостоит чарам красавицы и легко убеждает ее стать целомудренной христианкой. В Повести очень много диалогов, однако все они лишены и индивидуальности и естественности: одинаково высокопарно и «учено» говорят и Варлаам, и Иоасаф, и языческие мудрецы. Перед нами словно пространный философский диспут, участники которого так же условны, как участники беседы в жанре «философского диалога». Тем не менее «Повесть о Варлааме» имела широкое распространение; особенно популярны были входящие в ее состав притчи-апологи, иллюстрирующие идеалы христианского благочестия и аскетизма: некоторые из притч входили в сборники как смешанного, так и постоянного состава (например, в «Измарагд»), и известны многие десятки их списков.

Девгениево деяние . Как полагают, еще в Киевской Руси был осуществлен перевод византийской эпической поэмы о Дигенисе Акрите (акритами назывались воины, несшие охрану границ Византийской империи). На время перевода указывают, по мнению исследователей, данные языка - лексические параллели повести (в русском варианте она получила наименование «Девгениево деяние») и литературных памятников Киевской Руси, а также упоминание Девгения Акрита в «Житии Александра Невского». Но сравнение с Акритом появляется лишь в третьей (по классификации Ю. К. Бегунова) редакции памятника, созданной, вероятно, в середине XV в., и не может служить аргументом в пользу существования перевода в Киевской Руси. Значительные сюжетные отличия «Девгениева деяния» от известных нам греческих версий эпоса об Дигенисе Акрите оставляют открытым вопрос, явились ли эти отличия следствием коренной переработки оригинала при переводе, возникли ли они в процессе позднейших переделок текста на русской почве, или же русский текст соответствует не дошедшей до нас греческой версии.

Девгений (так было передано в русском переводе греческое имя Дигенис) - типичный эпический герой. Он обладает необычайной силой (еще отроком Девгений задушил голыми руками медведицу, а, возмужав, в битвах истребляет тысячи вражеских воинов), он красив, рыцарски великодушен. Значительное место в русской версии памятника занимает рассказ о женитьбе Девгения на дочери гордого и сурового Стратига. Эпизод этот обладает всеми характерными чертами «эпического сватовства»: Девгений поет под окнами девушки любовную песнь; она, восхищенная красотой и удалью юноши, дает согласие бежать с ним, Девгений среди бела дня увозит возлюбленную, в битве одолевает ее отца и братьев, затем мирится с ними; родители молодых устраивают многодневную пышную свадьбу.

Девгений сродни героям переводных рыцарских романов, распространившихся на Руси в XVII в. (таким, как Бова Королевич, Еруслан, Василий Златовласый), и, видимо, эта близость к литературному вкусу эпохи способствовала возрождению рукописной традиции «Деяния»: все три дошедших до нас списка датируются XVII–XVIII вв.

* * *

Итак, Киевская Русь в течение короткого срока обрела богатую и разнообразную литературу. На новую почву была перенесена целая система жанров: хроники, исторические повести, жития, патерики, «слова», поучения. Значение этого явления все более глубоко исследуется и осмысляется в нашей науке. Установлено, что система жанров византийской или древнеболгарской литературы не была перенесена на Русь полностью: древнерусские книжники отдавали предпочтение одним жанрам и отвергали другие. В то же время на Руси возникали жанры, не имеющие аналогии в «литературах-образцах»: русская летопись не похожа на византийскую хронику, а сами хроники используются как материал для самостоятельных и оригинальных хронографических компиляций; совершенно самобытны «Слово о полку Игореве» и «Поучение» Владимира Мономаха, «Моление Даниила Заточника» и «Повесть о разорении Рязани». Переводные произведения не только обогащали русских книжников историческими или естественнонаучными сведениями, знакомили их с сюжетами античных мифов и эпическими преданиями, они представляли собой в то же время и разные типы сюжетов, стилей, манер повествования, являясь своеобразной литературной школой для древнерусских книжников, которые смогли познакомиться с тяжеловесным многословным Амартолом и с лаконичным, скупым на детали и подробности Малалой, с блестящим стилистом Флавием и с вдохновенным ритором Иоанном Златоустом, с героическим миром эпоса о Девгении и экзотической фантастикой «Александрии». Это был богатый материал для читательского и писательского опыта, прекрасная школа литературного языка; она помогла древнерусским книжникам наглядно представить возможные варианты стилей, изощрить слух и речь на колоссальном лексическом богатстве византийской и старославянской литератур.

Но было бы ошибочно полагать, что переводная литература являлась единственной и основной школой древнерусских книжников. Помимо переводной литературы они использовали богатые традиции устного народного творчества, и прежде всего - традиции славянского эпоса. Это не догадка и не реконструкция современных исследователей: как мы увидим далее, народные эпические предания зафиксированы в раннем летописании и представляют собой совершенно исключительное художественное явление, не имеющее аналогии в известных нам памятниках переводной литературы. Славянские эпические предания отличаются особой манерой построения сюжета, своеобразной трактовкой характера героев, своим стилем, отличающимся от стиля монументального историзма, который формировался по преимуществу под влиянием памятников переводной литературы.

- 69.00 Кб

Введение

Переводы составляли самую важную часть древней славянорусской книжности не только по количественному превосходству, но и по идейной значительности. Памятники переводной письменности связывали литературу и культуру феодального общества Древней Руси и славянских стран эпохи средневековья с их историческим предшественником-литературой и культурой античного мира: не только классических Греции и Рима и христианской Византии, но и стран Древнего Востока - Египта, Сирии, Палестины. Эти памятники давали славянам и русским возможность исторического самоопределения, нахождения своего места в мировом историческом процессе. Они же в подавляющей степени определяли идеологическую основу средневековой культуры и поэтому связывали славянский культурный мир и Древнюю Русь с культурными кругами христианских народов Востока и Запада. Переводная письменность обогатила умственный кругозор славянских народов, относительно поздно включившихся в культурный круг народов Средиземноморья, множеством отвлеченных научных и философских представлений и понятий, до того не существовавших в сознании наших предков.

Через переводную письменность Древняя Русь унаследовала от Византии и античности основные образцы литературных видов и жанров, которые затем продолжала разрабатывать на почве собственного творчества. Так, с византийскими хрониками генетически связано летописание; с переводными житиями-произведения агиографического жанра, созданные в Киевской и в Московской Руси; с переводными песнопениями-русское оригинальное гимнологическое творчество; с переводными словами и поучениями “отцов церкви” - произведения торжественного красноречия, созданные русскими проповедниками- Иларионом, митрополитом Киевским, Феодосием Печерскнм, Кириллом Туровским.

1. Своеобразие ранних переводных памятников.

Переводная литература, широким потоком влившаяся в русскую литературу в XI-XII вв., способствовала утверждению в литературе христианской идеологии, принеся с собой ряд новых жанров: жития, проповеди, различные виды церковных песнопений и т. д. Эти новые жанры также способствовали утверждению христианства. Наконец с переводной литературой был перенесен на Русь ряд способов выражения этой новой идеологии: в отдельных приемах риторического искусства, в отдельных приемах изображения внутреннего состояния христианских подвижников

и т. д. Наконец, переводная литература способствовала утверждению в русской литературе ряда образов, символов, метафор.

Для деятельности христианской церкви на Руси были нужны прежде всего богослужебные книги. Обязательный комплект книг, которые были необходимы для богослужения в каждой отдельной церкви, включал Евангелие апракос, Апостол апракос, Служебник, Требник, Псалтырь, Триодь постную, Триодь цветную и Минеи общие.

Эти книги должны были служить руководством при совершении довольно сложного к началу XI в. христианского культа. От XI в. до нас дошли в болгарском переводе служебная месячная Минея (собрание служб в календарном порядке на весь год), Триоди («постная» - тексты праздничных служб до Пасхи и «цветная» - тексты служб в послепасхальное время), затем служебники и требники. Помимо исключительно «деловой» части, эти богослужебные книги заключали в себе тексты литературно-поэтического характера - песнопения и чтения, составлявшие, так сказать, художественную часть богослужебного ритуала. Эти богослужебные книги могли служить и для чтения вне церкви и использовались при обучении грамоте (Часослов). В церковных песнопениях - канонах, стихирах, кондаках, икосах Иоанна Дамаскина, Григория Назианзина, патриарха Софрония - не утратилась еще связь с античной и эллинистической поэзией, с настроениями античной философской лирики. Несложные по тематике (молитвы об исцелении и защите, покаянные молитвы, хвалы святым и божеству), церковные песнопения были очень сложны по своей стилистике и перенесли в русский литературный обиход отдельные цветистые выражения, рифму (обычного в Византии глагольного типа), ритмическое построение прозы, сложные и изысканные сравнения.

Основной «корпус» христианского вероучения - Библия - не был еще полностью переведен в XI-XII вв. Переведено было только то, что отвечало непосредственным потребностям христианского культа, либо ее исторические части для включения в большие исторические сочинения сводного характера - Толковую Палею и др. Тем не менее библейские книги были довольно хорошо представлены в переводах - полностью или в сокращениях.

Если перенесение на русскую почву богослужебных книг диктовалось потребностями церковной службы, а их репертуар регламентировался каноном богослужебной практики, то в отношении других жанров византийской литературы можно предполагать некую избирательность.
Но именно здесь мы встречаемся с интересным явлением, которое Д. С. Лихачев охарактеризовал как явление «трансплантации»: византийская литература в отдельных своих жанрах не просто повлияла на литературу славянскую, а через ее посредство на древнерусскую, но была – разумеется в какой то своей части – просто перенесена на Русь.

Прежде всего это относится к византийской патристической литературе. На Руси были известны и пользовались высоким авторитетом произведения «отцов церкви», богословов и проповедников: Иоанна Златоуста, Григория Назианзина, Василия Великого, Григория Нисского, Афанасия Александрийского и др.

Высоко ценились на протяжении всего русского средневековья писатели гомилеты (авторы поучений и проповедей). Их творения не только помогали формировать нравственные идеалы христианского мира, но одновременно заставляли задуматься над свойствами человеческого характера, обращали внимание на различные особенности человеческой психики, воздействовали своим опытом «человековедения» на другие литературные жанры.

Произведения гомилетического жанра не скрывали своей назидательной, дидактической функции. Обращаясь непосредственно к читателям и слушателям, писатели гомилеты стремились убедить их логикой своих рассуждений, превозносили добродетели и осуждали пороки, сулили праведникам вечное блаженство, а нерадивым и грешникам грозили божественной карой.

Памятники агиографического жанра – жития святых – также воспитывали и наставляли, но основным средством убеждения было не столько слово – то негодующее и обличающее, то вкрадчиво наставительное, сколько живой образ. Остросюжетное повествование о жизни праведника, охотно использовавшее фабулы и сюжетные приемы эллинистического романа приключений, не могло не заинтересовать средневекового читателя. Агиограф обращался не столько к его разуму, сколько к чувствам и способности к живому воображению. Поэтому самые фантастические эпизоды – вмешательство ангелов или бесов, творимые святым чудеса – описывались порой с детальными подробностями, которые помогали читателю увидеть, представить себе происходящее. Иногда в житиях сообщались точные географические или топографические приметы, назывались имена реальных исторических деятелей – все это тоже создавало иллюзию достоверности, призвано было убедить читателя в правдивости рассказа и тем самым придать житиям авторитет «исторического» повествования.

Широко известны были в Киевской Руси патерики – сборники коротких рассказов о монахах. Темы патериковых легенд довольно традиционны. Чаще всего это рассказы о монахах, прославившихся своим аскетизмом или смирением. В патериках изображается некий фантастический мир, где непрерывно ведут борьбу за души людей силы добра и зла, где праведники не просто благочестивы, но экзальтированно фанатичны, где в самых бытовых ситуациях совершаются чудеса, где даже дикие звери поведением своим подтверждают всесилие веры. Сюжеты переводных патериков оказали влияние на творчество русских книжников: в русских патериках и житиях мы найдем прямые аналогии к эпизодам из патериков византийских.

Излюбленным жанром древнерусских читателей были и апокрифы, древнейшие переводы которых также восходят к Киевской эпохе. Апокрифами (от греч. ἀπόκρυφα – «тайный, сокровенный») назывались произведения, повествующие о библейских персонажах или святых, но не вошедшие в круг памятников, почитаемых как священное писание или официально признанных церковью. Существовали апокрифические евангелия (например, «Евангелие Фомы», «Никодимово евангелие»), жития («Житие Андрея Юродивого», «Житие Василия Нового»), сказания, пророчества и т. д. В апокрифах нередко содержался более подробный рассказ о событиях или персонажах, упоминаемых в канонических библейских книгах. Существовали апокрифические рассказы об Адаме и Еве (например, о второй жене Адама – Лилит, о птицах, научивших Адама, как похоронить Авеля), о детстве Моисея (в частности, об испытании мудрости мальчика Моисея фараоном), о земной жизни Иисуса Христа.

Отношение ортодоксальной церкви к апокрифической литературе было сложным. Древнейшие индексы (перечни) «книг истинных и ложных» помимо книг «истинных» различали книги «сокровенные», «потаенные», которые рекомендовалось читать лишь людям сведущим, и книги «ложные», читать которые безусловно запрещалось, так как они содержали еретические воззрения. Однако на практике отделить апокрифические сюжеты от сюжетов, находящихся в книгах «истинных», было почти невозможно: апокрифические легенды отразились в памятниках, пользовавшихся самым высоким авторитетом: в хрониках, палеях, в сборниках, применявшихся при богослужении (Торжественниках, Минеях). Отношение к апокрифам со временем изменялось: некоторые популярные в прошлом памятники впоследствии были запрещены и даже уничтожались, но, с другой стороны, в «Великие Минеи Четьи», созданные в XVI в. ортодоксальными церковниками как свод рекомендуемой для чтения литературы, вошло немало текстов, считавшихся прежде апокрифическими.

В числе первых переводов, осуществленных еще при Ярославе Мудром или в течение последующих десятилетий, оказались также памятники византийской хронографии. Такие как: Хроника Георгия Амартола, Хроника Иоанна Малалы, История Иудейской войны Иосифа Флавия, Александрия, Повесть об Акире Премудром, Повесть о Варлааме и Иоасафе, Девгениево деяние.

1. Соотношение переводного и оригинального.

Современное понятие перевода не всегда применимо к так называемой переводной древнеславянской литературе. Древнеславянские «переводчики», а главным образом переписчики и иногда даже читатели постоянно вносили в эти переводы (на полях рукописей) добавления, разъяснения, упрощали или усложняли язык, вставляли целые куски из других произведении, приспосабливая переводы к нуждам современной им действительности. Иногда древнеславянские книжники перестраивали композицию переводных сочинений или создавали на их основе сводные большие композиции, посвященные крупным темам: всемирной истории, ветхозаветной истории и т. п. «Переводчики» предпочитали считаться с потребностями читателей иногда в большей мере, чем соблюдать близость к оригиналу.

В еще большей степени подвергалась переработкам литература светская - в первую очередь историческая. Внимательное изучение различных редакций русских переводов византийских хроник показывает, что переводы эти сразу же использовались для больших русских сочинений сводного характера по всемирной и русской истории. Русские переписчики упорно и настойчиво расширяли материал этих хроник все новыми и новыми историческими произведениями, которые включались в их состав для наиболее полного освещения всемирной истории. Одновременно русские переводчики и писцы сокращали их риторические части, выбрасывали морально-философские рассуждения, придавали рассказу большую деловитость. Так, на основании переводного материала и частично русского было составлено на Руси обширное сводное сочинение по всемирной истории - Летописец Еллинский и Римский. Основу его первоначальной редакции составляли переводные византийские хроники - Иоанна Малалы и Георгия Амартола, а также перевод «Александрии» псевдо-Каллисфена. Вторая редакция существенно переработала этот первоначальный текст, дополнив его рядом новых источников - Книгой пророка Даниила с толкованиями, Житием Константина и Елены, повестью о взятии Иерусалима Титом, русской повестью о взятии Константинополя крестоносцами в 1204 г., фрагментами из русских летописей.

Исключительный интерес представляет русский перевод «Истории Иудейской войны» Иосифа Флавия. Русский переводчик повести всюду акцентировал представления о воинской чести, о ратной славе, обильно ввел в нее русскую военную терминологию, кое-где дополнив перевод вставками, призывающими к геройству, хваля тех, кто умирает на поле битвы, и проклиная тех «телолюбцев», которые предпочитают умирать от болезни дома. Перевод отличается высокими достоинствами превосходного русского языка.

Конечно, не всякое переводное сочинение подвергалось переводчиками и переписчиками таким свободным переделкам. Сочинения авторитетных авторов (например, отцов церкви) изменялись сравнительно мало: их охраняло уважение к имени автора, но, с другой стороны, это же уважение к имени автора заставляло иногда приписывать ему произведения, которые ему не принадлежали (многие оригинально русские проповеди приписывались, например, Иоанну Златоусту). Весьма бережным было отношение к тексту богослужебных и канонических книг. Здесь текст охранялся страхом быть обвиненным в еретичестве.

Как бы, однако, ни были единообразны требования христианского культа в Византии, в Болгарии и на Руси, русские произведения отчетливо воспринимали воздействие русской действительности, служили ей, становясь русскими не только по содержанию, но и в видоизменениях своей формы. В отношении древнейших русских житий это отчетливо показано их знатоком - С. А. Бугославским. Резюмируя большое число своих наблюдений над русскими древнейшими житиями, С. А. Бугославский писал: «Из византийских житий русские авторы XI-XII вв. заимствовали лишь общие тенденции. Они понимали, что требуется нарисовать тип идеального, христиански выдержанного героя-святого, окружить его имя традиционным панегириком. Сделать же из князя, чья военная, политическая придворная деятельность была хорошо известна и рассказана в других не житийных статьях той же летописи, идеального праведника по типу византийских житий, было невозможно, и это спасло русских агиографов от слепого подражания византийским литературным образцам. Перед русским автором неизбежно вставала трудная задача - примирить в житийных опытах идеальные образы и стилистику византийскихжитий с тенденциозным, живым публицистическим изложением событий современности, а нередко и с укоренившимися народно-поэтическими мотивами.

Краткое описание

Через переводную письменность Древняя Русь унаследовала от Византии и античности основные образцы литературных видов и жанров, которые затем продолжала разрабатывать на почве собственного творчества. Так, с византийскими хрониками генетически связано летописание; с переводными житиями-произведения агиографического жанра, созданные в Киевской и в Московской Руси; с переводными песнопениями-русское оригинальное гимнологическое творчество; с переводными словами и поучениями “отцов церкви” - произведения торжественного красноречия, созданные русскими проповедниками- Иларионом, митрополитом Киевским, Феодосием Печерскнм, Кириллом Туровским.

2. Переводная литература XI–XII веков

Как сообщает летопись, сразу же после принятия Русью христианства Владимир Святославич «нача поимати у нарочитые чади [у знатных людей] дети, и даяти нача на ученье книжное» (ПВЛ, с. 81). Для обучения нужны были книги, привезенные из Болгарии. Старославянский (древнеболгарский) и древнерусский языки настолько близки, что Русь смогла использовать уже готовый старославянский алфавит, а болгарские книги, будучи формально иноязычными, по существу не требовали перевода. Это значительно облегчило знакомство Руси и с памятниками византийской литературы, которые в основной своей массе проникали на Русь в болгарском переводе.

Позднее, во времена Ярослава Мудрого, на Руси начинают переводить непосредственно с греческого. Летопись сообщает, что Ярослав собрал «писце многы и прекладаше от грек на словеньское писмо. И списаша книгы многы» (ПВЛ, с. 102). Интенсивность переводческой деятельности подтверждается как прямыми данными (дошедшими до нас списками переводных памятников или ссылками на них в оригинальных произведениях), так и косвенными: приток переводной литературы в конце X - начале XI в. был не только следствием устанавливавшихся культурных связей Руси с Болгарией или Византией, но прежде всего вызывался острой потребностью, своего рода государственной необходимостью: принявшая христианство Русь нуждалась в литературе для осуществления богослужения, для ознакомления с философскими и этическими доктринами новой религии, ритуальными и правовыми обычаями церковной и монастырской жизни.

Для деятельности христианской церкви на Руси были нужны прежде всего богослужебные книги. Обязательный комплект книг, которые были необходимы для богослужения в каждой отдельной церкви, включал Евангелие апракос, Апостол апракос, Служебник, Требник, Псалтырь, Триодь постную, Триодь цветную и Минеи общие. Если учесть, что в летописях в повествовании о событиях IX–XI вв. упомянуто 88 городов (данные Б. В. Сапунова), в каждом из которых имелось от нескольких единиц до нескольких десятков церквей, то количество необходимых для их функционирования книг будет исчисляться многими сотнями. До нас дошли лишь единичные экземпляры рукописей XI–XII вв., но они подтверждают наши представления о названном выше репертуаре богослужебных книг.

Если перенесение на русскую почву богослужебных книг диктовалось потребностями церковной службы, а их репертуар регламентировался каноном богослужебной практики, то в отношении других жанров византийской литературы можно предполагать некую избирательность.

Но именно здесь мы встречаемся с интересным явлением, которое Д. С. Лихачев охарактеризовал как явление «трансплантации»: византийская литература в отдельных своих жанрах не просто повлияла на литературу славянскую, а через ее посредство на древнерусскую, но была - разумеется в какой-то своей части - просто перенесена на Русь.

Патристика . Прежде всего это относится к византийской патристической литературе. На Руси были известны и пользовались высоким авторитетом произведения «отцов церкви», богословов и проповедников: Иоанна Златоуста, Григория Назианзина, Василия Великого, Григория Нисского, Афанасия Александрийского и др.

Высоко ценились на протяжении всего русского средневековья писатели-гомилеты (авторы поучений и проповедей). Их творения не только помогали формировать нравственные идеалы христианского мира, но одновременно заставляли задуматься над свойствами человеческого характера, обращали внимание на различные особенности человеческой психики, воздействовали своим опытом «человековедения» на другие литературные жанры.

Из писателей-гомилетов наибольшим авторитетом пользовался Иоанн Златоуст (ум. в 407 г.). В его творчестве «усвоение традиций античной культуры христианской церковью достигло полной и классической завершенности. Им был выработан стиль проповеднической прозы, вобравший в себя несметное богатство выразительных приемов риторики и доведенный виртуозностью отделки до потрясающей экспрессивности». Поучения Иоанна Златоуста входили в состав сборников начиная с XI в. От XII в. сохранился список «Златоструя», содержащий преимущественно «слова» Златоуста, несколько «слов» вошло в состав знаменитого Успенского сборника рубежа XII–XIII вв.

В списках XI–XII вв. сохранились переводы и других византийских гомилетов - Григория Богослова, Кирилла Иерусалимского, «Лествица» Иоанна Лествичника, Пандекты Антиоха и Пандекты Никона Черногорца. Изречения и афоризмы «отцов церкви» (наряду с афоризмами, извлеченными из сочинений античных авторов) составили популярный в Древней Руси сборник - «Пчелу» (старший список рубежа XIII–XIV вв.). В «Изборнике 1076 г.» значительное место занимает «Стословец» Геннадия - своего рода «моральный кодекс» христианина.

Произведения гомилетического жанра не скрывали своей назидательной, дидактической функции. Обращаясь непосредственно к читателям и слушателям, писатели-гомилеты стремились убедить их логикой своих рассуждений, превозносили добродетели и осуждали пороки, сулили праведникам вечное блаженство, а нерадивым и грешникам грозили божественной карой.

Жития святых . Памятники агиографического жанра - жития святых - также воспитывали и наставляли, но основным средством убеждения было не столько слово - то негодующее и обличающее, то вкрадчиво-наставительное, сколько живой образ. Остросюжетное повествование о жизни праведника, охотно использовавшее фабулы и сюжетные приемы эллинистического романа приключений, не могло не заинтересовать средневекового читателя. Агиограф обращался не столько к его разуму, сколько к чувствам и способности к живому воображению. Поэтому самые фантастические эпизоды - вмешательство ангелов или бесов, творимые святым чудеса - описывались порой с детальными подробностями, которые помогали читателю увидеть, представить себе происходящее. Иногда в житиях сообщались точные географические или топографические приметы, назывались имена реальных исторических деятелей - все это тоже создавало иллюзию достоверности, призвано было убедить читателя в правдивости рассказа и тем самым придать житиям авторитет «исторического» повествования.

Жития можно условно разделить на два сюжетных типа - жития-мартирии, т. е. повествования о мучениях борцов за веру в языческие времена, и жития, в которых рассказывалось о святых, добровольно принявших на себя подвиг затворничества или юродства, отличавшихся необычайным благочестием, нищелюбием и т. д.

Примером жития первого типа может послужить «Житие святой Ирины». В нем рассказывается, как отец Ирины, царь-язычник Лициний, по наущению демона решает погубить свою дочь-христианку; она должна быть по его приговору раздавлена колесницей, но происходит чудо: конь, порвав постромки, набрасывается на царя, отгрызает ему руку и сам возвращается на прежнее место. Ирину подвергает разнообразным изощренным пыткам царь Седекий, но всякий раз благодаря божественному заступничеству она остается жива и невредима. Царевну бросают в ров, кишащий ядовитыми змеями, но «гады» тотчас же «притискнуша» к стенкам рва и издыхают. Святую пытаются перепилить заживо, но пила ломается, а палачи гибнут. Ее привязывают к мельничному колесу, но вода «повелением божием потече окрест», и т. д.

К другому типу жития относится, например, легенда о Алексее Человеке божием. Алексей, благочестивый и добродетельный юноша, добровольно отрекается от богатства, почета, женской любви. Он покидает дом отца - богатого римского вельможи, красавицу-жену, едва обвенчавшись с ней, раздает взятые из дома деньги нищим и в течение семнадцати лет живет подаянием в притворе церкви Богородицы в Эдессе. Когда повсюду распространилась слава о его святости, Алексей уходит из Эдессы и после скитаний вновь оказывается в Риме. Никем не узнанный, он поселяется в доме отца, кормится за одним столом с нищими, которых ежедневно оделяет подаянием благочестивый вельможа, терпеливо сносит издевательства и побои отцовских слуг. Проходит еще семнадцать лет. Алексей умирает, и только тогда родители и вдова узнают своего пропавшего сына и мужа.

Патерики . Широко известны были в Киевской Руси патерики - сборники коротких рассказов о монахах. Темы патериковых легенд довольно традиционны. Чаще всего это рассказы о монахах, прославившихся своим аскетизмом или смирением. Так, в одной легенде повествуется, как к отшельнику приходят для беседы с ним старцы, жаждущие от него наставления. Но затворник молчит, а на вопрос о причине его безмолвия отвечает, что он день и ночь видит перед собой образ распятого Христа. «Это лучшее нам наставление!» - восклицают старцы.

Герой другого рассказа - столпник. Он настолько чужд гордыни, что даже подаяние нищим раскладывает на ступенях своего убежища, а не отдает из рук в руки, утверждая, что не он, а Богородица одаряет страждущих.

Повествуется в патерике о юной монахине, которая выкалывает себе глаза, узнав, что их красота вызвала вожделение юноши.

Всесилие молитвы, способность подвижников творить чудеса - сюжеты другой группы патериковых новелл. Праведного старца обвиняют в прелюбодеянии, но по его молитве двенадцатидневный младенец на вопрос «кто его отец» указывает пальцем на действительного отца. По молитве благочестивого корабельщика в знойный день над палубой проливается дождь, услаждая страдающих от зноя и жажды путников. Лев, встретившись с монахом на узкой горной тропе, встает на задние лапы, чтобы дать ему дорогу, и т. д.

Если праведникам сопутствует божественная помощь, то грешников в патериковых легендах ожидает страшная и, что особенно характерно, не посмертная, а немедленная кара: осквернителю могил выкалывает глаза оживший мертвец; корабль не двигается с места, пока с его борта не сходит в лодку женщина-детоубийца, а лодку с грешницей тотчас же поглощает пучина; слуга, задумавший убить и ограбить свою госпожу, не может сойти с места и закалывается сам.

Так, в патериках изображается некий фантастический мир, где непрерывно ведут борьбу за души людей силы добра и зла, где праведники не просто благочестивы, но экзальтированно фанатичны, где в самых бытовых ситуациях совершаются чудеса, где даже дикие звери поведением своим подтверждают всесилие веры. Сюжеты переводных патериков оказали влияние на творчество русских книжников: в русских патериках и житиях мы найдем прямые аналогии к эпизодам из патериков византийских.

Апокрифы . Излюбленным жанром древнерусских читателей были и апокрифы, древнейшие переводы которых также восходят к Киевской эпохе. Апокрифами (от греч. ???????? - «тайный, сокровенный») назывались произведения, повествующие о библейских персонажах или святых, но не вошедшие в круг памятников, почитаемых как священное писание или официально признанных церковью. Существовали апокрифические евангелия (например, «Евангелие Фомы», «Никодимово евангелие»), жития («Житие Андрея Юродивого», «Житие Василия Нового»), сказания, пророчества и т. д. В апокрифах нередко содержался более подробный рассказ о событиях или персонажах, упоминаемых в канонических библейских книгах. Существовали апокрифические рассказы об Адаме и Еве (например, о второй жене Адама - Лилит, о птицах, научивших Адама, как похоронить Авеля), о детстве Моисея (в частности, об испытании мудрости мальчика-Моисея фараоном), о земной жизни Иисуса Христа.

В апокрифическом «Хождении Богородицы по мукам» описываются страдания грешников в аду, в «Сказании Агапия» повествуется о рае - чудесном саде, где для праведников приготовлены «одр и трапеза украшена от камения драгого», вокруг «различными гласами» распевают птицы, а оперение у них и золотое, и багряное, и червленое, и синее, и зеленое…

Часто апокрифы отражали еретические представления о настоящем и будущем мире, поднимались до сложных философских проблем. В апокрифах отразилось учение, согласно которому богу противостоит не менее могущественный антипод - сатана, источник зла и виновник бедствий человеческих; так, согласно одной апокрифической легенде, тело человека создано сатаной, а бог лишь «вложил» в него душу.

Отношение ортодоксальной церкви к апокрифической литературе было сложным. Древнейшие индексы (перечни) «книг истинных и ложных» помимо книг «истинных» различали книги «сокровенные», «потаенные», которые рекомендовалось читать лишь людям сведущим, и книги «ложные», читать которые безусловно запрещалось, так как они содержали еретические воззрения. Однако на практике отделить апокрифические сюжеты от сюжетов, находящихся в книгах «истинных», было почти невозможно: апокрифические легенды отразились в памятниках, пользовавшихся самым высоким авторитетом: в хрониках, палеях, в сборниках, применявшихся при богослужении (Торжественниках, Минеях). Отношение к апокрифам со временем изменялось: некоторые популярные в прошлом памятники впоследствии были запрещены и даже уничтожались, но, с другой стороны, в «Великие Минеи Четьи», созданные в XVI в. ортодоксальными церковниками как свод рекомендуемой для чтения литературы, вошло немало текстов, считавшихся прежде апокрифическими.

В числе первых переводов, осуществленных еще при Ярославе Мудром или в течение последующих десятилетий, оказались также памятники византийской хронографии.

Хроника Георгия Амартола . Среди них наибольшее значение для истории русского летописания и хронографии имела «Хроника Георгия Амартола». Автор - византийский монах изложил в своем труде всю историю мира от Адама и до событий середины IX в. Помимо событий библейской истории в «Хронике» рассказывалось о царях Востока (Навуходоносоре, Кире, Камбизе, Дарии), Александре Македонском, о римских императорах, от Юлия Цезаря до Костанция Хлора, а затем о императорах византийских, от Константина Великого до Михаила III. Еще на греческой почве Хроника была дополнена извлечением из «Хроники Симеона Логофета», и изложение в ней было доведено до смерти императора Романа Лакапина (он был свергнут с престола в 944 г., а умер в 948 г.). Несмотря на свой значительный объем и широту исторического диапазона, труд Амартола представлял всемирную историю в своеобразном ракурсе, прежде всего как историю церковную. Автор часто вводит в свое изложение пространные богословские рассуждения, скрупулезно излагает прения на вселенских соборах, сам спорит с еретиками, обличает иконоборчество и довольно часто подменяет описание событий рассуждениями о них. Относительно подробное изложение политической истории Византии мы находим лишь в последней части «Хроники», излагающей события IX - первой половины X в. «Хроника Амартола» была использована при составлении краткого хронографического свода - «Хронографа по великому изложению», который в свою очередь был привлечен при составлении «Начального свода», одного из древнейших памятников русского летописания (см. далее, с. 39). Затем к «Хронике» вновь обратились при составлении «Повести временных лет»; она вошла в состав обширных древнерусских хронографических сводов - «Еллинского летописца», «Русского хронографа» и др.

Хроника Иоанна Малалы . Иной характер имела византийская Хроника, составленная в VI в. огреченным сирийцем Иоанном Малалой. Автор ее, по словам исследовательницы памятника, «задался целью дать нравоучительное, в духе христианского благочестия, назидательное, и в то же время занимательное чтение для широкой аудитории читателей и слушателей». В «Хронике Малалы» подробно пересказываются античные мифы (о рождении Зевса, о борьбе богов с титанами, мифы о Дионисе, Орфее, Дедале и Икаре, Тезее и Ариадне, Эдипе); пятая книга Хроники содержит рассказ о Троянской войне. Подробно излагается у Малалы история Рима (особенно древнейшая - от Ромула и Рема до Юлия Цезаря), значительное место уделено и политической истории Византии. Словом, «Хроника Малалы» удачно дополняла изложение Амартола, в частности, именно через эту «Хронику» Киевская Русь могла познакомиться с мифами античной Греции. До нас не дошли отдельные списки славянского перевода «Хроники Малалы», мы знаем ее только в составе извлечений, вошедших в русские хронографические компиляции («Архивский» и «Виленский» хронографы, обе редакции «Еллинского летописца» и др.).

История Иудейской войны Иосифа Флавия . Возможно, уже в середине XI в. на Руси была переведена «История Иудейской войны» Иосифа Флавия - памятник исключительно авторитетный в христианской литературе средневековья. «История» была написана между 75–79 гг. н. э. Иосифом бен Маттафие - современником и непосредственным участником антиримского восстания в Иудее, перешедшим затем на сторону римлян. Книга Иосифа - ценный исторический источник, хотя и крайне тенденциозный, ибо автор весьма недвусмысленно осуждает своих единоплеменников, но зато прославляет военное искусство и политическую мудрость Веспасиана и Тита Флавиев. В то же время «История» - блестящий литературный памятник. Иосиф Флавий умело использует приемы сюжетного повествования, его изложение изобилует описаниями, диалогами, психологическими характеристиками; «речи» персонажей «Истории» построены по законам античных декламаций; даже рассказывая о событиях, автор остается утонченным стилистом: он стремится к симметричному построению фраз, охотно прибегает к риторическим противопоставлениям, искусно построенным перечислениям и т. д. Порой кажется, что для Флавия форма изложения важна не менее, чем сам предмет, о котором он пишет.

Древнерусский переводчик понял и оценил литературные достоинства «Истории»: он не только смог сохранить в переводе изысканный стиль памятника, но в ряде случаев вступает в соревнование с автором, то распространяя традиционными стилистическими формулами описания, то переводя косвенную речь оригинала в прямую, то вводя сравнения или уточнения, делающие повествование более живым и образным. Перевод «Истории» является убедительным свидетельством высокой культуры слова у книжников Киевской Руси.

Александрия . Не позднее XII в. с греческого было переведено и обширное повествование о жизни и подвигах Александра Македонского - так называемая псевдокаллисфенова «Александрия». В ее основе лежит эллинистический роман, созданный, видимо, в Александрии во II–I в. до н. э., но позднее подвергавшийся дополнениям и переработкам. Первоначальное биографическое повествование с течением времени все более беллетризировалось, обрастало легендарными и сказочными мотивами, превращаясь постепенно в типичный для эллинистической эпохи приключенческий роман. Одна из таких поздних версий «Александрии» и была переведена на Руси.

Действительная история деяний знаменитого полководца здесь едва прослеживается, погребенная под напластованиями поздних преданий и легенд. Александр оказывается уже не сыном македонского царя, а внебрачным сыном Олимпиады и египетского царя-чародея Нектонава. Рождение героя сопровождается чудесными знамениями. Вопреки истории, Александр завоевывает Рим и Афины, дерзко является к Дарию, выдавая себя за македонского посла, ведет переговоры с царицей амазонок и т. д. Особенно изобилует сказочными мотивами третья книга «Александрии», где пересказываются (разумеется, фиктивные) письма Александра к матери; герой сообщает Олимпиаде о виденных им чудесах: людях гигантского роста, исчезающих деревьях, рыбах, которых можно сварить в холодной воде, шестиногих и трехглазых чудовищах и т. д. Тем не менее древнерусские книжники, видимо, воспринимали «Александрию» как историческое повествование, о чем свидетельствует включение ее полного текста в состав хронографических сводов. Независимо от того, как был воспринят на Руси роман об Александре, сам факт знакомства древнерусских читателей с этим популярнейшим сюжетом средневековья имел большое значение: древнерусская литература тем самым вводилась в сферу общеевропейских культурных интересов, обогащала свои знания истории античного мира.

Повесть об Акире Премудром . Если «Александрия» генетически восходила к историческому повествованию и рассказывала о историческом персонаже, то «Повесть об Акире Премудром», также переведенная в Киевской Руси в XI - начале XII в., по происхождению своему является чисто беллетристическим памятником - древней ассирийской легендой VII в. до н. э. Исследователи не пришли к единому выводу о путях проникновения «Повести об Акире» на Русь: существуют предположения, что она была переведена с сирийского или с армянского оригинала. На Руси Повесть прожила долгую жизнь. Древнейшая ее редакция (видимо, очень близкий к оригиналу перевод) сохранилась в четырех списках XV–XVII вв. В XVI или начале XVII в. Повесть была коренным образом переработана. Новые ее редакции (Краткая и восходящая к ней Распространенная), в значительной мере утратившие свой первоначальный восточный колорит, но приобретшие черты русской народной сказки, были чрезвычайно популярны в XVII в., а в старообрядческой среде повесть продолжала бытовать вплоть до нашего времени.

В древнейшей редакции русского перевода Повести рассказывалось, как Акир, мудрый советник царя Синагриппа, был оклеветан своим приемным сыном Анаданом и приговорен к смертной казни. Но преданный друг Акира - Набугинаил спас и сумел надежно укрыть осужденного. Некоторое время спустя египетский фараон потребовал, чтобы царь Синагрипп прислал к нему мудреца, который смог бы отгадать загадки, предложенные фараоном, и построить дворец «между небом и землей». За это фараон выплатит Синагриппу «трехлетнюю дань». Если же посланец Синагриппа не справится с заданием, дань взыщут в пользу Египта. Все приближенные Синагриппа, включая и Анадана, ставшего теперь преемником Акира на посту первого вельможи, признают, что не в силах выполнить требование фараона. Тогда Набугинаил сообщает отчаявшемуся Синагриппу, что Акир жив. Счастливый царь прощает опального мудреца и посылает его под видом простого конюха к фараону. Акир разгадывает загадки, а затем хитроумно избегает выполнения последнего задания - постройки дворца. Для этого Акир обучает орлиц поднимать в воздух корзину; сидящий в ней мальчик кричит, чтобы ему подавали «камение и известь»: он готов приступить к сооружению дворца. Но никто не может доставить в поднебесье необходимые грузы, и фараон вынужден признать себя побежденным. Акир с «трехлетней данью» возвращается домой, вновь становится приближенным Синагриппа, а разоблаченный Анадан умирает страшной смертью.

Мудрость (или хитрость) героя, освобождающегося от необходимости выполнить неосуществимую задачу, - традиционный сказочный мотив. И характерно, что при всех переделках Повести на русской почве именно рассказ о том, как Акир отгадывает загадки фараона и мудрыми контртребованиями принуждает его отказаться от своих претензий, пользовался неизменной популярностью, его беспрестанно перерабатывали и дополняли новыми подробностями.

Повесть о Варлааме и Иоасафе . Если «Повесть об Акире Премудром» многими своими элементами напоминает волшебную сказку, то другая переводная повесть - о Варлааме и Иоасафе - тесно сближается с агиографическим жанром, хотя в действительности в основе ее сюжета лежит легендарная биография Будды, пришедшая на Русь через византийское посредство.

В Повести рассказывается, как царевич Иоасаф, сын индийского царя-язычника Авенира, под влиянием пустынника Варлаама становится христианским подвижником.

Однако сюжет, потенциально изобилующий «конфликтными ситуациями», оказывается в Повести чрезвычайно сглаженным: автор словно спешит устранить возникающие препятствия или попросту «забыть» о них. Так, например, Авенир заключает юного Иоасафа в уединенный дворец именно для того, чтобы мальчик не смог услышать о идеях христианства и не узнал о существовании на свете старости, болезней, смерти. И тем не менее Иоасаф все же выходит из дворца и тут же встречает больного старика, а к нему в палаты без особых препятствий проникает христианин-отшельник Варлаам. Языческий мудрец Нахор по замыслу Авенира в диспуте с мнимым Варлаамом должен развенчать идеи христианства, но вдруг совершенно неожиданно сам начинает обличать язычество. К Иоасафу приводят прекрасную царевну, она должна склонить юного аскета к чувственным наслаждениям, но Иоасаф без труда противостоит чарам красавицы и легко убеждает ее стать целомудренной христианкой. В Повести очень много диалогов, однако все они лишены и индивидуальности и естественности: одинаково высокопарно и «учено» говорят и Варлаам, и Иоасаф, и языческие мудрецы. Перед нами словно пространный философский диспут, участники которого так же условны, как участники беседы в жанре «философского диалога». Тем не менее «Повесть о Варлааме» имела широкое распространение; особенно популярны были входящие в ее состав притчи-апологи, иллюстрирующие идеалы христианского благочестия и аскетизма: некоторые из притч входили в сборники как смешанного, так и постоянного состава (например, в «Измарагд»), и известны многие десятки их списков.

Девгениево деяние . Как полагают, еще в Киевской Руси был осуществлен перевод византийской эпической поэмы о Дигенисе Акрите (акритами назывались воины, несшие охрану границ Византийской империи). На время перевода указывают, по мнению исследователей, данные языка - лексические параллели повести (в русском варианте она получила наименование «Девгениево деяние») и литературных памятников Киевской Руси, а также упоминание Девгения Акрита в «Житии Александра Невского». Но сравнение с Акритом появляется лишь в третьей (по классификации Ю. К. Бегунова) редакции памятника, созданной, вероятно, в середине XV в., и не может служить аргументом в пользу существования перевода в Киевской Руси. Значительные сюжетные отличия «Девгениева деяния» от известных нам греческих версий эпоса об Дигенисе Акрите оставляют открытым вопрос, явились ли эти отличия следствием коренной переработки оригинала при переводе, возникли ли они в процессе позднейших переделок текста на русской почве, или же русский текст соответствует не дошедшей до нас греческой версии.

Девгений (так было передано в русском переводе греческое имя Дигенис) - типичный эпический герой. Он обладает необычайной силой (еще отроком Девгений задушил голыми руками медведицу, а, возмужав, в битвах истребляет тысячи вражеских воинов), он красив, рыцарски великодушен. Значительное место в русской версии памятника занимает рассказ о женитьбе Девгения на дочери гордого и сурового Стратига. Эпизод этот обладает всеми характерными чертами «эпического сватовства»: Девгений поет под окнами девушки любовную песнь; она, восхищенная красотой и удалью юноши, дает согласие бежать с ним, Девгений среди бела дня увозит возлюбленную, в битве одолевает ее отца и братьев, затем мирится с ними; родители молодых устраивают многодневную пышную свадьбу.

Девгений сродни героям переводных рыцарских романов, распространившихся на Руси в XVII в. (таким, как Бова Королевич, Еруслан, Василий Златовласый), и, видимо, эта близость к литературному вкусу эпохи способствовала возрождению рукописной традиции «Деяния»: все три дошедших до нас списка датируются XVII–XVIII вв.

Итак, Киевская Русь в течение короткого срока обрела богатую и разнообразную литературу. На новую почву была перенесена целая система жанров: хроники, исторические повести, жития, патерики, «слова», поучения. Значение этого явления все более глубоко исследуется и осмысляется в нашей науке. Установлено, что система жанров византийской или древнеболгарской литературы не была перенесена на Русь полностью: древнерусские книжники отдавали предпочтение одним жанрам и отвергали другие. В то же время на Руси возникали жанры, не имеющие аналогии в «литературах-образцах»: русская летопись не похожа на византийскую хронику, а сами хроники используются как материал для самостоятельных и оригинальных хронографических компиляций; совершенно самобытны «Слово о полку Игореве» и «Поучение» Владимира Мономаха, «Моление Даниила Заточника» и «Повесть о разорении Рязани». Переводные произведения не только обогащали русских книжников историческими или естественнонаучными сведениями, знакомили их с сюжетами античных мифов и эпическими преданиями, они представляли собой в то же время и разные типы сюжетов, стилей, манер повествования, являясь своеобразной литературной школой для древнерусских книжников, которые смогли познакомиться с тяжеловесным многословным Амартолом и с лаконичным, скупым на детали и подробности Малалой, с блестящим стилистом Флавием и с вдохновенным ритором Иоанном Златоустом, с героическим миром эпоса о Девгении и экзотической фантастикой «Александрии». Это был богатый материал для читательского и писательского опыта, прекрасная школа литературного языка; она помогла древнерусским книжникам наглядно представить возможные варианты стилей, изощрить слух и речь на колоссальном лексическом богатстве византийской и старославянской литератур.

Но было бы ошибочно полагать, что переводная литература являлась единственной и основной школой древнерусских книжников. Помимо переводной литературы они использовали богатые традиции устного народного творчества, и прежде всего - традиции славянского эпоса. Это не догадка и не реконструкция современных исследователей: как мы увидим далее, народные эпические предания зафиксированы в раннем летописании и представляют собой совершенно исключительное художественное явление, не имеющее аналогии в известных нам памятниках переводной литературы. Славянские эпические предания отличаются особой манерой построения сюжета, своеобразной трактовкой характера героев, своим стилем, отличающимся от стиля монументального историзма, который формировался по преимуществу под влиянием памятников переводной литературы.

Из книги Империя - I [с иллюстрациями] автора

4. Славянское завоевание Европы VI-VII веков н.э. как одно из отражений Русского «монгольского» завоевания XIV-XV веков Итог таков.В непредвзятом и откровенном скандинавском рассказе о заселении и покорении Европы потомками «Монгол», Готов, Турок, Татар нашло свое отражение

Из книги Царь славян. автора Носовский Глеб Владимирович

5. Сквозь какую преломляющую призму мы сегодня смотрим на прошлое Руси XIV–XVI веков? Борьба в русском обществе XVII–XVIII веков Итак, много необычного с точки зрения скалигеровско-романовской истории было, оказывается, в старинном Московском Кремле. Но потом, в эпоху оккупации

Из книги Реконструкция всеобщей истории [только текст] автора Носовский Глеб Владимирович

1. РОМЕЯ-ВИЗАНТИЯ XI–XV ВЕКОВ И ВЕЛИКАЯ = «МОНГОЛЬСКАЯ» ИМПЕРИЯ XIV–XVI ВЕКОВ ЯВЛЯЮТСЯ ОРИГИНАЛАМИ ВСЕХ «ДРЕВНИХ ЦАРСТВ» В наших книгах «Империя» и «Библейская Русь» были изложены новые результаты по реконструкции хронологии и истории XIII–XVII веков. Нам представляется

Из книги Реконструкция подлинной истории автора Носовский Глеб Владимирович

6. Царь-Градское Царство XI–XII веков и Ордынская Империя XII–XVI веков являются оригиналами всех основных «древних царств» скалигеровской истории Мы обнаружили, что «императоры западно-римской империи», то есть Габсбурги до XVI века, оказываются лишь фантомными отражениями

Из книги Книга 2. Тайна русской истории [Новая хронология Руси. Татарский и арабский языки на Руси. Ярославль как Великий Новгород. Древняя английская истори автора Носовский Глеб Владимирович

Глава 6 Несмотря на старания фальсификаторов XVII–XVIII веков, английские хроники сохранили много сведений о подлинных событиях XI–XVI веков Англия и Русь-Орда 1. «Античный» римский консул Брут - первый римлянин, завоевавший Британию, был в то же время первым «очень древним»

Из книги Рождение Руси автора Рыбаков Борис Александрович

ЛИТЕРАТУРА ПО ИСТОРИИ РУСИ И РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ IX-XIII ВЕКОВ Греков Б. Д. Киевская Русь. М., 1953.Юшков СВ. Общественно-политический строй и право Киевского государства. М., 1949.Тихомиров М. Н. Древняя Русь. М., 1975.Рыбаков Б. А. Ремесло Древней Руси. М., 1948.Рыбаков Б. А. Киевская Русь и

Из книги Реконструкция подлинной истории автора Носовский Глеб Владимирович

6. Царь-Градское Царство XI–XII веков и Ордынская Империя XIII–XVI веков являются оригиналами всех основных «древних царств» скалигеровской истории Мы обнаружили, что «императоры западно-римской империи», то есть Габсбурги до XVI века, оказываются лишь фантомными отражениями

Из книги Загадка крещения Руси автора Фроянов Игорь Яковлевич

Из книги Царь славян автора Носовский Глеб Владимирович

5. СКВОЗЬ КАКУЮ ПРЕЛОМЛЯЮЩУЮ ПРИЗМУ МЫ СЕГОДНЯ СМОТРИМ НА ПРОШЛОЕ РУСИ XIV–XVI ВЕКОВ? БОРЬБА В РУССКОМ ОБЩЕСТВЕ XVII–XVIII ВЕКОВ Итак, много необычного с точки зрения скалигеровско-романовской истории было, оказывается, в старинном Московском Кремле. Но потом, в эпоху оккупации

Из книги Древнерусская литература. Литература XVIII века автора Пруцков Н И

6. Переводная и оригинальная новелла. Повесть о Фроле Скобееве Среди новых для русской литературы XVII в. жанров была новелла. В формировании светской, вполне автономной от религии и церкви русской культуры этот жанр сыграл поистине громадную роль. Как известно, новелла не

Из книги Средневековые хронологи «удлинили историю». Математика в истории автора Носовский Глеб Владимирович

7. Соответствие между римской историей I–VI веков н. э. (Римские империи II и III) и Священной Римской империей X–XIII веков (империя Гогенштауфенов) СВЕТСКАЯ ИСТОРИЯПродолжим описание повторов в скалигеровской истории, обусловленных сдвигом на 1053 года. Действие обнаруженной

Из книги Книга 1. Империя [Славянское завоевание мира. Европа. Китай. Япония. Русь как средневековая метрополия Великой Империи] автора Носовский Глеб Владимирович

4. Славянское завоевание Европы якобы VI–VII веков н. э. как одно из отражений русского «монгольского» завоевания XIV–XV веков Итог таков. В непредвзятом и откровенном скандинавском рассказе о заселении и покорении Европы потомками «МОНГОЛОВ», ГОТОВ, ТУРОК, ТАТАР нашло свое

Из книги Литература конца XIX – начала XX века автора Пруцков Н И

Литература рубежа веков и периода революции 1905 года

Из книги Книга 1. Западный миф [«Античный» Рим и «немецкие» Габсбурги - это отражения Русско-Ордынской истории XIV–XVII веков. Наследие Великой Империи в культ автора Носовский Глеб Владимирович

1. Царь-Градское царство XI–XII веков и Великая = «Монгольская» империя XIII–XVI веков являются оригиналами всех основных «древних царств» скалигеровской истории Наши результаты позволяют понять, как выглядела на самом деле история Рима. Напомним, что, согласно новой

Из книги Мир истории: Русские земли в XIII-XV веках автора Шахмагонов Федор Федорович

Литература по истории Руси XIII–XV веков Карамзин Н. М. История государства Российского. Спб., 1816, т. III.Соловьев С. М. История России с древнейших времен. М., 1960, т. II, III.Ключевский В. О. Курс русской истории. М., 1959, т. II.Пресняков А. Е. Образование Великорусского государства. П.,

Из книги Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде автора Маликова Мария Эммануиловна

Переводная литература киевской Руси (церковно-историческая, «естественно-научная», патристическая; патерики, жития)

В Киеве интенсивная переводческая деятельность достигает своего расцвета в 30-40-е годы XI в.

Отбор произведений, подлежащих переводу, определялся потребностями верхов феодального общества. Задачи упрочения христианской морали, новой религии стояли на первом плане, и это обусловило преобладание церковной переводной литературы над светской. Однако русские переводчики не прошли мимо светской повести, которая по характеру своего идейно-художественного содержания соответствовала духу времени. Древнерусские книжники перевели с греческого языка ряд воинских, исторических и дидактических повестей, способствовавших упрочению того светского идеала, который пропагандировала оригинальная литература. Переводчики не ставили своей целью точную передачу оригинала, а стремились максимально приблизить его к запросам времени и среды. Поэтому переводимые произведения подвергались редакционной правке.

Переводная церк.-ист. литра: византийские хроники, "естественнонаучные" энциклопедии, сочинения отцов церкви.

Хроники излагали всемирную историю в основном еврейскую и византийскую от сотворения мира и трактовали её с точки зрения церковно-религиозной.. Наиболее значительны Хроники Иоанна Малалы Антиохийского (VI в.) и Георгия Амартола (грешника) (IX в.).

Наибольшей популярностью пользовалась на Руси Хроника Георгия Амартола, до 864 г. и пополненная материалом Хроники Симеона Логофета, до 948-м года - смерти византийск. императора Романа I. Хроника Амартола заключала в себе большое количество фактов, относящихся к византийской церковной жизни и к монастырской истории; она сообщала сведения о еретических движениях, о чудесных "знамениях" и вобрала в себя немало поучительных анекдотических рассказов. Фактические данные хроник использованы были русской повествовательной литературой.

Историко-лит. значение имели средневековые "естественнонаучные" энциклопедии, "Шестодневы" и "Физиологи". "Шестодневы" - изложение шести дней творения на основе средневекового знания. Это воззрения старого книжника на природу, особенно на растительный и животный мир, обильно наделенные элементами поэтической фантастики.

"Физиологи". (II-III вв. н. э.) сведения преимущественно о животных, действительных и воображаемых, и о фантастических камнях и деревьях.

Орёл живёт сто лет, и отрастает конец клюва его, и слепнут очи его, так что он не видит и не может ловить. Тогда он взлетает на высоту, свергается на камень, и отламывается конец клюва его. Потом он купается в золотом озере, садится прямо против солнца, и, когда согреется, спадает с него чешуя, и он вновь становится птенцом.

О фениксе: феникс красивее всех птиц; венец носит на голове и обувь на ногах, как царь; Лежит он 500 лет на кедрах ливанских без пищи, питается тем же святым духом и 500 лет наполняет крылья свои благоуханием. И звонит в колокол, и идёт птица, и входит в церковь. Иерей с птицей садится на ступенях алтаря, и птица обращается в пепел. На утро становится молодым птенцом, а через два дня птенец становится "совершенной" птицей, какой прежде был. Таких рассказов около пятидесяти

К числу переведённых с греческого памятников относится "Христианская топография" Козьмы Индикоплова XV в. Содержит много легендарно-апокрифические элементы в объяснениях устройства Вселенной. ". Козьма Индикоплов, т. е. плаватель в Индию, живший в VI в. н. э. в Александрии, будучи купцом, совершил несколько путешествий на Восток. По его мнению, земля - не шар, а возвышенная плоскость, продолговатая, четвероугольная, покрытая небесным сводом и похожая формой на Ноев ковчег и скинию Завета. Стоя на твёрдом основании, она со всех сторон окружена океаном, по краям которого возвышается стена, четырьмя своими углами прикреплённая к небу. Солнце, луна и звёзды заходят за высокую гору, стоящую на севере. Движениями светил управляют ангелы, которым это дело поручено в четвёртый день творения мира. Русские рукописи "Топографии" Козьмы Индикоплова, точно так же как и греческие, снабжены большим количеством иллюстраций.

Патристическая литература - сочинения отцов церкви Иоанна Златоуста, Ефрема Сирина, Василия Великого, Григория Богослова. Ефрем Сирин (автор сборника "Паренесис"), имел незаурядное поэтическое дарование. Поэзия Ефрема Сирина очень мрачна и насквозь проникнута духом аскетизма.

Краткие поучительные изречения, афоризмы, выбранные из "священного писания", патристической литературы и даже античных светских писателей составили "Пчелу", особый сборник, XII в. Материал "Пчелы" поделён на слова: "о добродетели и о злобе", "о мудрости", "о чистоте и о целомудрии", "о мужьстве и о крепости" и т. д. Изречения приводятся в порядке их авторитетности - из Евангелия, Апостола, из Библии (Соломон, Сирах и т. д.), из отцов церкви, из произведений античных писателей и философов (Плутарх, Диоген, Сократ, Пифагор, Менандр, Аристотель, Эпикур и др.)- Помещаются в "Пчеле" иногда и моралистические выкладки басенного характера,

Древнерусские авторы в своих сочинениях обильно пользовались материалом "Пчелы", приводя афоризмы и изречения, в ней помещённые. В ряде случаев позднее "Пчела" пополнялась изречениями и пословицами, заимствованными из оригинальных произведений древней русской литературы (например, из "Моления Даниила Заточника"), а также устными пословицами, а отдельные изречения из неё сами переходили в пословицы.