Исповедь - как новый жанр. Исповедальный жанр в русской литературе Что такое исповедь в литературе

⁰

Основная часть аналитических публикаций в прессе посвящена исследованию окружающей авторов действительности. Однако наряду с этим существует разряд публикаций, предметом анализа которых является внутренний мир, система ценностей, привычек, установок самого автора выступления.

Такого рода публикации можно назвать самоаналитическими. В “неразвитом”, “свернутом” виде элементы самоанализа можно обнаружить в самых разных публикациях -- заметках, корреспонденциях, рецензиях, статьях и других, где присутствует личное “Я” журналиста. Однако для публикаций этих жанров самоанализ не является целью. Он содержится в текстах постольку, поскольку помогает прояснить какую-то мысль, внести экспрессивное, образное начало в публикацию, показать напряженность ситуации, в которой оказался автор будущего выступления. Когда же самоанализ перерастает из подсобного фактора в одну из главных целей публикации, то возникает своеобразный и вполне самостоятельный жанр исповеди.

Что отличает жанр исповеди от других жанров, кроме того, что предметом ее является внутренний мир самого автора публикации? Поскольку самоанализ осуществляется автором “публичном, на глазах у всей аудитории, то за этим, очевидно, стоит какая-то вполне определенная цель. Следует полагать, что автор исповеди рассчитывает на вполне определенный результат как для самого автора, так и для аудитории СМИ, иначе и не стоило бы публиковать текст. Что может представлять собой этот результат? Очевидно, во-первых, аудитория получит более полное, более адекватное представление (с позиции автора) об авторе исповеди, его ценностях, установках, привычках. Во-вторых, мнение аудитории о публикации, о самом авторе может стать известным самому автору. Значит, он может по-новому взглянуть на себя, уже с позиции аудитории, и, возможно, внести какие-то коррективы в свою жизнь. В-третьих, представление об авторе публикации, о его внутреннем мире, полученное при чтении исповеди, может оказать воздействие на определенную часть аудитории (прежде всего той, для которой автор выступления является авторитетом).

Логично предположить, что наиболее вероятной для автора целью публикации исповеди (независимо от степени ее осознания самим автором) может быть либо первый, либо третий по счету результат. То есть автор может рассуждать так: “Поскольку моя жизнь, мои переживания, мои надежды, моя личность интересны людям, я исповедуюсь перед ними. Пусть они видят, что есть “Я”, как это я сам понимаю. Пусть они судят меня, если хотят, а я свое слово произнесу. А кроме того, может быть, кому-нибудь моя исповедь еще сослужит добрую службу”-

Естественно, содержание исповеди, ее искренность, ее фактическая достоверность определяются прежде всего самим исповедующимся, И если этот исповедующийся кто-то другой, то журналист, готовящий исповедь к печати, уже не имеет права вносить в нее свою правку (за исключением, возможно, знаков препинания и уточнения дат общезначимых событий, приведенных в тексте). Последним человеком, который может править исповедь перед выходом ее в свет, должен быть сам исповедующийся, берущий на себя полную ответственность за свое выступление (и прежде всего -- перед самим собой).

Исповедь ИСПОВЕДЬ , разновидность лирич. самовыражения, культивируемая Л. как лит. жанр, но сохраняющая связь со своим первонач. значением: она - одно из семи христ. таинств, в к-рые входят также крещение, причащение, миропомазание, брак и др. И. требовала от человека полной искренности, стремления избавиться от грехов, раскаяния. Проникнув в худож. лит-ру, И. приобрела дидактич. оттенок, став своеобразным актом публичного покаяния (напр., у Ж. Ж. Руссо, Н. В. Гоголя, Л. Н. Толстого). Но вместе с тем И. явилась и средством морального самоутверждения личности. Как жанр лирики И. была развита романтиками, но в целом соотносима с формой лирич. высказывания от первого лица, известного еще до появления И. как христ. таинства. В предшествовавшей Л. рус. поэтич. традиции элементы лирич. И. появляются у Н. М. Карамзина и В. А. Жуковского, усиливаются в творчестве Е. А. Баратынского. У декабристов И. служила для высказывания политич. и филос. убеждений поэта устами исповедующегося героя («Исповедь Наливайки» К. Ф. Рылеева). Стремление к И. характерно для лирики А. С. Пушкина 30-х гг. («Когда для смертного умолкнет шумный день...»). И. сродни дневнику, но в отличие от него не прикреплена к к.-л. месту и времени. В лермонт. И. нередко сохраняются форма покаяния [«Молитва» («Не обвиняй меня, всесильный»)] и фигура внимающего И. (поэмы «Джюлио», «Мцыри», «Исповедь», стих. «Покаяние»). Но это лишь форма обращенности исповедующегося к тому, кто судит его грехи. В такой форме лермонт. герой вместо того, чтобы молить о прощении прегрешений, наоборот, отстаивает ценность совершенного им в жизни, не желая каяться в содеянном. У Л. выделяются два типа И. Во-первых, это - И., обращенная говорящим к др. человеку или ко «всему свету». Напр., «Мцыри», «Покаяние», «К*» («Я не унижусь пред тобою»). Здесь стремление к покаянию, спасению души и предельная откровенность канонич. И. вытесняются противоположным: «Не хочу я пред небесным / О спасеньи слезы лить / Иль спокойствием чудесным / Душу грешную омыть...» («Покаяние»). Исповедующийся вместо того, чтобы рассказать о себе, воздвигает между собою и слушателем стену тайны, и тайну эту он отказывается раскрыть кому бы то ни было: «За жизнь, за мир, за вечность вам / Я этой тайны не продам!» (поэма «Исповедь»). Противопоставляя себя всему миру, герой тем самым отказывается от помощи. И. оборачивается вызовом собеседнику. Такое самоощущение героя стимулировано еще и тем, что он сомневается в способности слова адекватно передать его чувства и мысли: «...мои дела / Немного пользы вам узнать, - / А душу можно ль рассказать?» («Мцыри»). Исповедь как отпущение грехов кем-то другим обесценивается, и исповедующийся возлагает их отпущение на самого себя. Во-вторых, у Л. существует монологич. И. - И. «для себя». В стих. «Я не хочу, чтоб свет узнал» Л. как бы самому себе уясняет причины, в силу к-рых герой оставляет себе свою тайну: ему «судья лишь бог да совесть». Но бог в поэзии Л. не может стать верховным «очистителем» от греха: исповедующемуся не дано полноты веры, необходимой для завершенной И. Вера постоянно борется с рассудком, с опытом: «Но вере теплой опыт хладный / Противуречит каждый миг...» (стих. «Исповедь»). Местом столкновения веры и опыта как раз и становится И. (см. Религиозные мотивы). Своеобразные полюсы исповедальной лирики Л. - «Молитва» («В минуту жизни трудную») и «Благодарность». В первом стих. выражена взыскуемая поэтом полнота веры, во втором - саркастич. вызов богу (см. Богоборческие мотивы). Противоречие между этими полюсами - осн. тема И. у Л. Поэт не может принять прощения и внутр. оправдания со стороны любого другого человека. Поэтому его И. - в первую очередь отчет человека перед самим собой (отсюда и нежелание раскрыть, доверить тайну кому-то другому). Анализируя себя, лермонт. герой убеждается, что такое противоречие свойственно только ему и только ему оно служит источником душевных сил: «И то, что было б яд другим, / Его живит, его питает / Огнем язвительным своим» (стих. «Исповедь»). Вследствие этого человек то сознательно отгораживается от мира, обрекая себя на одиночество, то, как в стих. «Не обвиняй меня, всесильный», отрекается от «тесного пути спасенья» во имя любви к земным страстям. И противоречие между отторжением от мира и влечением к «волнениям жизни мятежным» является для лермонт. И. главным жанрообразующим моментом. Жанр И. в лермонт. трактовке позднее появится у Ф. М. Достоевского, в творчестве к-рого он стал предметом глубинного анализа («Бесы», «Братья Карамазовы»).

А. М. Песков, В. Н. Турбин Лермонтовская энциклопедия / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом); Науч.-ред. совет изд-ва "Сов. Энцикл."; Гл. ред. Мануйлов В. А., Редкол.: Андроников И. Л., Базанов В. Г., Бушмин А. С., Вацуро В. Э., Жданов В. В., Храпченко М. Б. - М.: Сов. Энцикл. , 1981

Синонимы :

Смотреть что такое "Исповедь" в других словарях:

исповедь - исповедь, и … Русский орфографический словарь

- (Confessiones) (ок. 397–401) в 13 кн. – сочинение Августина, суммирующее драматические перипетии его духовного развития. Название («confessio» – «исповедание веры» и «исповедание грехов») композиционно объединяет кн. I–IX (психологическая… … Философская энциклопедия

ИСПОВЕДЬ, таинство церкви, раскрытие верующим своих грехов священнику и получение от него прощения (отпущения грехов) именем Иисуса Христа. Исповедь сначала была публичной, затем стала тайной, обязательной. В католицизме тайная исповедь… … Современная энциклопедия

Исповедь - ИСПОВЕДЬ, таинство церкви, раскрытие верующим своих грехов священнику и получение от него прощения (“отпущения грехов”) именем Иисуса Христа. Исповедь сначала была публичной, затем стала тайной, обязательной. В католицизме тайная исповедь… … Иллюстрированный энциклопедический словарь

- – религиозно философский трактат Л.Н.Толстого, написанный в 1879–81. В России публикация была запрещена духовной цензурой. Впервые напечатан в журнале «Общее дело» в Женеве в 1881–84, последнее издание: Исповедь; В чем моя вера? Л., 1991. В… … Философская энциклопедия

ИСПОВЕДЬ, исповеди, жен. 1. В христианской церкви покаяние в своих грехах перед священником; обряд отпущения священником грехов после опроса кающегося (церк.). Во время исповеди. Быть на исповеди. 2. Искреннее и полное признание в чем нибудь,… … Толковый словарь Ушакова

Таинство, признание, треба, сознание, покаяние Словарь русских синонимов. исповедь см. признание Словарь синонимов русского языка. Практический справочник. М.: Русский язык. З. Е. Александрова … Словарь синонимов

- «ИСПОВЕДЬ», юношеское стих. Л. (1831); соединяет в себе особенности «исповедальной» лирики и ораторского монолога (см. Исповедь). Выражающее разочарование в мире и людях, в собств. романтич. иллюзиях автора и в то же время сохраняющее семена… … Лермонтовская энциклопедия

Исповедь занимает особое место в русской литературе. Достаточно вспомнить здесь знаменитые "Авторскую исповедь" Н.В. Гоголя, "Исповедь" Л.Н.Толстого, исповеди философствующих героев Ф.М. Достоевского, Л. Андреева.

Исповедальность в русской культуре приобретает особую значимость и в связи с революционными событиями России в начале и в конце ХХ века. Показательным в духовной эволюции русских революционеров начала ХХ века является пример исповедальности бывших социалистов-революционеров после революционных событий 1905 г. Современники называли их писательские работы публичным покаянием. "Они бьют себя кулаками в грудь, исповедуются перед толпой в грехах, на-зывают себя нравственными калеками, уродами, псами смердящими и проказливыми. У всех на устах имя Бога, а в руках - бичи, больно врезающиеся в тело кающихся".

Очевидно, исключительное место исповеди в русской культуре связано с христианством. Христианство пришло в Россию не только как религия, но и как мировоззрение. Поэтому и исповедь в русской культуре приобретает особый, мировоззренческий статус. Она становится своеобразной формой глубочайшего личностного развития и являет собой своеобразный мировоззренческий поступок.

В русской литературе представлены различные уровни исповедальности - исповедь раскаяния и исповедь покаяния. "Исповедь" Л.Н.Толстого характерный случай исповеди раскаяния. Привнесенное извне, "сообщенное мне с детства вероучение, как говорит сам Толстой, исчезло с шестнадцати лет". Под влиянием общества, в котором он жил, без охранительного нравственно-христианского учения в молодом Толстом очень скоро зародилось "желание быть сильнее других людей, т.е. славнее, важнее, богаче других". Именно в это время он и стал писать "из тщеславия, корыстолюбия и гордости". Данным мотивам писательской деятельности соответствовал и его эгоистический образ жизни, подобный многим людям его круга: " Я убивал людей на войне, вызывал на дуэли, чтоб убить, проигрывал в карты, проедал труды мужиков, казнил их, блудил, обманывал. Ложь, воровство, любодеяние всех родов, пьянство, насилие, убийство... Не было преступления, которого бы я не совершил". Под этот образ жизни было им сформировано и соответствующее мировоззрение, как только Толстой приехал в Петербург и сошелся с писателями. Взгляды, воззрения этих людей на жизнь "подставили теорию" "под распущенность моей жизни", анализирует свою жизнь Л. Н. Толстой. Мировоззрение это "выражалось словом прогресс". Из мировоззренческой идеи прогресса, связанной с идеей социальной справедливости, Л. Н. Толстой, как и прочие писатели, выводил роль просвещения: " Развивается же все посредством просвещения". Просвещение, в свою очередь, измеряется распространением книг. Поэтому "мы все тогда, пишет Толстой, были убеждены, что нам нужно говорить и говорить, писать, печатать как можно скорее, как можно больше, что все это нужно для блага человечества".

Из этого самоанализа всемирно известного писателя, жреца прогресса Л. Н. Толстого, мы узнаем о непосредственной связи мировоззренческой идеи социальной справедливости с эгоистическим корыстолюбием: " Мне за это платили деньги, у меня было прекрасное кушанье, женщины, общество, у меня была слава... Быть жрецом ее было очень выгодно и приятно".[ 4 ]

Откуда же пришло Л.Н. Толстому раскаяние в собственном мировоззрении и соответствующем образе жизни? Раскаивание назревало постепенно. Толстой говорит, что наряду с рациональным разумом, оправдывающим его образ жизни и теорию прогресса, в нем всегда жило чувство, не подвластное разуму. Это чувство "вытекало из сердца". Именно оно, это чувство, вновь ожившее в его сердце, и выступило той непосредственной силой, которая побудила его к раскаянию.

Однако от светского "прогрессистского", "социально-справедливого" мировоззрения Толстой отказался вовсе не из жалости, не из сердечной любви к людям, а более всего под страхом собственной смерти, страхом невероятной силы: "Я испытывал ужас перед тем, что ожидает меня... Ужас тьмы был слишком велик, и я хотел поскорее избавиться от него петлей или пулей". Это и есть объяснение поступка Гоголя, "как я уничтожил " Мертвые души" и как уничтожил все, что ни писал в последнее время". Как видим, "подозрения" в умопомрачении Гоголя не имеют оснований. На самом деле имеет место покаяние автора за осмеяние России. Смеялся он над Россией на основе одного лишь остроумного ума, "воззрения", без любви, без мудрого, постигшего правду, сердца. Писал, имея в виду учить всех людей, как правильно жить: " Ум мой всегда был наклонен к существенности и пользе..." В результате из идеи получилась одна лишь гордая претензия: " Замыслы мои были горды", "выводы были только горды и заносчивы", неоднократно повторяет Гоголь. Теперь он ясно видит пагубность своеволия ума, рационализирующего на предмет справедливого устроения мира: "Я заметил, что почти у всякого образовывалась в голове своя собственная Россия и оттого бесконечные споры". Это относилось и к нему самому.

Сначала Гоголь поднялся на первую ступень исповедального поступка к раскаянию, когда он увидел свое нравственное несовершенство и гордость его была поколеблена. На этой ступени, как видим из его "Авторской исповеди", нравственное чувство было целиком направлено на самого себя: " В мыслях моих чем далее, тем яснее представлялся идеал прекрасного человека, тот благостный образ, каким должен быть на земле человек, и мне становилось всякий раз после этого противно глядеть на себя. Это не смирение, но скорее то чувство, которое бывает у завистливого человека, который увидел в руках вещь лучшую, бросает свою и не хочет уже глядеть на нее".

К смиренному же покаянию Гоголя подтолкнула беспощадная, нелицеприятная критика со стороны писателей-народников, опубликованных им (незадолго перед "Авторской исповедью") "Выбранных мест из переписки с друзьями". Размышляя в "Исповеди" над тем, что же собственно произошло с ним, Гоголь пишет об этой критике как причине окончательного умирания в нем гордости: "Может быть, произошло это именно затем, чтобы дать возможность взглянуть на себя самого... гордость во мне бы жила беспрестанно, и ее бы никто не указал... Но когда выставишься перед лицом незнакомых людей... и посыплются со всех сторон упреки впопад и невпопад, ударят и с умыслом и невзначай по всем чувствительным струнам твоим, тут поневоле взглянешь на себя с таких сторон, с каких бы никогда на себя не взглянул; станешь в себе отыскивать тех недостатков, которых никогда бы не вздумал прежде отыскивать. Эта та страшная школа, от которой или точно свихнешься с ума, или поумнеешь больше, чем когда- либо". С Гоголем произошло последнее окончательное сокрушение гордости как условие подлинного сердечно-правдивого покаяния.

Раскаиваясь в гордых помыслах, стыдясь своих мироустройческих претензий, покаянно виня себя за вред, нанесенный России, Гоголь в "Авторской исповеди" раскрывает сущность своего поступка поступка покаяния, от сожжения "Мертвых душ" до написания "Авторской исповеди". Философская сущность покаяния вырисовывается у него в переходе от рационализирующего ума к мудрости правдивого сердца, от гордости высокоценной социальной идеей к любви к людям. Он так и говорит по поводу своих прежних произведений: "Я не знал тогда, что нужно... победить в себе щекотливые струны самолюбия личного и гордости личной... Я не знал еще тогда, что тому, кто пожелает истинно честно служить России, нужно иметь очень много любви к ней, которая бы поглотила уже все другие чувства, нужно иметь много любви к человеку вообще". Гордость сменилась любовью. При этом любовью сердечной, а не рассуждением о любви к человечеству вообще, к миру в целом. Кающийся же Гоголь говорит, что весь мир не полюбишь, если не начнешь прежде любить тех, которые "стоят поближе к тебе и имеют случай огорчить тебя". Он говорит, что любовь ко "всему миру" "ближе всех к холодной черствости душевной". Гоголь потому и кается перед людьми во вредоносном творчестве своих гордых мировоззренческих сатир, что начинает любить людей. Если раньше планы его и виды "были горды и заносчивы", то сейчас у Гоголя появилась потребность служить на какой бы то ни было, хотя бы на самой мелкой и незаметной должности, но служить земле своей. Сейчас, сформированным в опыте сердцем своим, он знает: " Если хоть сколько-нибудь имеешь истинно христианской любви к человеку то... на всяком месте можно сделать много добра".

Исповедь любви к людям началась у Гоголя раньше покаянной " Авторской исповеди" в книге "Выбранные места из переписки с друзьями". Об этой книге Гоголь пишет: "В ней есть моя собственная исповедь, в ней есть излияние и души и сердца моего". Эта сердечная исповедь Гоголя переросла в поступок покаяния на страницах " Авторской исповеди" перед всей Россией. Раньше Гоголь, гордый своим социальным идеалом, "даже с наиискреннейшими приятелями не хотел изъясняться насчет сокровеннейших своих помышлений". В покаянии же он "входит в объяснение с читателем", а читатель, ни более ни менее, - вся Россия. Сейчас вместо гордости - смирение. Сокрушение же гордости развивает любовь. Но Гоголь еще только учится любить людей, он сам говорит об этом, когда разъясняет, почему отказывается писать художественно-мировоззренческие произведения.

Исповедальность в русской литературе выражает природное правдолюбие русского народа. Природное правдолюбие делает человека способным к смирению перед правдой и, следовательно, к покаянию. Отсюда и рождается в литературе идея "маленького человека", чувствующего себя кругом виноватым. Для читателей, воспитанных на горьковской идее гордого, могучего "человека-сокола", героически отчаянного Данко, рассказы о маленьких людях воспринимаются как цикл о существах духовно недоношенных, нравственно приниженных. Но в действительном Червякове А.П. Чехова живет совестный такт, мучительная виноватость русского человека перед Богом (религиозный аспект) и перед другими людьми. Эту "русскую виноватость" хорошо подметил один из русских философов: "В общине-приходе никто другого не называет преступником, но каждый себя считает виноватым во всем, что совершается в нем".

В русских поэмах и песнях (Некрасова, Есенина, Рубцова и др.) много виноватости перед людской правдой, Русью и "святой вечностью". Картины русских, самобытных по духу художников (к примеру, Левитан, Перов, Крамской и т.д.) выражают все то же чувство вины, любви и умиления, "стяжавши плач" перед лицом "святой вечности", правдой абсолютного добра. Виноватники любимая тема и Л.Н. Толстого. Пашенька в "Отце Сергии" на всех работает: стирает, гладит, готовит еду, шьет, прирабатывает, за всеми смиренно ухаживает, всем прислуживает и вечно чувствует себя перед всеми виноватой. В произведениях Лескова вина и жалость, и умиление характеризуют его героев-русских праведников. Вина, жалость и умиление пронизывают русскую литературу, начиная от "Слова о полку Игореве" и русских народных былин, русских "плачей".

В русской художественной литературе витает тема внецерковного публичного покаяния. Это не только безмолвные земные поклоны на площади Раскольникова-убийцы, но и упорный, безмолвный покаянный ход казнящего себя губернатора (убийцы рабочих) по самым пустынным улицам мстительной рабочей слободы у Л. Андреева. В современной литературе - это произведения В.Г. Распутина, В. Крупина, Ф. Абрамова и др.

Через анализ исповедальности в русской литературе можно лучше, отчетливее понять самобытность русской культуры, русского мировоззрения. Интерес к теме "самобытно-русского" в XIX-XX веках не является плодом случайным, а исторически закономерен. Если в XVIII веке все внимание русских было направлено на изучение культуры Европы, то естественно, что в XIX веке умопостижение Россией своей самобытности стало исторической необходимостью. Открываются условия, неизбежно вызывающие "русский вопрос" как в XIX, так и в XX вв.

В XIX в. это культурное отмежевание высшего образованного слоя, "офранцуженного", "онемеченного" и т.д., коротко говоря, "европействующего". XX век знаменателен мировой экспансией американизированной европейской культуры. Вопрос о национальной самобытности остро ставится и ставился не только в России. Но ни в Германии, ни в Англии, ни в какой другой стране не было такого культурного отмежевания высших слоев от народа, как это имело место в России, не было такого уничижительного отношения к своему, национальному, как это было в России, где все "русское": речи ли, одежда, поведение, традиции, обычаи, предметы материальной и духовной культуры, быт, политика, экономика, философия и т. д. - все высмеивалось как низкое, глупое, нелепое.

В этой связи русские писатели говорили, что русским надобно учиться у европейцев уважать себя - там всякий народ хочет быть собою, живет своею самобытной жизнью, в то время как у нас стремление к европеизму подавляет всякое русское, народное, самобытное. Ф. М. Достоевский, размышляя о путях вхождения России в европейское пространство, горько-насмешливо заметил: "Мы нагоняли на себя европейские вкусы, мы даже ели всякую пакость, стараясь не морщиться. Мы именно должны были начать с презрения к своему и своим, которое все более и более возрастало. Мы не замечали в Европе резкое разделение разных национальностей. Мы изо всех сил старались быть европейцами - общечеловеками". И чего же мы достигли? - спрашивает Достоевский. И отвечает: "Результатов странных. Главное, все на нас в Европе смотрят с насмешкой, а на лучших и бесспорно умных русских в Европе смотрят с высокомерным снисхождением. Не спасала их от этого высокомерного снисхождения и даже самоя эмиграция из России, то есть уже политическая эмиграция и полнейшее от России отречение. Не хотели нас европейцы почесть за своих, ни за что, ни за какие жертвы и ни в каком случае. И чем больше мы им в угоду презирали нашу национальность, тем более они презирали нас самих... Мы виляли перед ними, мы подобострастно исповедовали наши европейские взгляды и убеждения, а они свысока нас слушали... и удивлялись тому, как это мы никак не можем стать русскими, мы же никогда не могли растолковать им, что мы хотим быть не русскими, а общечеловеками".

Русские писатели в своем творчестве противопоставляют этому "глобализаторству", низкопоклонничанью пред Европой высокую духовную культуру России - способность к чувству вины, покаянию и правде. Смиренное чувство вины, правды, отсюда и великого терпения, как характерная черта духовного строя русского народа, во многом определяют самобытность русской культуры: политики, искусства, народного творчества, литературы, философии. "В судьбе славянской народности, точно так же как в судьбе Православной церкви, есть что-то особенное: только они представляют примеры того, что, будучи религией и народностью большинства подданных в государстве, они, однако же, вместо того, чтобы быть господствующими, суть самые угнетенные".

Правдолюбие русского народа невозможно оторвать от совести. В русском самосознании совесть означает "прирожденную правду" (Вл. Даль). "От человека утаишь - от совести не утаишь". "Добрая совесть - глас Божий". Поэтому в русской литературе отмечается, что русско-славянская душа, издревле и органически предрасположенная к чувству правды, сердцем отозвалась на Божие благовестие, что русский народ принял христианство не от меча, не по расчету, не страхом и не умственностью, а чувством, добротою, совестью. Таким образом православие русский народ почувствовал извечным чувством правды, "гласом Божиим", совестью. Именно поэтому покаянная исповедь в русской литературе и культуре как совестливое стремление к высшей абсолютной правде является выражением самобытности русского народа. Поэтому и Православная Церковь в России неотделима от ее народа и всякое недобросовестное отношение к ней антинародно в своей сущности.

См.: Толстой Л. Н. Отец Сергий // Толстой Л. Н. Собр. соч.: в 12 т. Т.11. М., 1987. С. 112-173.

ху дела способствовали многие сотрудники компании, именно поэтому книга имеет посвящение Работникам «Дженерал электрик».

Итак, исследование речевых стратегий в плане реализации мотивационного уровня языковой личности автора биографического текста Дж. Уэлча показало, что главной для него является стратегия направленности на адресата, реализующая дидактическую коммуникативную цель, тесно связанная со стратегией создания имиджа автора - не только волевой и творческой личности, способной воплотить в жизнь «истории блестящей карьеры», но и человека, обладающего корпоративным мышлением, благодарного коллегам и подчиненным за их усилия, способствовавшие достижению успеха. Данные стратегии не только демонстрируют особенности языковой личности конкретного автора, но и отражают общекультурные ценности американского общества, которые характеризуются такими преобладающими «эмоциональными индексами» , как «счастье», «самодовольство», «дружественность».

Литература

1. Баранов А.Г. Прагматика как методологическая перспектива языка: монография. Краснодар: Просвещение-Юг, 2008.

2. Ганцева Д.В. Андрей Соболь: творческая биография: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Екатеринбург, 2002.

3. Гребенюк О.С. Автобиография: философско-культурологический анализ: автореф. дис. . канд. филол. наук. Ростов н/Д., 2005.

4. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М., 2002.

5. Ковыршина С.В. Философская автобиография как форма духовного творчества, жанр дискурса и нарратив эпохи: автореф. дис. ... канд. филос. наук. Екатеринбург, 2004.

6. Кулакова И.И. Мемуарно-автобиографическая проза А. В. Никитенко: автореф. дис. . канд. филол. наук. Орел, 2000.

7. Романова Т.В. Модальность как текстообразующая категория в современной мемуарной литературе: автореф. дис. . д-ра филол. наук. СПб., 2004.

8. Самарская Е.Г. Автобиографическое представление как репрезентант личности персонажа в художественном тексте: дис. ... канд. филол. наук. Краснодар, 2008.

9. Шаховский В.И. Лингвистическая теория эмоций: монография. Волгоград, 2008.

10. Шлыкова Ю.Б. Переживание личностью смысла бытия и тип автобиографического текста: автореф. дис. . канд. психол. наук. Краснодар, 2006.

11. Уэлч Дж., Бирн Д. Самая суть. М. : ООО «Издательство АСТ» ; ООО «Трашиткнига», 2004.

12. Welch J. J., Byme J. Straight from the Gut. N.Y. : Werner Business Books, 2004.

Autobiographical text: speech strategy as the aspect of language personality realization

There is researched the language personality of a biographical text’s author, especially its motivational level. There is analysed the choice of speech strategies as the aspect of realization of the motivational level of the author’s language personality. As the basic speech strategies used in the book by J.Welch "Jack: Straight From The Gut" there are considered the strategies of directing at the receiver and creating the author’s image which not only demonstrate special features of a particular language personality but also reflect cultural values of American society.

Key words: language personality, artistic image, autobiographical discourse, speech strategies, motivational level of a language personality.

а.с. пригарина

(волгоград)

ИСПОВЕДЬ КАК ЖАНР И интенция

Рассматриваются вопросы исповеди как одного из жанров религиозного дискурса, содержащего его отличительные признаки и основные особенности. Представляется оправданным говорить не только о жанре исповеди, но и о наличии в текстах разного рода особой исповедальной интенции, которая в определенной степени оказывается шире исповеди. Выявлен и описан ряд типов реализации исповедальной интенции в художественных текстах.

Ключевые слова:религиозный дискурс, жанр, исповедь, исповедальная интенция, способы реализации.

Покаяние, или исповедь, в теологии понимается как примирение грешника с Богом через исповедание и последующее отпущение грехов. По характеру и количеству участников исповедь бывает общей (когда на богослу-

жении все прихожане вместе читают молитву исповедания грехов) и индивидуальной, или частной (когда человек исповедуется Богу либо в храме через медиума, либо оставшись наедине с самим собой в молитвенном уединении). Место и время совершения исповеди в храме четко закреплены и определены тысячелетней практикой богослужения. Как правило, исповедь, представляющая собой одно из религиозных таинств, совершается в храме утром во время божественной литургии (в некоторых случаях исповедь может совершаться во время вечерней службы). Частотность совершения таинства исповеди в христианстве не определена четко. Считается, что человек сам определяет, когда прибегнуть к исповеди (как правило, когда испытывает потребность очистить душу, получить моральное облегчение). В данном случае, несомненно, на первый план выступает психологическое начало. В католицизме, в отличие от православия, исповедь строго обязательна раз в год, даже если нет тяжких грехов (исповедь также обязательна в случае совершения тяжкого греха).

Место проведения исповеди строго фиксировано - в православии священник стоит около аналоя, на котором находится крест. В отдельных случаях допускается исповедание грехов вне стен храма (в случае, если исповедующийся сильно болен или находится при смерти). Обязательным условием для совершения покаяния является подготовка верующего к исповеди (включающая чтение молитв, признание собственной греховности). Но личное покаяние до исповеди не является исчерпывающим, поскольку считается, что полного очищения от греха можно достичь только в рамках таинства исповеди при посредничестве иерея. По словам архимандрита Лазаря, Спаситель, дунув, сказал апостолам: «Примите Духа Святого. Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся» (Ин. 20, 22 - 23). Апостолы же, исполняя волю Господа, передали эту власть своим преемникам - пастырям Церкви Христовой, и по сей день каждый верующий православно и исповедующий чистосердечно пред православным священником свои грехи может получить через его молитву разрешение, прощение, полное отпущение грехов .

В широком смысле исповедь можно рассматривать как одно из семи таинств, принятых в христианстве, причем в различных конфессиях к таинству покаяния относятся по-разному. В православии и католичестве исповедь - одно из основополагающих таинств, в

то время как в протестантизме (англиканские, лютеранские церкви) покаяние перестает восприниматься как таинство и сохраняется только как обряд признания верующим собственной греховности с одновременным глубоким раскаянием. На исповеди базовой парой коммуникации являются священник и прихожанин. Однако, как и в любом другом жанре религиозного дискурса, существенным фактором признается незримое присутствие третьего участника общения - некоего высшего существа - Бога. Человек исповедуется Богу. Интересен тот факт, что в различных конфессиях священнослужителю отводится разная роль. Так, в православии и католичестве священник - это, в первую очередь, посредник при общении с Богом, в то время как в протестантизме (отвергающем всякое посредничество) служителю церкви отводится роль учителя, духовного наставника. В этом аспекте религиозный дискурс сближается с педагогическим. Духовник - обязательно еще и наставник, учитель. «Отсутствие педагогического чутья, таланта, дара, знаний, опыта приводит к тому, что священник теряет духовных детей. Они, может быть, останутся на долгое время, может быть, даже навсегда, верующими людьми, но будут потеряны для церкви» . Священник должен суметь найти слова для каждого, помочь человеку справиться со смущением, неуверенностью, страхом во время исповедания и ни в коем случае «не спугнуть» стремление покаяться. труд священника-исповедника в теологии нередко сравнивается с трудом врача. Мы приходим на исповедь, чтобы «обрести исцеление своих душевных и духовных недугов» .

Исповедь выступает одним из жанровых образцов религиозного дискурса, обладающим всеми его отличительными признаками - как вербальными, так и невербальными.

В.Г. Гольдин относит исповедь к числу сложных речевых событий. Сложные речевые события, как правило, маркируются как явления общественного характера, планируются, контролируются, специально организуются и назначаются на определенное время. «Строение таких событий имеет общественно закрепленный, институциональный, даже в значительной степени ритуализованный характер (часть из них вообще - ритуалы), имя (имя события) вполне определяет ролевой состав, отношения и поведение участников сложного коллективного речевого события» . Слово «исповедь» в современном русском языке имеет несколько значений, наиболее су-

щественные из которых ‘событийное оформление таинства покаяния’ и ‘литературный жанр’. В настоящем исследовании нас будут интересовать оба эти понятия или, скорее, исповедальная интенция, которая присуща не только жанру религиозной исповеди. Исповедь как таинство есть нравственное событие, направленное вовне личности. Исповедальная же стратегия близка к молитвенной. В таинстве покаяния христианин признает перед собой и другими свою греховность. Сам приход на исповедь, молчаливое предстояние, моление, внутреннее усилие с целью открытия своей души Богу - уже исповедь человека, ничего не способного поправить своими силами и молящего о прощении и спасении. таким образом, исповедь может вообще не воплощаться в каком-либо речевом высказывании. Однако таинство покаяния в церковной практике считается воплощенным только тогда, когда человек открыто проговаривает перед священником свои грехи. Священник при этом не является ни судьей, ни зрителем. Находясь в исповедальном пространстве кающегося, священник выступает как проситель за него перед Богом. В этом уникальность исповеди как акта коммуникации.

М.В. Михайлова в своем исследовании исповеди пришла к выводу, что в рамках религиозного дискурса эпистемика проповеди существенно отличается от эпистемики исповеди. Если в первой практически безраздельно доминирует вера, то во второй отражается более сложное когнитивное состояние: от знания о собственных прегрешениях исповедующегося до его веры во всезнающего Бога. При этом сама ситуация исповеди невозможна при отсутствии веры и предполагает, в частности, веру исповедующегося в то, что при условии его искреннего раскаяния его грехи будут отпущены . Исповедь как жанр отличается коммуникативной свободой, относительной стилевой и композиционной независимостью. Содержание, стиль и композиция исповеди будут зависеть лишь от широты мировоззрения, степени покаяния и состояния внутреннего мира человека. Таким образом, религиозный дискурс - дискурс веры, в котором образ человека и образ Бога стремятся к тождеству. В религиозном коммуникативном процессе размыта обратная связь: в одном направлении неясен образ автора, в другом -образ адресата. Тем не менее своеобразие религиозной коммуникации определяет эквивалентные черты в текстах теодискурса, в которых она реализуется. Это позволяет видеть

в религиозных текстах определенную жанровую общность и означает, что существует определенное, исторически и логически сложившееся жанровое пространство религиозных текстов, способствующее усилению внимания адресатов к текстовому, словесному выражению мыслей и отвечающее интересам носителей религиозного мировоззрения.

Если говорить не о канонической исповеди, а об исповедальной интенции, то она оказывается до некоторой степени шире исповеди. Однако она так или иначе опирается на каноны исповеди. У каждого человека в сознании существует некий кодекс правил и норм поведения, которым он следует. каждый, так или иначе, оценивает совершенные им действия, а любая оценка порождает определенное отношение. В том случае, если совершенные поступки оцениваются как положительные, возникает чувство самоудовлетворенности. В случае же совершения неверного действия человек ощущает неудовлетворенность, эмоциональную нестабильность, что в итоге вызывает желание выговориться, объяснить причины совершенного поступка, найти понимание и одобрение окружающих, а все это -не что иное, как определенные исповедальные интенции. Вне религиозного дискурса исповедь, а вернее, реализация исповедальной интенции, имеет ряд существенных отличий. Попытаемся обозначить их суть и некоторые формы реализации.

Каноническая исповедь является таинством, что во многом определяется природой человека: проще открыться незнакомому лицу, будучи уверенным, что о совершенных им поступках не станет известно широкой публике. Довольно часто человек прибегает к исповеди вне стен церкви и даже вне рамок религиозного дискурса. Но в данном случае это уже некий «внутренний монолог», обращенный к высшей силе (медиум в данном случае отсутствует и об отпущении грехов говорить не приходится, представляется возможным свидетельствовать лишь об их признании). Анализ практического материала (художественных текстов) позволил нам выявить ряд подтипов реализации исповедальной интенции, которые мы условно обозначили как а) осознание своих чувств, отношения к кому-либо или чему-либо, с одновременной оценкой самого себя (возможно раскаяние); б) признание совершенной ошибки; в) желание установить причины совершенного поступка; г) угрызения совести, раскаяние.

Поскольку исповедь - это некий «разговор» с Богом, во время которого человек рас-

каивается в содеянном, просит прощения и отпущения грехов, священнослужитель выступает лишь в роли медиума, принимающего исповедь. Исповедуется же человек Всевышнему, во власти которого наказать его или простить (отпустить) грехи. Роль медиума в некоторых случаях - помочь человеку, подсказать, если последний не знает, с чего начать или как правильно оценить то или иное из совершенных им действий. Однако, как показывает практика, люди в большинстве своем способны оценить свои действия и поступки и поэтому при подготовке к исповеди уже в основном четко знают, в чем хотят покаяться. Представляется возможным говорить о том, что во время исповеди человек признается не только Богу, но и самому себе в том, что не всегда может публично озвучить - чувства, переживания, раскаяние, волнение - весь внутренний мир человека оказывается открыт. Не случайно существует точка зрения, согласно которой в трудных жизненных ситуациях порой бывает необходимо просто выговориться, тем более, что вербализация мысли позволяет представить многие моменты точнее и логичнее. Именно данная цель - выговориться и переосмыслить содеянное - лежит в основе многих фрагментов литературных произведений, в которых находит реализацию исповедальная интенция.

Как было отмечено выше, исповедальная интенция может быть вычленена в текстовых фрагментах, когда человек, например, пытается осознать, осмыслить свои чувства, отношение к кому-либо или чему-либо. В данном случае она может выполнять регулятивную функцию: "I have never known or loved another man before or since," she thought, "And in the twenty two years since I’ve known him, my love for him has grown to passion” . Иногда человек пытается осмыслить не только свои чувства и эмоции, но и определить их как причину некоторых своих поступков: Всякое чрезвычайно позорное, без меры унизительное, подлое и, главное, смешное положение, в каковых мне случалось бывать в моей жизни, всегда возбуждало во мне, рядом с безмерным гневом, неимоверное наслаждение. Точно так же и в минуты преступлений, и в минуты опасности жизни. Если б я что-нибудь крал, то я бы чувствовал при совершении кражи упоение от сознания глубины моей подлости. Не подлость я любил (тут рассудок мой бывал совершенно цел), но упоение мне нравилось от мучительного сознания низости. Равно всякий раз, когда я, стоя на барьере, выжидал выстрела

противника, то ощущал то же самое позорное и неистовое ощущение, а однажды чрезвычайно сильно. Сознаюсь, что часто я сам искал его, потому что оно для меня сильнее всех в этом роде .

В ряде случаев человек посредством такой внутренней исповеди может признавать собственные ошибки (что бывает трудно вербализовать): Goodness, she couldn’t tell them that she wanted to give the baby up, and they brought small gifts in to work for her, which always made her fell terribly guilty... . Иногда признание вины находит прямое выражение и в репликах героев: .... Я виновата перед ним и не стою его! . Внутренняя исповедь лица может строиться в виде интеррогативных конструкций - в том случае, когда человек осознает совершение проступка, греха, отступление от нормы, но пока не может найти объяснения совершенному: Why had she died? Why had it happened? Why couldn’t it have been him instead of Annie? But he told no one what he felt, he said nothing to anyone. In fact, for the rest of the week, they said nothing to each other... .

Внутренняя исповедь может содержать и явные пассажи, передающие раскаяние, угрызения совести: ... It was hard to know which was the right thing to do, except that she kept feeling that it would be a greater gift to the child, and even herself, to let it go to other parents. There would be other children one day, and she would always regret this one, but it was the wrong time and the wrong place, and circumstances she just couldn’t manage... или Нет, Наташа, мне, мне надо у твоих ног лежать до тех пор, пока сердце мое услышит, что ты простила меня, потому что никогда, никогда не могу заслужить я теперь от тебя прощения! Я отверг тебя, я проклинал тебя, слышишь, Наташа, я проклинал тебя, - и я мог это сделать!.. А ты, а ты, Наташа: и могла ты поверить, что я тебя проклял! И поверила - ведь поверила! Не надо было верить! Не верила бы, просто бы не верила! , или Я ведь знаю, Ваня, как ты любил меня, как до сих пор еще любишь, и ни одним-то упреком, ни одним горьким словом ты не упрекнул меня во все это время! А я, я... Боже мой, как я перед тобой виновата! Помнишь, Ваня, помнишь и наше время с тобою? Ох, лучше б я не знала, не встречала б его никогда!.. Жила б я с тобой, Ваня, с тобой, добренький ты мой, голубчик ты мой!.. Нет, я тебя не стою! Видишь, я какая: в такую минуту тебе же напоминаю о нашем прошлом счастии, а ты и без того страдаешь! (Там же, с. 41 - 42).

В заключение отметим, что исповедь выступает сложным в коммуникативном и психологическом плане событием, включающим констатацию и оценку фактов, событий жизни человека. Осмысление внутренней сущности и механизмов исповеди требует привлечения знаний из лингвистики, психологии, теологии и ряда других дисциплин. Только комплексный анализ позволяет понять природу такого сложного религиозного таинства и психологического события, каким является исповедь.

Литература

1. Архимандрит Лазарь. Грех и Покаяние последних времен: Изд. Московского подворья СвятоУспенского Псково-Печерского монастыря, 1995.

2. Библия: Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета. Брюссель, 1973.

3. Воробьев В. Покаяние, исповедь, духовное руководство // Путь покаяния: Беседы перед исповедью. М. : Даниловский благовестник, 2005.

4. Гольдин В.Е. Имена речевых событий, поступков и жанры русской речи // Жанры речи. Саратов: Изд-во ГосУНЦ «Колледж», 1997. С. 23 - 34.

5. Достоевский Ф.М. Бесы // Собрание сочинений в пятнадцати томах. Л. : Наука, 1990. Т. 7.

6. Достоевский Ф.М. Униженные и оскорбленные // Собрание сочинений в двенадцати томах. М. : Изд-во «Правда», 1982. Т. 4 (Библиотека «Огонька». Отечественная классика).

7. Мень А. Таинство, слово и образ. Л. : Изд-во «Ферро-Логос», 1991.

8. Михайлова М.В. Молчание и слово (таинство покаяния и литературная исповедь) // Метафизика исповеди. Пространство исповедального слова: материалы Междунар. конф. Санкт-Петербург, 26 - 27 мая 1997 г. СПб. : Изд-во Ин-та Человека РАН, 1997. С. 9 - 14.

9. Steel D. The Gift. N.Y. : Dell Publishing Group Inc., 1996.

Confession as a genre and an intention

There are regarded the issues of a confession as one of the genres of religious discourse which contains its distinguishes and main peculiarities. It is considered reasonable to speak not only about the confession genre but also about the presence of different types of confessionary intention in texts that is to some extent wider than a confession. There is revealed and described the number of types of confessionary intention realization in narrative texts.

Key words: religious discourse, genre, confession, confessionary intention, ways of realization.

Т.С. оСТАПЕШо (Иркутск)

Причины возникновения тавтологических выражений в речи говорящего

Показаны основные причины появления тавтологических выражений в речи говорящих. Выявляются четыре основные причины, по которым говорящие используют в своей речи тавтологии. В соответствии с этим производится разделение тавтологических выражений на четыре группы и дается краткая характеристика данных групп.

Ключевые слова: тавтология, говорящий, причины употребления, речевая ошибка, интенциональность высказывания.

Тавтология - это содержательная избыточность высказывания, проявляющаяся в смысловом дублировании целого или его части. Как известно, тавтология - это лингвистический термин, однако изучением данного явления занимается не только лингвистика. Тавтология - это также предмет изучения логики, философии, культуры речи и других наук, к тому же слово «тавтология» нередко употребляется и в обыденной речи так называемыми «наивными лингвистами». Анализ научной литературы по тавтологии и проведенный ассоциативный эксперимент показали, что рассматриваемое явление имеет неодинаковое осмысление в разных научных отраслях и сфере «наивной лингвистики». Можно сказать, что каждая наука рассматривает тавтологию под своим особым углом зрения, уделяя повышенное внимание какой-либо одной стороне данного многостороннего явления.

религиозно-философский трактат Л. Н. Толстого, написанный в 1879-81. В России публикация была запрещена духовной цензурой. Впервые напечатан в журнале «Общее дело» в Женеве в 1881-84, последнее издание: Исповедь; В чем моя вера? Л., 1991.

В «Исповеди» с глубочайшей силой показан духовный переворот, пережитый писателем в кон. 70-х - нач. 80-х гг. 19 в.

Главная тема «Исповеди» - духовные искания личности, страдающей от бессмысленности жизни, от нравственной и религиозной лжи жрецов религии и искусства. Толстой не находит смысл жизни ни в научных знаниях, ни в учениях индийских и китайских мудрецов, ни в христианских догматах. Только жизнь миллионов простых людей, занимающихся трудом как ее высшим проявлением, дает ответ на решение вопросов о противоположности жизни и смерти, о различиях между истиной и заблуждением, об идеале религиозной веры. Ключ к решению этих проблем Толстой находит в понятии Бога, которое имеет для него универсальное значение. Под Богом он понимает мировую гармонию, причину бытия, творца жизни и человека, всемирный дух, мыслящий разум. Бог - «то, без чего нельзя жить. Знать Бога и жить - одно и то же. Бог есть жизнь» (Толстой Д. Н. Полн. собр. соч., т. 23. М., 1957, с. 46). Смысл жизни самого человека и смысл его веры в жизнь поэтому вполне логично вытекает из понятия Бога: «Задача человека в жизни - спасти свою душу; чтобы спасти свою душу, нужно жить по-Божьи...» (там же, с. 47). Идея очищения души человека через религиозную веру становится главным результатом нравственно-религиозного переворота Толстого.

Толстой различал народную веру, основанную на вере в жизнь и предании, и богословскую «ученую» веру, которую он считал ложной. Толстой сомневался в истинности православия из-за нетерпимого отношения православной Церкви к другим Церквам и верам, допускающего духовное насилие над личностью, и оправдания прямого насилия - убийств на войне во имя веры. Он ставит под сомнение право церковных богословов и проповедников вещать народу нравственно-религиозные истины, критикует обрядовую сторону религии, обращается исключительно к разумному обоснованию веры. «Исповедь» была подвергнута строгой критике со стороны не только православных богословов, но и некоторых литературных деятелей. При этом она была с большим интересом встречена интеллигенцией, т. к. по своему содержанию продолжала нравственно-религиозные искания, которыми была отмечена русская культура на протяжении всего 19 в.

Лит.: Гусев А. Ф. Граф Л. Н. Толстой, его «Исповедь» и мнимоновая вера. М., 1890; МардовИ.Б. Путь восхождения, т. 1. М., 1993; Paчин Е. И. Философские искания Льва Толстого. М., 1993; Fausset H. A. Tolstoy. The Inner Drama. N. Y, 1968; Braun M. Tolstoi. Eine literarische Biographie. Gott., 1978.

Отличное определение

Неполное определение ↓

ИСПОВЕДЬ

центральное произведение Августина Блаженного (датируется 400). Название сочинения полностью адекватно его реальному содержанию: грешник, открывая читателю собственную душу, перед лицом Бога и людей кается во всех своих грехах и возносит хвалу Господу за милость Его. В первых книгах "И." автор воспроизводит свою биографию (см. Августин Блаженный), делясь с людьми детскими чувствами и педантично перечисляя все свои тогдашние грехи: неумеренное желание материнской груди, беспорядочный образ жизни, упрямство, злоба. Греческий язык, к примеру, юный Августин учит из-под палки. Его родной язык - латинский. Лишь под давлением взрослых он все же выучил греческий язык и даже стал считаться одним из лучших учеников. В 371 щедрый меценат Романиан дает мальчику стипендию, и Августин едет учиться в риторскую школу в Карфагене. Этот город был известен в то время как средоточие порока. Юношу одолевают призывы плоти. С самого нежного возраста его мучают неудовлетворенные чувства. "Я прибыл в Карфаген: кругом меня котлом кипела позорная любовь. Я еще не любил, полюбил любить...", и чуть позже: "Любить и быть любимым было мне сладостнее, если я мог овладеть возлюбленной". Августин жил довольно весело. Юноша ходил в театр, где любил смотреть пьесы о любви. Но при всем при том он не забывал об учебе и учился серьезно. Работая в библиотеке, Августин открывает для себя Цицерона, прочитав его диалог "Гортензий", до современных читателей не дошедший. Эта книга оказалась для него своего рода озарением: "Я изучал книги по красноречию, желая в целях предосудительных и легкомысленных, на радость человеческому тщеславию стать выдающимся оратором. Следуя установленному порядку обучения, я дошел до книжки какого-то Цицерона, языку которого удивляются все, а сердцу не так. Книга эта увещевает обратиться к философии и называется "Гортензий". Эта вот книга изменила состояние мое, изменила молитвы мои и обратила их к Тебе, Господи, сделала другими прошения и желания мои. Мне вдруг опротивели все пустые надежды; бессмертной мудрости желал я в своем невероятном сердечном смятении и начал вставать, чтобы вернуться к Тебе. Не для того, чтобы отточить свой язык (за это, по-видимому, платил я материнскими деньгами в своем девятнадцатилетнем возрасте; отец мой умер за два года до этого), не для того, чтобы отточить язык, взялся я за эту книгу: она учила меня не тому, как говорить, а тому, что говорить. Любовь к мудрости по-гречески называется философией; эту любовь зажгло во мне это сочинение. Есть люди, которые вводят в заблуждение философией, которые прикрашивают и прихорашивают свои ошибки этим великим, ласковым и честным именем Цицерона; почти все такие философы, современные автору и жившие до него, отмечены в этой книге и изобличены...". Чтение заставило Августина "любить, искать, добиваться, овладеть и крепко прильнуть не к той или другой философской школе, а к самой мудрости, какова бы она ни была". По замечанию автора, к изумлению своих учителей и соучеников он уже на следующий год прочел "Категории" Аристотеля и не нашел их особенно трудными. Однако молодой Августин был разочарован Библией: эту книгу "показалось мне недостойным даже сравнивать с достоинством цицеронова стиля". Разочаровавшись в Библии, Августин пытается обрести истину в других учениях: узнав о секте манихеев, он получил обещание узнать ответы на все его вопросы. В частности, Августин впервые получил определенный ответ по проблеме сущности Зла (см. Манихейство), мучившей его всю жизнь. В манихейском же призыве к самопреодолению Августин усмотрел то средство, в котором нуждался, чтобы выполнить свое жизненное предназначение. Христианка Моника, мать Августина, как показано в "И.", имела на сына серьезные виды. Чтобы обратить его в веру истинную, мать искала помощи влиятельных лиц: некий епископ, устав объяснять Монике, что Августин способен сам найти дорогу в жизни, потерял терпение и сказал ей: "Ступай: как верно, что ты живешь, так верно и то, что сын таких слез не погибнет". В книге четвертой "И." Августин описывает, в какой интеллектуальный тупик завели его некоторые учения - магия, астрология. Смерть близкого друга и отъезд из Карфагена открыли автору "И.", что преходящие существа не могут дать нам счастья. Лишь один Господь неизменен. Душа может обрести мир и счастливую жизнь только в Боге. К этому времени Августин уже начинает разочаровываться и в манихействе. Он обнаружил, что это учение отрицает личную свободу, а также жестко разграничивает совершенных людей, хранителей святости, и всех прочих. Августин не мог этого принять, он отмечает в "И.": "Так как я прочел много философских книг и хорошо помнил их содержание, то я и стал сравнивать некоторые их положения с бесконечными манихейскими баснями. Мне казались более вероятными слова тех, у кого хватило разумения исследовать временный мир, хотя не обрели они Господа его". Августин был потрясен математическим невежеством Мани, одного из авторитетов секты: "Мани много говорил по вопросам научным и был опровергнут настоящими знатоками. Ясно отсюда, каким могло быть его разумение в области, менее доступной. Он же не соглашался на малую для себя оценку и пытался убедить людей, что Дух Святой, утешитель и обогатитель верных твоих, лично в полноте своего авторитета обитает в нем. Его уличили в лживых утверждениях относительно неба, звезд, движения солнца и луны, хотя это и не имеет отношения к науке веры, тем не менее кощунственность его попыток выступает здесь достаточно: говоря в своей пустой и безумной гордыне о том, чего не только не знал, но даже исказил, он всячески старался приписать эти утверждения как бы божественному лицу". Отправившись впоследствии в Рим и не найдя интеллектуального удовлетворения и там, Августин держит путь в Милан. В Милане он знакомится с епископом Амвросием, будущим святым. Августин восхищен его проповедями и решает окончательно порвать с манихейством (книга пятая "И."). Благодаря Амвросию Августин принимает католические представления о вере. В философии же его привлекают вначале идеи скептицизма Новой академии (см. Неоплатонизм, Плотин). Однако уже вскоре Августин обнаружил противоречие в этом учении. Утверждая, что истина недоступна человеку, неоплатоники считали, что изучать следует лишь возможное и правдоподобное. Это не могло удовлетворить Августина, считавшего, что мыслитель должен познавать Мудрость. В книгах седьмой и восьмой "И." рассказывается о пути Августина к Богу, сущность которого он впервые пытается определить с философской точки зрения. Августин пока еще не считает его чистым духом. Перед ним неотступно стоит вопрос о происхождении зла. Можно ли подкупить Бога? Не только молитвы, но и стремление матери познакомить сына с людьми, способными наставить его на путь веры, дают свои результаты. И все же это непросто. В глубинах души Августина идет бурная внутренняя борьба. (Как отмечал мыслитель, "...когда я стал высвобождаться из-под безусловного подчинения Господу моему, как если бы я обрел свою часть и участь, то понял, что то был Я, который хотел, Я, который не хотел: то был именно Я, который желал одержимо этого безраздельно и отвергал это также безраздельно. И стал я тогда бороться с самим собой, раздирая самого себя...".) Августин постоянно возвращается к вопросу об отношениях между плотью и духом. Августин приходит к выводу, что Бога необходимо полагать абсолютным существом. Все сущее, будучи творением Божиим, является добром. Зло состоит в отходе от Господа. Случайно Августин обращает внимание на одно место в Послании апостола Павла. Это - та благодать Господня, которой ему не хватало для того, чтобы сделать последний шаг в обращении. Августин осознал, что "не в пирах и пьянстве, не в спальнях и не в распутстве, не в ссорах и в зависти: облекитесь в Господа Иисуса Христа и попечение плоти не превращайте в похоти". Августин объявляет матери, что готов к обращению. В книге девятой "И." рассказывается о духовном пути новообращенного мыслителя и его крещении. В конце этой книги рассказывается о смерти его матери и приводится подробное описание ее жизни. В книге десятой "И." Августин анализирует свойства памяти. Он считает память тем вместилищем или сокровищницей, где скрыты бесчисленные образы, получаемые нами от внешних чувств. По мысли Августина, в памяти содержатся не только образы вещей, отпечатавшихся в духе (объектов, воспринятых органами чувств, воспоминаний о себе самом, составных и расчлененных образов и т.д.), но и сами вещи, которые не могут свестись к образам: научное знание и эмоциональные

состояния. Самосознание существует благодаря памяти, которая соединяет прошлое с настоящим и позволяет предвидеть будущее. Память "превращает в настоящее" опыт прошлого и надежду па будущее. Ее постоянное присутствие, которое подтверждается даже забывчивостью, - необходимое условие любого человеческого действия. Специфическая функция памяти проявляется в приобретении интеллектуального знания. В нем Августин различает чувственный элемент, например хранящиеся в памяти образы звуков, и объект знания как таковой, который не воспринимается чувствами и, следовательно, не может прийти извне. Понятия вначале содержатся в сердце и в отдаленной области памяти, в разрозненном и беспорядочном состоянии. С помощью рефлексии память их отыскивает, упорядочивает и ими распоряжается. Это и называется знанием. В книге одиннадцатой "И." Августин обращается к проблеме времени. Он размышляет об акте Творения. Если голос произнес: "Да будут небо и земля!", значит, существовало тело, обладавшее этим голосом. Если же тело уже существовало, то откуда оно появилось? Следовательно, трудно понять, каким образом акт Творения совместим с вечностью Божией. По мысли Августина, "вот мой ответ спрашивающему: "Что делал Бог до сотворения неба и земли?" Я отвечу не так, как, говорят, ответил кто-то, уклоняясь шуткой от настойчивого вопроса: "Приготовлял преисподнюю для тех, кто допытывается о высоком". Одно - понять, другое - осмеять. Так я не отвечу. Я охотнее ответил бы: "Я не знаю того, чего не знаю". Августин утверждает, что невозможно представить себе время, существовавшее до создания мира, потому что Бог создал их вместе. Что же такое время? "Если никто меня об этом не спрашивает, я знаю, что такое время: если бы я захотел объяснить спрашивающему - нет, не знаю. Настаиваю, однако, на том, что твердо знаю: если бы ничто не проходило, не было бы прошлого времени; если бы ничто не приходило, не было бы будущего времени; если бы ничего не было, не было бы и настоящего времени". По Августину, измеримо лишь настоящее. Прошлое и будущее существуют только в нашем представлении. "Есть три времени: настоящее прошедшего, настоящее настоящего и настоящее будущего". Эти три вида времени нигде не существуют, кроме нашей души. "Настоящее прошедшего - это память; настоящее настоящего - его непосредственное созерцание; настоящее будущего - его ожидание". Во времени Августин видел все же средство измерения движения. В конце одиннадцатой книги он размышляет о необходимости различать время, принадлежащее предмету (выражаемое в воспоминании), и время, измеряемое движением тел (небесных светил). Книга двенадцатая "И." начинается с размышлений о бесформенной материи, существовавшей вне времени. Автор стремится адекватно осмыслить "Бытие" - книгу Библии о происхождении человека. Он долго пытается определить свою позицию по отношению к комментаторам "Бытия". После долгих размышлений Августин приходит к выводу, что в Священном Писании многое нам недоступно, но в нем содержится истина, а значит, к нему нужно относиться со смирением и благоговением. Августин отмечает: "И вот люди идут и с удивлением смотрят на высокие горы и далекие моря, на бурные потоки и океан и небесные светила, но в это время забывают о самих себе". В завершении книги тринадцатой "И." Августин, размышляя о функциях духовного, предает себя милости Господа, творящего, находясь в покое и вне времени. Осмысливая вневременную значимость "И.", Ясперс в книге "Великие философы" отмечал: "Обращение есть предпосылка августиновой мысли. Лишь в этом преображении вера обретает определенность, не как пришедшая через доктрину, но как Божий дар. Кто не испытал на себе это преображение, всегда найдет нечто постороннее во всем строе мысли, на вере основанной. Что оно означает? Это не то пробуждение, которое мог спровоцировать Цицерон, не то блаженное преобразование в духовном мире, которое дает чтение Плотина, но уникальное и чрезвычайное происшествие, по сути своей отличное от всего: осознание непосредственного прикосновения Самого Бога, в результате которого человек преображается даже в телесности своей, в бытии своем, в целях своих... Вместе с образом мышления меняется и образ бытования... Такое обращение не философская перемена-ломка, которую затем необходимо день за днем осознавать... это внезапный прорыв, биографически датируемый, в жизнь, которая вдруг обретает новый фундамент... В этом движении философской мысли, от той, что автономна, до той, что синкретична с верой, мы, кажется, видим те же черты философствования. Тем не менее, всякая деталь преломляется. Отныне античные идеи сами по себе бессильны, они становятся лишь инструментом мышления. В результате обращения оценка философии стала невозвратно иной. Для молодого Августина рациональное мышление обладало высшей ценностью. Диалектика - дисциплина дисциплин, она учит правильному употреблению логики и способам учить. Она показывает и выделяет сущее, делает явным то, что я хочу, она знает знаемое. Диалектика одна способна сделать умного мудрецом, и вдруг она получает негативную оценку. Внутренний свет, оказывается, много выше... Августин признается, что его восхищение философией в прошлом было преувеличенным. Блаженство не в ней, а в страстном влечении к Богу, однако блаженство это принадлежит лишь будущему, есть одна только дорога к нему, и этот путь - Христос. Ценность философии (как простой диалектики) снижена. Библейско-теологическое мышление становится существенным". Как отвечал Августин в "И." на вопрос: что же люблю я, любя Бога?: "... я люблю некий свет, и некий голос, некий аромат, и некую пищу, и некие объятия - когда люблю Бога моего; это свет, голос, аромат, пища, объятия внутреннего моего человека - там, где душе моей сияет свет, который не ограничен пространством, где звучит голос, который время не заставит умолкнуть, где разлит аромат, который не развеет ветром... Вот у меня тело и душа, готовые служить мне; одно находится во внешнем мире, другая внутри меня. У кого из них спрашивать мне о Боге моем?.. Лучше, конечно, то, что внутри меня". По мысли Августина, подчинившись миру внешнему, освоившись с ним, люди "уже не могут рассуждать. Мир же созданный отвечает на вопросы только рассуждающим... он нем перед одним и говорит другому; вернее, он говорит всем, но этот голос внешнего мира понимают только те, кто, услышав его, сравнивают его с истиной, живущей в них". "Познавший себя узнает, откуда он", - делает вывод Августин.

Отличное определение

Неполное определение ↓