Антуан де Ривароль (1753–1801) писатель... Даже если заговор составляется иногда людьми умными, осуществляется он всегда кровожадным зверьем. ... В государстве следует четко различать арифметическое большинство и большинство политическое. ... Когда кругом все удивительно,

Жан Антуан Ватто (Jean Antoine Watteau) начал свой путь в искусстве, не стремясь подражать кому-либо. Рожденный его кистью жанр получил особое положение, и даже название – «галантные празднества».

Признание пришло к Ватто уже после смерти. Его работы стали источником вдохновения для символистов и романтиков, но при жизни короткий творческий путь художника был полон трудностей.

Жан Антуан появился на свет 10 октября 1684 года в маленьком городке Валансьен на севере Франции, знаменитом мастерством местных кружевниц. Четвертый ребенок в небогатой семье, Жан Антуан мог и не проявить своих талантов. Как ни странно, первым тягу отпрыска к прекрасному обнаружил его отец, Жан Филипп. Будучи простым кровельщиком, он решил пристроить сына в ученики к живописцу при городском муниципалитете Жерену, чтобы тот не болтался попусту, делая карандашные зарисовки из жизни бродячих артистов. Учение закончилось довольно скоро и было совершенно бесполезным. В лучшем случае подмастерье занимался копированием, а в остальное время ему приходилось мыть кисти и разводить краски.

Вскоре после смерти своего учителя, Антуан Ватто, воспротивившись требованиям отца пойти по его стопам и стать кровельщиком, ушел из дома. Он намеревался добраться до Парижа и найти себе более опытного наставника. В кармане у него не было ни гроша.

В Париж Жан Антуан прибыл в 1700 году и в первые месяцы балансировал на грани нищеты. Но, наконец, и для него нашлась работа. В небольшой лавке на мосту Нотр-Дам он и еще несколько подмастерьев целыми днями копировали дешевые картины на религиозную тему. Особенным спросом пользовались изображения Николая Чудотворца. Ватто впоследствии признавался: этот образ приходилось писать так часто, что он смог бы нарисовать святого с закрытыми глазами. Плата была настолько скудной, что ночевать художнику приходилось под сводами Нотр-Дам де Пари, там же, где приют находили бродяги и нищие.

Жизнь юного живописца начала налаживаться, когда в 1703 году он свел знакомство с Жаном Мариэттом. Его коллекция голландской живописи поразила Ватто. , – все они стали опорой для его дальнейших изысканий в искусстве. Там же, в гостях у Мариэтта, Жан Антуан встретил своего наставника Клода Жилло. Под его началом Ватто сделал первые шаги в работе над полюбившимися ему сельскими видами, театральными и так называемыми галантными сюжетами. Вскоре их дороги с Жилло разошлись, как полагали современники, из-за профессиональной ревности и нетерпимости Ватто к критике. Известно, что художники в дальнейшем старались даже не упоминать имен друг друга.

Несмотря на бедственное положение в первые годы в Париже, Антуан Ватто не мог пожаловаться на невезение. Вскоре после разрыва с Жилло его принял в ученики хранитель коллекции Люксембургского Дворца, художник-декоратор Клод Одран. Он привлек Ватто возможностью заняться масштабными проектами и декорациями, усовершенствовать свое умение работать с орнаментами, которые он после часто использовал в своих произведениях. Тогда же Жан Антуан познакомился с редкими полотнами Рубенса и был совершенно потрясен и обескуражен открывшимися ему образами.

Страстно мечтая попасть в Рим, Ватто поступил в Академию художеств и пытался получить гран-при конкурса. Но первое место досталось некому Антуану Гризону, который в дальнейшем не подарил миру ничего значительного.

Работы Ватто, созданные в Париже, были отражением эпохи. Классицизм сдавал свои позиции, с ним уходили в прошлое тенденции и мода. Все, что имело отношение к искусству, менялось и подстраивалось под существующий порядок вещей. Ватто отходил от пафоса прежних мастеров, но, лелея в душе привязанность к своим кумирам, шел собственным путем. В его картинах нашла отражение жизнь, которую вела тогда большая часть Парижа. Парадные портреты в антураже залов и колоннад сменились сельскими пейзажами и изображением неприхотливой жизни и милых увеселений на фоне природы. Произведения Ватто как нельзя лучше демонстрируют всю прелесть того, что итальянцы называют dolce far niente – сладкого безделья. Герои этих полотен полны жизни, изображены в непринужденных позах и в то же время служат цели, представляя определенные ситуации.

Примечательно, что некоторые картины носят двойные названия. Так, например «Ложный шаг», представляющий пару, готовую перейти черту в проявлении своих нежных чувств на уединенном свидании, именуют также «Удача». Возможность двойственного восприятия дают сами картины, изображающие жизнь того периода столь точно и полно.

Умения, приобретенные за годы учения, позволили Ватто с успехом использовать в своих работах цвет, что придавало особую легкость изображениям. Все в совокупности – сюжеты, краски и манера письма – навсегда сделали Ватто одним из наиболее знаменитых представителей нового стиля рококо.

Одной из самых успешных своих картин Ватто считал «Лавку Жерсена». Это произведение многие искусствоведы действительно называют венцом творчества живописца и наиболее ярким примером рококо в его работах. Судьба распорядилась так, что именно эта картина стала последней в его творчестве.

В 1717 году Ватто получил должность члена Королевской академии живописи и художеств. Материальное положение наконец-то начало поправляться, позволяя вести спокойную размеренную жизнь и беспрепятственно творить. Но в 1719, неожиданно для друзей и коллег он отбыл в Лондон, где прожил почти год. Суровый климат подорвал и без того шаткое здоровье, и на родину Ватто вернулся в 1720 году, уже умирая от чахотки. Скончался живописец у своего друга в поместье Ножан-сюр-Марн, всего лишь на 37 году жизни.

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ АКАДЕМИЯ УПРАВЛЕНИЯ ИЭКОНОМИКИ

Алтайский институт экономики

КУРСОВАЯ РАБОТА

Тема: Творчество Антуана Ватто

Дисциплина: Мировая культура и искусство

Выполнил студент:

Михайлик Алексей Леонидович

№ гр.6511/1-1

Проверил:

Мягких Светлана Валерьевна

Барнаул – 2008

Введение

1. Жизнь и творчество

Заключение

Иллюстрации

Литература

Введение

Великое достоинство творений знаменитого французского художника Жана Антуана Ватто состоит в том, что они вдохновляют на разумные беседы, на серьёзные и задушевные разговоры; они рождают в нашем воображении вереницы зыбких образов, подобные гирляндам, которые разъединяются и соединяются вновь, навевают медлительные грёзы, будят смутное и лёгкое любопытство, побуждающее нас интересоваться всем, ничего не исчерпывая до конца; они воскрешают дорогие воспоминания, помогают забыть о низменных заботах и с волнением заглянуть в собственную душу.

Эта тема актуальна тем, что она показывает место художественного искусства Франции конца 17 – начала 18 веков, помогает узнать о жизни и творчестве художников того времени, в данном случае Жана Антуана Ватто. Через эту тему показывается жизнь Антуана Ватто, как одного из крупнейших художников рококо и создателя своего типа картин «галантное празднество». Для этого нужно проанализировать его биографию, выявить сущность картин, особенно его личного направления в искусстве.

Как увидеть человека сквозь созданные им картины и рисунки, как разгадать его судьбу с помощью дюжины страниц? Что, наконец, сделало художника бессмертным?

Нетрудно понять, что в прошлом веке Ватто стал кумиром тех, кто восхищался восемнадцатым столетием, с его циничной и прихотливой одухотворенностью, изощренностью мысли и горькой иронией. Естественно и то, что наш склонный к анализу век не хочет видеть в этом художнике только певца галантных празднеств и различать в искусстве его глубину и серьёзность.

1. Жизнь и творчество

(1684–1721) Жан Антуан Ватто (Watteau, Jean-Antoine) (рис.1) (1684 - 1721 гг.), французский живописец (рис.1), один из крупнейших художников рококо. Его имя в основном ассоциируется с типом картины, который он сам изобрёл, - "галантное празднество", где изысканно одетые молодые люди предаются веселью в восхитительной, романтической пасторальной обстановке. Картины Ватто крайне искусственны (любовные театральные сцены), но под их фривольностью подчас скрывается чувство меланхолии, отражающее убеждение художника в том, что все радости плоти преходящи. Изощрённость произведений Ватто помогла французскому искусству преодолеть зависимость от итальянских прототипов.

Родился 10 октября 1684 года в маленьком северофранцузском городке Валансьене. Его отец Жан Филипп Ватто был кровельщиком и плотником. Первые уроки живописного ремесла мальчик получил от местного престарелого живописца Жерэна. Однако учеба длилась недолго: скряга отец не захотел платить шесть турских ливров в год за учебу.

Около 1700 года Антуан ушел из родного города в Париж, сопровождая театрального художника Метейе. Он нанимается в живописную мастерскую на мосту Нотр-Дам, владелец которой организовал массовое изготовление и выгодный сбыт дешевых религиозных картинок. За тупую и изнурительную работу Ватто получал ничтожную плату и «тарелку супу ежедневно».

Антуану повезло встретиться с Жаном Мариэттом, торговцем картин и знатоком живописи. В доме Мариэттов он встретил своего первого настоящего учителя – Клода Жилло. У него молодой художник научился любить театр, которому впоследствии посвятил большую часть своего творчества. В мастерской Жилло Ватто провел около четырех лет. Причина расставания учителя и ученика до конца не ясна, но, как свидетельствуют некоторые современники, она заключалась в том, что старый мастер "позавидовал таланту Ватто".

Первая самостоятельная картина Ватто написана по мольеровским мотивам – это «Сатира на врачей». Она имеет и второе весьма характерное название, раскрывающее ее содержание: «Что я вам сделал, проклятые убийцы?»

В 1708 году Ватто уходит от Жилло и поступает помощником к художнику-декоратору Клоду Одрану. Считается, что именно Жилло познакомил своего "протеже" с Клодом Одраном, ставшим вторым наставником Ватто. Одран был не только преуспевающим художником, но и хранителем Люксембургского дворца. Последнее обстоятельство дало молодому Ватто возможность познакомиться с шедеврами мирового искусства - в частности, с рубенсовской "галереей Медичи" ("Жизнь Марии Медичи"). Колорит и свободный стиль Рубенса оказали большое влияние на живописца, хотя, конечно же, по духу Рубенс не был "его" художником. Вместе с учителем Антуан много работает над орнаментальными росписями, приобретая свойственную ему в дальнейшем легкость и точность рисунка. Одновременно он продолжает копировать и изучать произведения старых мастеров.

Приблизительно в 1709 году Антуан Ватто, решив стать самостоятельным живописцем, ушел от своего наставника. В этом же году он попытался завоевать Римскую премию Королевской академии. Но его работа на библейский сюжет, представленная в академию, заняла лишь второе место, и поехать в Италию художнику не удалось. Вторую попытку получить Римскую премию Ватто предпринял через три года, но и она оказалась неудачной. Увидеть Рим ему было не суждено.

А пока, в 1709 году, он стоял на перепутье. После ухода от Одрана и провала на конкурсе Королевской академии Ватто задумал поселиться в провинции и вернулся в свой родной Валансьен. Но уже через год он срывается с места и вновь едет в столицу уже как крупный, творчески зрелый мастер. Основная тематика, которой он в это время посвящает свои произведения, – военная.

«В его очень небольших, подчеркнуто камерных картинах мы видим переход войск в непогоду, краткий отдых солдат, опять переход под дождем и ветром, усталую толпу новобранцев, – пишет И.С. Немилова. – "Тягости войны" и "Военный роздых" относятся к числу лучших картин этой серии. В первой из них можно оценить мастерство художника в передаче состояния природы, внезапного вихря, гонящего клочья облаков, сгибающего деревья и раздувающего плащи всадников. Небольшие фигурки людей как будто не могут противостоять непогоде. Беспокойство пронизывает всю картину.

Вторая сцена рисует настроение диаметрально противоположное: люди, измученные военной жизнью, наслаждаются отдыхом, одни блаженно растянулись под деревьями, другие закусывают в палатке маркитантки. Мягкое освещение летнего дня подчеркивает спокойствие обстановки».

Военные сцены выдвинули Ватто в число художников, пользующихся успехом. Особенным спросом картины пользовались у участников фламандских походов.

По приезде из Валансьенна Ватто поселился у торговца рамами и картинами Пьера Сируа, через него он познакомился с Пьером Кроза, королевским казначеем, миллионером и тонким знатоком искусства. В 1712 году становится кандидатом в члены Королевской академии живописи и ваяния, представив академическому жюри несколько "костюмированных галантных сцен".

Весьма любопытны обстоятельства приема Ватто в "полные члены" Королевской академии. Всем академикам было ясно, что работы художника нельзя вписать в рамки какого-либо из уже существующих жанров, что самый его стиль отвергает возможность такого "вписыванья". И потому академия приняла беспрецедентное решение: Ватто позволили самостоятельно выбрать сюжет для картины, которую нужно было представить при переходе из кандидатов в действительные академики. Обыкновенно на написание такой картины отпускалось два года. Наш герой закончил свою работу только через пять лет. К этому времени Ватто уже обрел известность и даже славу - заказы сыпались на него один за другим (возможно, поэтому он так долго писал "академическую работу").

Современники отмечают, что даже на пике своей популярности Ватто оставался замкнутым и несколько загадочным в этой своей замкнутости человеком. Он не слишком интересовался материальным успехом и брался только за те заказы, которые были ему интересны. Друзья называли его "холодным" и "бесстрастным". Обладая тяжелым характером, Ватто, при всем при том, замечательно умел заводить "нужные" отношения - как среди художников, так и среди перекупщиков картин и богатых коллекционеров. Последним нужно отдать должное: они терпеливо сносили все странности художника и покровительствовали ему, несмотря на трудности, связанные с этим покровительством.

Жизнь Ватто прошла в постоянных переездах - кажется, что он словно боялся укорениться где-нибудь на одном месте, привыкнуть к нему. Вероятно, в 1714 году Ватто принял предложение Кроза поселиться в его парижском особняке. Там художник мог наслаждаться созерцанием великолепной коллекции картин, скульптур, рисунков, резных камней, там мог работать, не думая о хлебе насущном. Затем переехал в его же, Кроза, загородное поместье. Здесь, в прелестном местечке близ Монморанси, художник смог познакомиться с блестящей коллекцией полотен старых мастеров, собранной хозяином поместья. Здесь же началась и его трепетная любовь к природе. Именно с этого момента пейзаж начинает занимать все более важное место в картинах Ватто.

Одновременно с военной тематикой в творчество Ватто начинают прочно входить темы, связанные с жизнью театра и актеров. Художник сам создает мизансцены, декорации заменяет пейзажным фоном. Иногда это одинокая фигура музыканта, певца или танцора на фоне пейзажа: «Финетта»,

«Безразличный» (обе – 1716–1717), иногда – несколько артистов или друзей художника в театральных костюмах: «В одежде Мецетена» (1710-е годы), «Актеры итальянской комедии» (около 1712).

Ватто Антуан, выдающийся французский живописец, с творчеством которого связан один из значительных этапов развития бытовой живописи во Франции. Судьба Ватто необычна. Ни во Франции, ни в сопредельных странах не было в годы, когда он писал лучшие свои вещи, ни одного художника, способного с ним соперничать. Титаны XVII столетия не дожили до эпохи Ватто; те же, кто вслед за ним прославили XVIII век, стали известны миру лишь после его смерти. В самом деле, Фрагонар, Кантен де Ла Тур, Перронно, Шарден, Давид во Франции, Тьеполо и Лонги в -Италии, Хогарт, Рейнолдс, Гейнсборо в Англии, Гойя в Испании - все это середина, а то и конец XVIII века. Ватто был одинок, сам, вероятно, того не ведая; вокруг были соперники, взысканные почестями и занимавшие высокие должности, живописцы вроде Куапеля или де Ла Фос-са, ныне почти забытые историей.

Слова о «хрупкости мира Ватто», давно ставшие трюизмом, не утеряли справедливости: это своеобразный, искусством созданный мир, соединивший два исторических периода, соединивший связью, которую так легко принять за нарядную рокайльную гирлянду, но за которой ощутимо напряжение туго натянутой, готовой порваться струны. Между тем искусство художника все еще способно вызывать представление о чем-то скорее изысканном, нежели глубоком. Слишком прельстителен сотворенный им мир, где задумчиво улыбающиеся, покорные воле судьбы дамы и кавалеры совершают, будто под церемонные мелодии ныне забытых менуэтов, меланхолические прогулки мимо тусклого мрамора статуй и балюстрад, между рядами стройных деревьев, вдоль ручьев с искусственными водопадами; где нежные переливы шелка так хороши на фоне бледной листвы или по-театральному живописного в золотистых облаках вечернего неба. И вряд ли есть, нужда решительно отделять художника от этих ассоциаций и противопоставлять им чрезмерную психологическую сложность и рефлексию XX века. Важнее определить, в чем он неотделим от своего времени, в чем опередил его, а порою становился ему и вовсе чуждым; увидеть то глубоко личное отношение мастера к жизни, где причудливо и парадоксально соединились восторженность и скептицизм, трезвая печаль и умение певращать мечту в почти осязаемую реальность.

Ватто не был политиком, но он был наделен особого рода чуткостью и жил среди людей просвещенных, склонных к радикальным и смелым суждениям, столь характерным для эпохи, когда, по словам Герцена, «оканчивался XVII век и скрозь вечереющий сумрак его уже проглядывал век дивный, мощный, деятельный XVIII век; уже народы взглянули на себя, уже Монтескье писал, и душен становился воздух от близкой грозы». Кто знает, можно ли назвать Ватто философом, но живопись его вполне философична; в его полотнах много тревоги, даже трагедийности; художник живет в мире, обреченность которого ощущает, но которым не устает любоваться, оставаясь, впрочем, созерцателем, не стремящимся в этот мир войти.

Поступки Ватто норой ставят в тупик биографа. Случай нередко ему улыбался, но художник словно избегал счастливых поворотов судьбы - страх зависимости был сильнее страха нужды. Выходец из Валансьена, города в ту пору скорее фламандского, нежели французского, Ватто приехал в Париж юношей шестнадцати-семнадцати лет. Нищий провинциал, слабый, часто хворавший, гордый и застенчивый, дурно говорящий по-французски, в столице он хлебнул немало горя на первых порах.

Но даже в эти самые трудные годы, зарабатывая на хлеб изготовлением дешевых копий, Ватто находит время рисовать для себя. Тогда и появляются маленькие его альбомы - карне, где карандаш с нежданной для неопытной руки изысканной точностью «останавливает мгновения» кипящей и ослепляющей столичной жизни. В калейдоскопе стремительных впечатлений он ищет то, что сродни сути искусства. Отсюда, вероятно, его раннее пристрастие к театру, где все неслучайно, где пластичность и выразительность жестов и поз выверена из поколения в поколение переходящим мастерством - парижская действительность отливается на подмостках театров и балаганов в форму окончательную и чеканную. С юных лет театр становится для Ватто существенной гранью реальности, а реальность нередко оборачивается сценой. Первая счастливая встреча - Жан Мариэтт, продолжатель дела своего отца, известнейшего торговца картинами, и сам отменный знаток и неплохой художник. Лавка Мариэтта, затем мастерская Клода Жилло, куда Ватто поступает учеником, - начало не просто профессионального образования, но вход художника в мир современных ему идей. В Просвещенных кругах в это время все более растет желание видеть жизнь, минуя помпезные схемы и прямолинейный ригоризм искусства прошедшего века, отношение к действительности становится печально ироничным, и сумерки все еще длящегося царствования Людовика XIV не оставляют места ничему, кроме благотворных сомнений, которые одни пока способны занимать умы мыслящих людей.

Родился в Валансьенне, на границе с Фландрией, в семье бедного кровельщика. Первые уроки живописи получил у местного художника Жерена. В 1702 Ватто перебрался в Париж. Учился у художников-декораторов Жилло и Одрана, предвестников искусства рококо. Самостоятельную деятельность начал в 1709-10. В первых жанровых картинах («Савояр с сурком») и картинах военной тематики («Бивуак», «Тягости войны» и «Военный роздых») отразились впечатления, полученные на родине. Бродяжка с сурком - он, конечно, и беден, и голоден, но художник отнюдь не изображает его несчастным. Савояр смешлив, прочно стоит на земле, хотя и не вписывается в окружающий мир с той естественной легкостью, что герои «галантных празднеств»; савояр не на улице предместья, но на фоне его, он в таком же, как и Жиль, безмолвном диалоге со зрителем, и он так же по-своему монументален, и вовсе не проста его душа, в которой мальчишеское прямодушие сочетается с настороженностью успевшего хлебнуть лиха взрослого человека. Порою возникает чувство (во всяком случае, и «Жиль», и «Савояр с сурком», и множество рисунков дают возможность говорить об этом), что карандаш и кисть Ватто тянулись к изображению страдающих и обездоленных бедняков, даже калек, но намеченное в рисунках превращалось в нечто совершенно иное в иртинах, словно художник боялся распахнуть свою встревоженную чужим страданием душу, опасался быть даже перед самим собой открыто и просто печальным. Ведь он сам сродни этим страдальцам, он болен, слаб, он чужд обольстительному празднеству, которым не устает любоваться. А говорить о себе он не умел, да и не хотел.

Его боль и сострадание стремятся спрятаться за карнавальным домино, за внешней циничной и чуть сентиментальной усмешкой, с которой смотрят на жизнь его умные, но стремящиеся как можно меньше задумываться герои. Шекспировское «какая-то в державе датской гниль» ощущается в оранжерейном мире героев Ватто, но не с гамлетовским трагизмом, а с оттенком насмешливого фатализма. Скептицизм персонажей Ватто поистине универсален. Они не верят вполне не только в хорошее, но и в дурное, они ничему не способны чистосердечно радоваться, но они не способны и по-настоящему тревожиться, ни одно чувство не реализуется у них до конца. Лишь сам художник вмещает в душу свою боль и тревогу, но позволяет себе сказать об этом лишь намеком, тональностью, колористической метафорой.

Уже к 1711-12 направление творчества Ватто стало иным и определилось окончательно: он пишет так называемые «галантные сцены», изображающие развлекающихся дам и кавалеров («Затруднительное предложение»), театральные сцены, небольшие по размерам полотна, выражающие стремление художника уйти в мир поэзии, вымысла. Расцвет творчества художника приходится на 1712-17. Грациозные выразительные фигуры на его картинах образуют ритмически связанные группы. Ватто пишет в свободной быстрой манере, придающей всему изображению живую нервную трепетность, накладывает краски небольшим, как бы вибрирующим мазком, и на фоне серебристой зелени пейзажа фигуры его персонажей в розовых, голубых, нежно-сиреневых костюмах, освещенные словно колеблющимся светом рампы, производят впечатление порыва, движения, танца. В 1712-16 Ватто исполнил четыре овальные картины на тему «Времена года» для известного коллекционера Пьера Кроза. Большинство фрагментов и этюдов к этой работе дошли до нас: «Сидящий вакх с чашей» (этюд главной фигуры композиции «Осень»). Известны и другие этюды и наброски к «Временам года», сохраненные в музеях и частных коллекциях США и Европы.

В 1717 Ватто получил звание академика за картину «Отплытие на остров Цитеру». Между 1717-21 возникли известные работы: «Менцетен», «Жиль», «Общество в парке», в которых чувствуется нарастающая меланхолия. По свидетельствам современников, живопись мало удовлетворяла Ватто. Он находил более приятным рисовать, чем писать картины. Рисунки Ватто, сделанные им с натуры, свидетельствуют о замечательной наблюдательности мастера, поражают остротой и лаконичностью. Они раскрывают глубину реалистических тенденций в творчестве этого художника. После 1710 Ватто создал группу рисунков народных типов. Один из лучших в ней - «Чистильщик обуви». В этот же период были созданы шедевры Ватто-рисовальщика: серия его «обнаженных фигур в кресле».

В полотне «Капризница» (точнее, «Надувшая губы») «мир Ватто» сконцентрирован в образ емкий, до предела насыщенный, где незначительность ситуации оборачивается неожиданным драматизмом. Все здесь типично для Ватто: и облетающие деревья парка, так напоминающего Люксембург или Сен-Клу на исходе лета, когда сухие листья, кружась, падают на дорожки, и неторопливые люди, грациозно прогуливающиеся по аллеям, и высокое небо с бледно-золотистыми облаками, и изысканно одетая пара на первом плане, занятая ленивым ритуальным флиртом, где непременны и рискованные намеки, и полушутливая обида, где все предрешено заранее и, увы, ничто не способно глубоко потрясти усталые души нехотя играющих в настоящую жизнь людей. Среди этого мира, сияющего нежными красками увядающей природы и переливчатых шелков, среди этого неспешного пира игрушечных и необременительных страстей раздается вдруг немой и страшный цветовой «взрыв» - темный, почти черный аккорд платья героини, траурный удар литавр, ворвавшийся в беззаботный гавот. Этот контраст настолько значительнее суетных чувств, кукольной жизни душевно анемичных, хотя и очаровательных персонажей, что вся тщетность, ничтожность и обреченность галантного празднества века пудреных париков обнажается с пугающей силой внезапного откровения. Нет, Ватто не томим конкретными предчувствиями, но эфемерность действительности, которой принадлежит и он сам, несомненна. Если не для разума его, то для художественной интуиции.

«Капризница» не была, разумеется, последней картиной из галантных празднеств Ватто, но она ощущается как своего рода итог, квинтэссенция всего самого важного, созданного художником в этом роде. Тем более, что последние вещи мастера несут на себе несомненную печать беспокойного прозрения. Мир ценностей будто меняется для Ватто, даже привычные темы он пишет совсем по-иному. Впрочем, и в живописных работах, созданных незадолго до смерти («Портрет скульптора Патера» и «Вывеска антикварной лавки Жерсена»), перед зрителем возникает новый Ватто - художник-реалист, воплотивший в своих последних творениях правдивую фиксацию движения фигур, и свойственную именно его манере «перекличку» взаимосвязанных ритмов, и удивительные колористические эффекты. За год до смерти Ватто пишет последний свой шедевр, картину, вовсе не похожую на все, что писал он прежде. Будто опустился занавес в театре, потухли огни маскарадов, сняты маски, и при свете дня художник показал нам обыденный мир, в котором он жил. В котором жил, а не которым грезил.

Он написал вывеску для своего друга Жерсена, торговца картинами, для его лавки «Великий монарх». Он опять обращается к этому непритязательному жанру, законы которого позволяют писать что вздумается. Ватто изображает на вывеске для лавки саму лавку, пишет тот столь притягательный и романтический мир, что открылся ему двадцать лет назад и который теперь стал обыденностью, где лишь искусство навсегда осталось таким же неисчерпаемым и полным чудес. Нет больше скептических кавалеров и насмешливых дам в призрачном карнавальном мире. Теперь прежние герои Ватто ступили на пыльные плиты парижской мостовой, зашагали по улице, вошли в лавку, залюбовались картинами или сделали вид, что залюбовались. Они уже не разыгрывают ироничную пантомиму жизни, но живут, вступают в напряженное общение с искусством. Ватто делает стену лавки проницаемой для глаз зрителя (ее попросту нет), хотя для персонажей картины эта преграда существует и по их движениям мы угадываем двери, а в лавке видим людей, не подозревающих, что они видны - как в «Хромом бесе» Лесажа. На первом плане укладывают в ящик портрет Людовика XIV - этой немудреной, но острой метафорой эпоха прощается с минувшим. А там, в глубине - глубокий и задумчивый мир, где сразу становится ясно, кто чего стоит: искусство безошибочно делает выбор между теми, кто любит его, и теми, кто лишь играет в эту любовь. Острота будущих сатир Хогарта и Гойи угадывается в нарочитых жестах кокетничающих «профессионализмом» дилетантов. Истинным знатокам признательный художник дарит особую одухотворенность; а главное - картины в тусклой глубине лавки, искусство, окружающее людей, оттеняет их земную несомненную реальность, которой прежде Ватто не искал. Мир выдуманный отделился впервые с такой определенностью у Ватто от мира реального. «Вывеска лавки Жерсена» стала, возможно, первой во Франции картиной эпохи Просвещения, которую французы поэтично называют «веком светочей». «Вывеска» - не мечта, это соединение острой мысли, щемящей грусти и уверенности в ценности земного, полнокровного бытия. Вероятно, это была последняя значительная работа Ватто.

Он умер летом 1721 года, прожив всего тридцать шесть лет. Ватто оставил потомкам решение непростого вопроса: почему его столь одинаковые, не склонные к страстям и решительным поступкам персонажи так прочно поселяются в душах людей рядом с могучими характерами, созданными Рембрандтом, Гойей, Врубелем. Смысл искусства Ватто в тысяче достоинств его картин, но есть и нечто особенно существенное: никто до него не умел и не стремился увидеть чувство в его парадоксальной двойственности, увидеть забавное в печальном, серьезное в смешном, так переплести мысли и переживания автора и персонажей, что картины становились почти такими же сложными, как сама жизнь. И еще: Ватто чувствовал хрупкость, а иногда и пустоту мира, который он писал, но он видел также его невеселую одухотворенность, понимал, что каждый день невозвратим, и тосковал по уходящему нынешнему дню, как тоскуют по дням, давно минувшим.

Искусство Ватто чутко отразило наступление нового века, открывавшего перед художниками возможность более свободного видения мира во всем непостоянстве и глубине его явлений, разбившего механицизм мышления сторонников Декарта - картезианцев. Недолгая жизнь этого художника, умершего в тридцатисемилетнем возрасте, пришлась на рубежный период, и первые два десятилетия XVIII столетия он как бы входил в искусство вместе с новым веком. Был ли Антуан Ватто художником вне времени, как иногда принято считать из-за того, что его искусство вскоре было отвергнуто официальной критикой XVIII столетия, ценившей морализаторство и антикизирующую героизацию в соответствии с эстетическими вкусами века Просвещения? Само его искусство опровергает эту мысль. Созданный Ватто жанр «галантных праздников» с изображением легких и пластичных, напоминающих изящные танагрские статуэтки фигурок дам и кавалеров на фоне зелени парижских парков, действительно, мало отвечал официальным вкусам уже в середине века. Но, глядя на небольшие полотна Ватто, со всей полнотой чувствуешь магию искусства XVIII века с присущей ему тонкостью ощущений «шарма жизни» (именно так назвал один из «галантных праздников» художник) и, одновременно, каких-то печальных ее нюансов. «То была прекрасная эпоха», - хочется сказать, глядя на них, словами Шарля Бодлера, наряду с братьями Гонкур по достоинству оценившего искусство забытого художника, предвосхитившего эстетические искания XIX столетия.

Во времена Ватто, когда формировалась утонченная культура рококо, художники были более свободны в поисках идеалов прекрасного, чем в середине и второй половине столетия, когда в ранг моды, а затем и постулата была возведена рационалистическая теория подражания античности. Однако искусство Ватто в самом начале века выразило главную направленность эстетики Просвещения - соотнесение реальности и идеала, видение реальности сквозь эти идеальные образы прекрасного. И обладавший огромным даром воображения художник, как никто другой в его эпоху, сумел найти свои краски для воплощения их синтеза. Именно воображение, столь ценимое веком, позволило ему видеть и разлагать реальность, синтезируя новое.

Ватто родился в Валансьенне, на севере Франции, где сильно было влияние искусства Фландрии. Его первым учителем был, возможно, Ж.А. Жерен, автор алтарных образов в местных церквях. В 1702 году Ватто отправился в Париж, открывший перед молодым провинциалом большие возможности самосовершенствования. Знакомство в 1704-1705 годах с К. Жило, фламандским живописцем, ценившим гротеск и писавшим небольшие картины с изображением комических театральных постановок, сцены маскарадов, укрепило возникший у Ватто интерес к театру. Полезной оказалась для вхождения в парижскую художественную среду и недолгая работа у живописца-декоратора К. Одрана, украшавшего дворцы в Марли и Медоне. У него Ватто освоил искусство орнамента, и изданные в 1731 году в офорте Ж. де Жюльеном «арабески» художника нашли самое широкое применение в искусстве XVIII столетия. Среди близких друзей художника в 1700-1710-е годы были критик А. де Ла Рок, маршаны и коллекционеры Сируа, Жерсен, П. Кроза, издатель его офортов Ж. де Жюльен, музыканты, актеры, живописец фламандского происхождения Н. Флейгельс. Это был круг просвещенных людей, в котором прекрасно себя чувствовал художник, уже имевший много заказов и пользовавшийся признанием современников.

В 1708-1709 годах Ватто занимался в Академии художеств, но, не получив «Римской премии», так и не побывал в Италии. Известно, что эта поездка была его мечтой; он хотел увидеть произведения венецианцев, которые знал лишь по работам из коллекции П. Кроза. О расположении к Ватто высших лиц Королевской академии свидетельствует то, что ее президент Ш. де Лафосс заказал молодому художнику панно на сюжеты Времена года для украшения своего особняка на улице Ришелье.

Историческая живопись, занимавшая высшее положение в иерархии жанров, не увлекала Ватто. Ему принадлежит ряд полотен на религиозные ("Святое Семейство", 1716-1717, Париж, Лувр) и мифологические сюжеты ("Юпитер и Антиопа", ок. 1712; "Купание Дианы", 1716; "Суд Париса", 1720; все - Париж, Лувр). В некоторых из них сказалось увлечение фламандской живописью, знание работ французских мастеров «большого стиля». Они суховаты и по живописному исполнению. Наиболее эффектен образ золотоволосой Цереры, олицетворяющей "Лето" (1717-1718, Вашингтон, Национальная галерея искусства), из серии полотен на сюжеты "Времен года", исполненных по заказу П. Кроза.

Очевидно, что этот жанр не отвечал дарованию Ватто, в них не заключено то очарование, которое рождают его сценки биваков и «галантных праздников», изображения актеров французской и итальянской комедий, жанровые портреты. Прирожденный рисовальщик, Ватто очень рано, еще в Валансьенне, оценил возможности работы с натуры. В его рисунках, исполненных сангиной или в технике «трех карандашей» (сангина, уголь и мел) или бистром с размывкой кистью, чувствуется утонченная культура рисовальщика XVIII столетия. Они рождают радость, ощущаемую и самим художником, и зрителем, которому она передается. Из нежных линий и мягких пятен растушевки легко и грациозно возникают очаровательные, по-разному склоненные женские головки, образы современных франтов, наделенные то изысканной миловидностью, то характерностью. В рисунках он уточнял все нюансы будущих картин: композицию, позы, жесты, детали костюмов, изломы складок шелковых тканей. Живописные полотна Ватто создавал без этюдов, пользуясь лишь рисунками. И в этом он был мастером своего века, смело нарушал академические принципы, искал более простые методы передачи натуры.

События современной действительности нашли отражение в изображении «биваков». В годы войны между Францией и Фландрией Ватто мог часто наблюдать подобные привалы солдат, беженцев-крестьян, маркитантов, передвигающихся по дорогам страны. Он писал эти сценки по заказу торговца картинами Алруа, они легко раскупались, воспроизводились в гравюрах. Столь же искренен образ бродячего шарманщика с сурком в полотне «Савояр с сурком» (1716, Санкт-Петербург, Государственный Эрмитаж).

Ценивший дар импровизации, театральной травестии, Ватто посвящает свой талант изображению сцен с актерами французской и итальянской комедий. Герои его картин - Арлекин, Пьеро ("Жиль", 1721, Париж, Лувр), гитарист Меццетен (1717-1719, Нью-Йорк, Музей Метрополитен) - известные персонажи комических пьес, шедших на сцене.

Ватто располагает их, как на подиуме сцены в полотнах "Любовь в итальянском театре", (после 1716, Берлин, Государственные музеи), Актеры французского театра (ок. 1712, Санкт-Петербург, Государственный Эрмитаж). В каждой сценке сразу же улавливается атмосфера французского театра с его церемониями, галантными разодетыми актерами или более простонародный дух театра итальянского, в котором царит дух комедии дель арте. Для художника важно акцентировать в данной сцене какое-то одно чувство, подчинить его выражению «игру» всех персонажей.

Образы играющего шута в полотне «Равнодушный» (1717, Париж, Лувр) или юной «Капризницы» (ок. 1718, Санкт-Петербург, Государственный Эрмитаж) - это, одновременно, портрет-тип и некое театральное амплуа. В результате реальных наблюдений, соотнесенных с идеальным образом театра, рождаются очаровательные создания.

Дух театрального перевоплощения присущ и портретам Ватто. Он любит создавать костюмированные портреты, как в картине В костюме «Меццетена» (Лондон, Коллекция Уоллес), на которой изображен Сируа в окружении супруги и хорошеньких дочерей, головки которых часто встречаются рисунках Ватто, особенно Марии Луизы, ставшей супругой Жерсена - автора первого каталога произведений Ватто (1736). Друг художника Н. Флейгельс изображен в полотнах «Шарм жизни» (Лондон, Коллекция Уоллес) в образе гитариста и «Венецианский праздник» (1717, Эдинбург, Национальная галерея Шотландии) - танцора. Критик Антуан де ла Рок, много писавший о Ватто в газете Французский Меркурий, запечатлен в пейзаже среди мифологических персонажей, в сцене, напоминающей эпизод из театральной постановки. Жест руки с открытой ладонью, принятый в этикете столетия, указывает на размышление, которому он предается на лоне природы. Более традиционен образ скульптора А. Патера (1709, Валансьенн, Музей изящных искусств), отца ученика Ватто Ж.-Б. Патера, тоже уроженца Валансьенна.

Круг известных Ватто людей, возможно, запечатлен им и в «галантных праздниках». На полотнах «Перспектива» (1715, Бостон, Музей изящных искусств), «Елисейские поля» (Лондон, Коллекция Уоллес), «Общество в парке» (Берлин, Государственные музеи) вряд ли изображены статисты, как утверждал один из биографов художника. Известно, например, что в полотне Перспектива Ватто воспроизвел аллею парка около дома П. Кроза в Монмаранси. В глубине аллеи, за фигурками развлекающихся дам и их спутников, виден театральный павильон, выстроенный для спектакля Бракосочетание Фемиды. Не важно, где предпочитал писать с натуры деревья Ватто - в парке Тюильри или у Люксембургского дворца, но воспроизведенные его легкой, трепетной кистью, они всегда создают прелестное декоративное обрамление веселых компаний парижан, а вдали, словно за сценой, виден прорыв в светлое небесное пространство. Элемент театральности привносят в «галантные праздники» парковые скульптуры нимф и Венер, трактованные, порой, гротескно, и напоминающие фигуры живых людей, наблюдающих за происходящим. Не случайно, Ватто называет свои полотна Праздник любви или Шарм жизни: он показывает в них театрализованную реальность, способную вызвать прекрасные ощущения. Как персонажи театра и реальности одновременно смотрятся горожане в аристократических париках и корсетах, простых платьях и фетровых шляпах. Сам жанр «галантных праздников» мог быть навеян работами фламандцев XVII столетия, но они переданы кистью французского художника, тонко чувствующего «шарм» реальной французской жизни начала XVIII столетия.

Меткий глаз Ш. Бодлера отметил в известном полотне «Отплытие на остров Цитеры» (1717; Лувр; версия - 1718-1719, Берлин, дворец Шарлоттенбург), принадлежащем к этому жанру, прежде всего «игривость» и «проказливость». Критик не искал в нем усложненного философского подтекста. Это тоже праздник любви на лоне природы, в изображении которого найдена необходимая гармония сплава реальности и идеала, каковым всегда для художника был мир театра, воплощавшего его мечту о прекрасном. За эту картину Ватто в 1717 году получил звание академика.

Позднее полотно «Вывеска Жерсена» (1721, Берлин, дворец Шарлоттенбург) с изображением антикварного магазина его друга - важное свидетельство того, что превыше всего Ватто ценил натуру. Это живая иллюстрация художественной жизни Парижа начала века. Возможно, и здесь многие образы портретны, и эта полная живых персонажей сценка воспроизводит среду, которая окружала художника.

Образ Ватто донесли до нас карандашный портрет Ф. Буше и пастель венецианки Р. Каррьера, посетившей в 1720 году мастерскую художника в Париже до его объезда в Ножан-Сюр-Марн, где он скончался. Именно таким, как на пастели Р. Каррьера, - с умным, с тонкими чертами лицом, добрыми глазами можно представить себе Антуана Ватто. Его искусство оказалось особенно духовно близким художникам XIX века, искавшим, подобно ему, пути более глубокого, адекватного их собственным чувствам изображения окружающего мира.

Елена Федотова