Звездный покровитель галины вишневской. Никто никогда не видел меня пикирующей вниз. Список самых ярких оперных партий в Большом Театре

Уходят последние из могикан, объединявших народы постсоветского пространства, даже когда страны под названием Советский Союз уже не было на картах мира.

Галина Павловна Вишневская скончалась на 87-м году жизни в Москве.

Это отрывки одного из последних интервью Галины Вишневской.

– У вас всегда была репутация примадонны с характером…

– Это не примадоннский характер. Мой характер из детства. Я же росла сиротой при живых родителях. Меня шести недель от роду подсунули бабушке и забыли о том, что я существую. Бывало, накинется на меня кто-нибудь из соседских: «Капризная, ничего не умеет делать, белоручкой растет». А бабушка в ответ: «Ладно уж, за своими лучше смотри! Накинулись все на сиротку! Радуются…» Я до сих пор помню, чувствую, как ужасно это слово «сиротка» меня обижало и оскорбляло. И я хотела родителям обязательно доказать, как они были не правы, когда меня бросили. Я всем твердила: «Вырасту и стану артисткой!» Я все время пела. Меня дразнили «Галька-артистка». А я думала, вот родители будут плакать, когда поймут, кого они бросили, а я буду проходить мимо них с гордо поднятой головой.

– А если бы в вашей жизни не было Большого театра, вы бы состоялись как певица?

– Не знаю, потому что у меня, конечно, в театре были особые условия. За границей таких условий не бывает, там постоянная борьба, в твои проблемы или самочувствие никто вникать не станет: вышел на сцену - пой! А в Большом театре я и в полтретьего дня могла отказаться от спектакля. К тому же в театре всегда был уникальный ансамбль солистов. Да еще все свои партии я сделала с великим Борисом Покровским! Где я имела бы такую возможность?

Покровскому я абсолютно верила в профессии. Как на репетициях кричал Покровский! «Дура, корова!» Другие артистки злились, бегали жаловаться, плакали... А я не обижалась: в одно ухо влетало, в другое вылетало. Воспринимала это не как грубость, а как допинг. Раз кричит - значит, хочет из меня что-то важное «вытащить». Все мои роли - от первой до последней – это его работа. Даже если были не его спектакли, я к нему приходила, чтобы он со мной позанимался. Он никогда не отказывал. Он любил со мной работать. Потому что я люблю репетировать. Для меня это самое главное и интересное в театре. Ведь когда я поступила в Большой, вообще не знала никаких партий. Взлетела в один день и сразу заняла первое положение. В свой первый сезон получила премьеру – «Фиделио» Бетховена с Покровским и Мелик-Пашаевым. Я думаю, мало таких сюжетов в истории оперного театра. Я пришла уже артистически раскрепощенной, свободной, потому что до этого уже восемь лет была на сцене - четыре года на эстраде, и столько же в оперетте.

Лучшие дня

– Вас многие не любили за это чувство свободы и страшно завидовали...

– Да уж, сколько было интриг, склок и подлостей. Помню, Слава привез мне шубу из Лондона. Это была моя первая шуба! Повесила я ее в артистической и пошла заниматься. Возвращаюсь – вся спина красным лаком для ногтей залита. Несколько ночей сидела этот лак отколупывала. Надо было отчистить каждую ворсинку, при этом нельзя же ацетон использовать – будет пятно... Я тогда пальцы себе чуть не до мяса разодрала. Но все отчистила. Противно, но ничего не поделаешь. Привыкаешь. Я с 17 лет была на сцене. Для меня это нормальный образ жизни. И так называемых «соперниц» тоже понять можно. Например, если «Евгений Онегин» идет за сезон раз пять, а хороших певиц, исполняющих партию Татьяны – семь или даже восемь, и они сидят на «скамейке запасных», и мечтают, чтобы та, кому достался заветный спектакль, голос потеряла или ногу сломала. В Большом театре оперная труппа была более ста человек. Все самые лучшие певцы страны, как только появлялись, тут же отправлялись в Большой. А ныне театрально-закулисные нравы стали еще жестче.

– А что вам самой больше всего нравилось в певице Галине Вишневской?

– Я ее воспринимаю только как голос. Может быть, потому, что я певица. Несмотря на то, что я, конечно, вижу: прекрасная фигура, тонкие черты лица – все есть. К тому же актриса. Красивая женщина, что тут кокетничать, я что – маленькая. Но для меня самое главное в ней это голос молодой девушки, серебристого тембра. Я всегда пела партии молодых: Наташа Ростова, Татьяна, Лиза, Марфа – абсолютное слияние голоса и образа. Дело в том, что мне голос был дан природой. Я открывала рот, и сразу у меня включались все нужные резонаторы. Когда разучивала партию, я моментально схватывала суть образа музыкальную, сценическую, и уже от этого шла работа над нюансами.

– Отъезд из СССР стал переломным моментом в вашей судьбе, но отрицательным или положительным?

– Мы не хотели никуда уезжать. Нас вынудили. Когда Ростропович заступился за Солженицына, которого травили, гонение перешло и на Славу. Ему не давали выступать и, если бы мы не уехали, он бы погиб. Мы боялись доноса, боялись разговаривать по телефону. Я и сейчас по телефону не люблю разговаривать. «Да», «нет» – только информация. Я никогда не писала писем, чтобы не оставлять каких-то доказательства того, что я что-то не то сказала. Все под контролем: каждое слово, каждый шаг. И так получилось, что в реальной жизни была игра. А на сцене можно было, наконец, быть откровенной. В нашем парижском доме хранятся два досье КГБ с пометкой «совершенно секретно» на меня и на Ростроповича. Именно из них, только много лет спустя мы узнали изнанку некоторых наших знакомых. Слава богу, что мы забыли о них, хотя прошло совсем немного лет. Так устроена человеческая память. А тогда стоял вопрос о спасении нашей семьи. И я приняла решение – уезжать. Когда мы оказалась за границей, то мое имя уже было достаточно известно в мире, так как с 1955 года я была «выездной» солисткой Большого театра. И на Запад, как и Слава, я приехала продолжать и заканчивать свою карьеру.

– Вы по-прежнему живете на три дома – Москва, Петербург, Париж?

– В Париже я уже давно не была. А что мне там делать? Сидеть одной в четырех стенах я не хочу. Так что квартира стоит пустая. Это уже перевернутая страница моей жизни. Но там я была счастлива. В Петербурге редко бываю. Сейчас я живу в Москве, на Остоженке, где мой Центр оперного пения, и на даче в Жуковке. Школа требует неусыпного внимания. В Центре я работаю каждый день, кроме субботы и воскресенья. Как простой трудящийся, бывший советский человек, бывший враг народа.

– Выходит, необходим постоянный окрик барыни...

– Матушки. Ну-ка, давай-давай, поворачивайся, не спи на ходу. Но я безумно счастлива, что могу помочь молодым певцам найти себя в профессии.

– С кем вам интереснее заниматься – с мальчишками или с девочками?

– По-разному. Многое, конечно, от таланта зависит. Но все же с басами больше люблю заниматься. Они меня почему-то понимают очень хорошо и быстро раскрываются. Вот в конце прошлого сезона даже на «Бориса Годунова» замахнулись! Это же надо быть такой сумасшедшей, как я, чтобы решить ставить «Бориса», который в больших театрах-то делают редко, уж очень опера трудная во всех отношениях – и в постановочном, и вокальном. И вдруг мне пришло в голову ставить это у меня в Центре, со студентами. Это все от моей безумной любви к Мусоргскому. Я его обожаю, это гений из гениев. И вот когда начали работать, стало проявляться совершенно другое, что мы видим на больших сценах. И потрясающий спектакль получился, таким, каким изначально его замыслил автор. Какая у Бориса главная черта? Совесть у него есть – это уже много. Можно и не иметь совести, будучи царем.

– Что после «Бориса» делать будете?

– Пока не знаю. Теперь сидим и думаем, на кого нам еще замахнуться. Ведь новые студенты должны осваивать и тот наш репертуар, что давно в афише Центра. А у нас уже семь больших спектаклей.

– Чему труднее всего научить современную молодежь?

– Труднее всего «выскрести глотки», убрать все уже напетые недостатки. Как правило, все, кто ко мне приходит, имеют внушительный багаж ошибок и проблем с голосом. Первый год обучения уходит на то, чтобы просто поставить голос на место. Я не говорю о каких-то взлетах. Просто, чтобы можно было слушать – без фальши и «петухов». Когда пошло правильное дыхание, голос расцветает. А уже на втором году может идти речь о наработке репертуара. Но нельзя научить, можно только научиться, я это твердо знаю по себе. И порой приходится расставаться с учениками. Они плачут, я в отчаянии, но бывают ситуации, когда совершенно ничего нельзя сделать.

– Кем из своих студентов вы особенно гордитесь?

– Но, прежде всего это наш выпускник – бас Алеша Тихомиров, который теперь успешно по всему миру поет. Да у нас много хороших учеников, работающих, в том числе, и в московских театрах: Мария Пахарь – в Музыкальном имени Станиславского, Эльчин Азизов – в Большом театре, Сергей Поляков – в «Новой Опере»…

– А кто из современных певцов последнего поколения вам нравится?

– Вообще, я даже не знаю. Я почти не хожу ни в театры, ни на концерты. Наверное, это плохо, но я – максималистка. Воспринимаю как личное оскорбление, если на сцене невесть что происходит. А сегодня среди артистов засилье махрового середняка. Они позволяют делать с собой все что угодно, не зная слова «нельзя». Сейчас катастрофически упал критерий. Любое низменное самовыражение могут назвать искусством. Я же в таком случае завожусь с пол-оборота. Совершенно теряю над собой контроль. Потом несколько месяцев хожу больная. Это ужасно, если мы будем по-хамски распоряжаться нашим национальным достоянием, по принципу «как левая нога захочет» – это, я считаю, преступление. И всякий раз буду кричать: «Верните цензуру, чтобы запретить это хамство!» Ну, когда над оперой кончат изгаляться бездарные проходимцы, возомнившие себя режиссерами! Настоящие преступники, иначе я и не могу этих людей назвать. Надо с почтением относиться к тому, что написано автором и не вносить никаких своих отсебятин. Тебе не нравится – не трогай, делай что-то другое.

– И все же. Неужели никто из нынешних певцов вам не по душе?

– Пласидо Доминго – он допевает свой уже певческий век, но это, конечно, был тенор настоящий во всех отношениях: и певец, и музыкант, и актер прекрасный. Для меня он самый лучший из всех, кого я знала. Отдача его своему делу феноменальна. К сожалению, только однажды, в конце 70-х годов мне посчастливилось петь с ним вместе. Это была абсолютно незабываемая «Тоска». Он был моим Каварадосси. Я чувствовала его полную страстную самоотдачу своему персонажу на сцене. Я уверена, он всегда не просто пел, а по-настоящему проживал характер своих героев, что, безусловно, передавалось публике. И когда мы пели спектакль, случилось нечто невероятное. В момент, когда я пошла убивать Скарпиа, в пылу страсти я даже не заметила, что у меня загорелся шиньон. Скарпиа пел греческий баритон Костас Паскалис. Он встает с пола и что-то кричит. Я остановилась и смотрю на него, а у него в глазах ужас. Когда я поняла, что у меня загорелся парик от канделябра, я выдрала шиньон вместе со своими волосами. Помню, у меня даже ногти обгорели. Слава Богу, это был финал второго акта. А в антракте я кричала – «Дайте мне скорее новый шиньон!» Мне директор сказал: «Вы что, сумасшедшая? Вы что, петь собираетесь что ли?» Я говорю: «Конечно!» И вышла на сцену опять. Мистика какая-то. У Марии Калласс тоже горел парик и тоже в «Тоске».

– А что вы считаете самым ценным в своей жизни?

– Семью и работу. Хотя это очень трудно совместимые вещи. Ну, вот все-таки получилось. Конечно, хотелось бы уделять больше внимания детям, но приходилось и уезжать на гастроли, и почти каждый день бывать в театре: то репетиции, то спектакли. Но я до девяти месяцев обеих кормила. Домработница в театр девку таскала ко мне, и я ее в антрактах кормила. Дети, естественно, между делом росли, успевала только проследить, чтобы на кривую дорожку не свернули. Но замечательные выросли две девочки и Лена, и Оля. У меня уже шесть внуков.

– Вы уже стали прабабушкой?

– Нет еще. Но вполне могу, потому что старшему внуку уже 27 лет.

– По русскому поверью считается тот, кто дождался правнуков, сразу попадает в Рай.

– Правда? Надо будет им сказать, чтобы поторопились, помогли бабушке.

– Внуки с вами только по-русски разговаривают?

– Да, но все по-русски плохо говорят, они – иностранцы. Это мое больное место, и, к сожалению, здесь уже я ничего не могла сделать. Пока они были маленькие, они блестяще говорили по-русски, без всякого акцента, а как только в школу пошли, все кончилось. Может, кто-нибудь из них будет больше связан с Россией или женится на русской, вот тогда, дело с языком пойдет лучше.

– А кто из внуков больше всего похож на вас?

– Не знаю, по-моему, они все на меня похожи. Не могу даже выделить кого-нибудь из них. Ну, младший у нас такой особенный экземпляр. Его зовут Мстислав, в честь деда. Ольгин сын, да. Сейчас ему 16 лет, отец у него француз, так что у нас настоящий месье растет. Он очень артистичный, любит пение, ему нравятся красивые вещи, картины. Он чувствует и понимает красоту. Мне это нравится. Может быть, он выкинет нам какой-то номер, пойдет куда-то по линии искусства. Я бы этого хотела.

Недавно он приезжал в Россию. Я повезла его в Петербург, там у нас дом на Неве – особняк в четыре этажа, где я все сама сделала. Так вот он там прошелся с важным видом и заключил: «Да! Это дворец. И ты никогда не должна это продавать, потому что тут вся твоя жизнь. Здесь когда-нибудь будет музей. И по пятницам он будет закрыт, потому что если каждую неделю все не проверять, все растащат».

– А у вас какие планы на счет петербургского дома?

– Я уже голову сломала, думаю: «Куда это девать все? Что с этим делать?». Я сейчас веду переговоры с Министерством культуры, но я знаю, как охраняет государство свои сокровища, не приведи Господь. Что от писем Рериха осталось? Дырка от бублика! А у нас только один архив документов совершенно феноменальный, бесценный. И предполагать, что после меня когда-нибудь эти вещи из нашего архива, которые мы так любовно собирали со Славой, вдруг появятся где-то на аукционах – это выше моих сил. Это должно принадлежать одному месту, чтобы людям он был доступен этот архив, потому что там и 50 писем Чайковского, и «Дело Распутина», и письма Екатерины II. Кроме того, личный архив Ростроповича и мой тоже.

– В семье всегда последнее слово было за вами?

– Секрет настоящей женщины в том, что она никогда не противится мужчине. Он чего-то требует, ожидает сопротивления – а она, к его удивлению, покорно отступает. И пока он пребывает в изумлении, она так же тихо наступает. Мы-то, женщины, знаем, кто на самом деле главный... Но если ты умна, то и держи свое знание при себе. Не понимаю женщин, которые кричат: хочу быть сильной как мужчина. А я вот хочу быть слабой. Не желаю никого на скаку останавливать ни коней, ни быков. Может, потому что всю жизнь именно этим и пришлось заниматься...

– Считается, что равновеликим талантам вместе ужиться невозможно. Как же у вас получилось быть вместе с Мстиславом Леопольдовичем 52 года?

– Мы очень часто разъезжались с самых первых дней нашего брака. Когда подходило время и два наших темперамента вместе уже высекали огонь, то он уезжал, то я уезжала. Соскучились, приехали: «Слава богу, опять вместе!» Думаю, что это помогло, конечно. Потому что, если всю жизнь вот так с утра до вечера… Взорвались бы, лопнули, наверное. Но сначала было трудно. Я скандалила, спорила, потому что я – молодая женщина, и мне хочется куда-то пойти, я же не пойду с кем-то… Если кто-то меня от театра до дома провожал, то вся Москва уже гудела: «А вы знаете, Вишневскую с кем видели?!». И Слава тут же заводился.

– А вы Ростроповичу поводы для ревности давали?

– На сцене всегда повод найдется, потому что я артистка… А в опере всегда объятья и любовь…

– Среди ваших поклонников были и те, ухаживания которых было не так уж просто отвергнуть…

– Вы имеете в виду Булганина? Это была ситуация, из которой постоянно надо было выкручиваться таким-то образом, чтобы и врага себе не нажить, и в то же время не пойти на какую-то связь со стариком. Поэтому когда он звонил: «Галя, приезжайте ко мне ужинать». Я говорила: «Мы приедем, спасибо». Выходили вдвоем с Ростроповичем, а у подъезда нас уже ждала машина – черный «ЗИС». Вот такой был у меня роман «втроем». Старик, конечно, жутко злился. Тут же при Славе начинал мне в любви признаваться.

– До драки дело доходило?

– До драки – нет. Но напивались они, конечно, вдвоем прилично. А я сидела и смотрела. У меня всегда было отношение к этой так называемой партийной элите, недоверчивое. Как говорится: «Минуй нас пуще всех печалей. И барский гнев, и барская любовь». От политики всегда я была далека, от всех этих приемов. Я это терпеть не могла, меня это оскорбляло. И Булганина попросила избавить меня от выступлений на этих попойках. Хотя, конечно, исстари ведется – тот успешен и тот талантлив, с кем разговаривает царь. С другой стороны, руководители государств – обыкновенные люди. И им тоже бывает скучно, и они хотят общения с интересными людьми. Поэтому артисты всегда имеют возможность общаться с ними, быть приглашенными на разные вечера.

– Так и возникла ваша знаменитая дружба с королевской семьей Испании?

– С королевой Испании Софией я уже около 50 лет знакома. Мы познакомилась вначале 60-ых, когда она еще была греческой принцессой. Она правнучкой русской княгини Ольги Константиновны, вышедшей замуж за греческого короля Георга I. Но ни ей, ни королю Испании Хуану Карлосу I это не мешает быть очень милыми и простыми людьми. Слава тоже с ними был знаком. Он общительный человек, находил контакт со всеми людьми моментально. Я гораздо менее общительна. А он с человеком два слова сказал, и сразу он ему друг.

– А как думаете, вы не поторопились с уходом со сцены?

– Нет-нет, я сделала все правильно, никогда не жалела об этом. Я избежала самого страшного для артиста – публичного увядания, потери голоса. У мужчин это происходит приблизительно после шестидесяти, у женщин – после пятидесяти лет. Это рубеж, который нельзя переступать. Даже если тебе кажется, что ты еще на коне. Я ушла, быть может, на несколько лет раньше, но не жалею об этом. Меня поглотила какая-то внутренняя усталость. Надоело, может быть. Настал момент, когда просто не захотелось петь. Мне было 60 с лишним. Сцена требует такой отдачи, радостной. Если ты этого не ощущаешь – ничего хорошего не выйдет. Я просто поняла, что стала уставать, что хватит мне по миру с чемоданами таскаться. Каждый раз новый театр, новые дирижеры, партнеры. Отменила несколько концертов подряд, а следующие – не брала, так и закончила выступать. Мой последний концерт был в 1988 году в Лондоне. Вместе со Славой и Юрой Башметом - в пользу пострадавших от землетрясения в Армении. Я тогда спела несколько романсов. С тех пор я больше никогда нигде не пела. Ни разу! Ну что, у меня хлеба нет? Я от этого не зависела, я состоятельная женщина. Я выходила на сцену всегда радостной, только тогда, когда хотела этого.

– Даже дома, в ванной не пели?

– Ни-ког-да! Я вообще не имела привычки петь дома. Это вполне естественно. Я – профессионал, я должна выходить на сцену и петь для публики. У меня никогда не было иной потребности. Я ушла с той высокой позиции, которой достигла. Никто никогда не видел меня пикирующей вниз. Я закрыла эту книгу.

Они стали мужем и женой через четыре дня после знакомства и душа в душу прожили долгую и счастливую жизнь. Любовь гениального виолончелиста, интеллигентнейшего человека, трепетного возлюбленного, заботливого мужа и отца Мстислава Ростроповича и звезды мировой оперной сцены, первой красавицы Галины Вишневской была такой светлой и прекрасной, что ее, наверное, хватило бы не на одну, а на десять жизней.

Впервые они увидели друг друга в ресторане «Метрополь». Восходящая звезда Большого театра и молодой виолончелист были в числе гостей на приеме иностранной делегации. Мстислав Леопольдович вспоминал: «Поднимаю я глаза, а ко мне с лестницы снисходит богиня... Я даже дар речи потерял. И в ту же минуту решил, что эта женщина будет моей».

Когда Вишневская собралась уходить, Ростропович настойчиво предложил проводить ее. «Между прочим, я замужем!» - предупредила его Вишневская. «Между прочим, это мы еще посмотрим!» - ответил он ей. Потом был фестиваль «Пражская весна», где и произошло все самое главное. Там Вишневская, наконец, его разглядела: «Худущий, в очках, очень характерное интеллигентное лицо, молодой, но уже лысеет, элегантный, - вспоминала она. - Как потом выяснилось, узнав, что я лечу в Прагу, он взял с собой все свои пиджаки и галстуки и менял их утром и вечером, надеясь произвести впечатление».

На ужине в пражском ресторане Ростропович заметил, что его дама «более всего налегала на соленые огурцы». Готовясь к решающему разговору, виолончелист пробрался в комнату певицы и поставил в ее шкаф хрустальную вазу, наполнил ее огромным количеством ландышей и... солеными огурцами. Ко всему этому приложил пояснительную записочку: дескать, не знаю, как вы отнесетесь к такому букету, и поэтому я, чтобы гарантировать успех предприятия, решил добавить к нему соленый огурец, вы их так любите!..

Вспоминает Галина Вишневская: «В ход шло все что только можно, - до последней копейки своих суточных он бросил мне под ноги. В буквальном смысле слова. В один из дней мы пошли гулять в сад в верхней Праге. И вдруг - высокая стена. Ростропович говорит: „Давайте перелезем через забор“. Я в ответ: „Вы что, с ума сошли? Я, примадонна Большого театра, через забор?“. А он - мне: „Я сейчас вас подсажу, потом перепрыгну и вас там поймаю“. Ростропович меня подсадил, перемахнул через стену и кричит: „Давайте сюда!“ - „Посмотрите, какие лужи тут! Дождь же только что прошел!“. Тогда он снимает с себя светлый плащ и бросает на землю. И я по этому плащу прошлась. Он кинулся меня завоевывать. И он меня завоевал».

Роман развивался стремительно. Через четыре дня они вернулись в Москву, и Ростропович поставил вопрос ребром: «Или ты сейчас же придешь жить ко мне - или ты меня не любишь, и все между нами кончено». А у Вишневской - 10-летний надежный брак, верный и заботливый муж Марк Ильич Рубин, директор Ленинградского театра оперетты. Они через многое прошли вместе - он не спал день и ночь, пытаясь достать лекарство, которое помогло спасти ее от туберкулеза, их единственный сын умер вскоре после рождения.

Ситуация складывалась непростая, и тогда она просто убежала. Отправила мужа за клубникой, а сама покидала в чемоданчик халат, тапочки, что попало и - бегом. «А куда бежать? Я даже адреса не знаю, - вспоминала Галина Павловна. - Звоню Славе из коридора: „Слава! Я иду к тебе!“. Он кричит: „Я тебя жду!“. А я ему ору: „Не знаю, куда ехать!“. Он диктует: улица Немировича-Данченко, дом такой-то. Я по лестнице вниз бегу, как сумасшедшая, ноги подкашиваются, не знаю, как я себе голову не разбила. Села и кричу: „Улица Немировича-Данченко!“ А таксист уставился на меня и говорит: „Да вы пешком дойдете - это рядом, вон там, за углом“. А я кричу: „Я не знаю, вы меня везите, пожалуйста, я вам заплачу!“».

И вот машина подъехала к дому Ростроповича. Вишневскую встретила его сестра Вероника. Сам он пошел в магазин. Поднялись в квартиру, открывают дверь, а там - мама, Софья Николаевна, стоит в ночной рубашке, с вечным «Беломором» в углу рта, седая коса до колена, одна рука ее уже в халате, другая никак в рукав попасть не может от волнения... Сын три минуты назад объявил: «Сейчас приедет моя жена!».

«Села она так неловко на стул, - рассказывала Галина Павловна, - а я села на свой чемодан. И все вдруг расплакались, заревели. В голос заголосили!!! Тут открывается дверь - входит Ростропович. Из авоськи у него торчат какие-то рыбьи хвосты и бутылки шампанского. Орет: „Ну, вот и познакомились!“».

Когда Ростропович регистрировал в районном загсе по месту прописки Вишневской свой брак, регистраторша сразу узнала знаменитую солистку Большого театра и поинтересовалась, за кого же она выходит замуж. Увидев довольно-таки невзрачного жениха, регистраторша сочувственно улыбнулась Вишневской, а с трудом прочитав фамилию «Ро... стро... по... вич», сказала ему: «Ну, товарищ, у вас сейчас есть последняя возможность сменить свою фамилию». Мстислав Леопольдович вежливо поблагодарил ее за участие, но фамилию менять отказался.

«Когда я сообщила Славе, что у нас будет ребенок, счастью его не было предела. Он немедленно схватил томик сонетов Шекспира и с упоением стал мне их читать, чтобы я, не теряя ни минуты, прониклась прекрасным и стала создавать в себе что-то столь же возвышенное и прекрасное. С тех пор эта книга лежала на ночном столике, и как соловей над соловьихой поет по ночам, когда она высиживает птенцов, так и мой муж всегда перед сном читал мне прекрасные сонеты».

«Подошло время разрешаться от бремени. Слава в это время был на гастролях в Англии. И он просил, настаивал, требовал, умолял, чтобы я непременно дождалась его. „Без меня не рожать!“ - кричал он мне в телефонную трубку. И, что самое смешное, требовал этого и от остальных представительниц „бабьего царства“ - от матери и сестры, словно они могли по щучьему велению остановить схватки, начнись они у меня.

И я дождалась! Вечером 17 марта он вернулся домой, окрыленный успехом гастролей, счастливый и гордый тем, что домашнее бабье царство выполнило все его приказы: жена, еле шевелясь, сидит в кресле в ожидании своего повелителя. И вот как у фокусника из волшебного ящика появляются всевозможные чудеса, так и из Славиного чемодана полетели на меня фантастические шелка, шали, духи и еще какие-то невероятно красивые вещи, которые я не успевала и рассмотреть, и, наконец, вывалилась оттуда роскошная шуба и упала мне на колени. Я только ахала и от изумления не могла произнести ни слова, а сияющий Слава ходил вокруг и объяснял:

- Вот это пойдет к твоим глазам... Из этого ты закажи концертное платье. А вот эту материю только я увидел, мне стало ясно, что это специально для тебя. Вот видишь, как хорошо, что дождалась меня, - я всегда бываю прав. Теперь у тебя будет хорошее настроение и тебе легче будет рожать. Как только станет очень больно, ты вспомни про какое-нибудь красивое платье, и все пройдет.

Его просто распирало от гордости и удовольствия, что он такой замечательный, такой богатый муж, что смог преподнести мне такие красивые вещи, каких нет ни у одной артистки театра. А я-то знала, что мой „богатый“ муж и, как уже тогда писали английские газеты, „гениальный Ростропович“, чтобы иметь возможность купить для меня все эти подарки, наверняка за две недели гастролей ни разу не пообедал, потому что получал за концерт 80 фунтов, а остальные деньги... сдавал в советское посольство».

18 марта 1956 года родилась их первая дочь. Галина Павловна вспоминает: «Я хотела назвать ее Екатериной, но получила от Славы жалобную записку. «Умоляю тебя не делать этого. Мы не можем назвать ее Екатериной по серьезным техническим причинам - ведь я буквы „р“ не выговариваю, и она еще будет меня дразнить. Давай назовем ее Ольгой». А через два года на свет появилась и вторая девочка, которую назвали Еленой.

«Отцом он был необыкновенно нежным и заботливым, и вместе с тем - очень строгим. Доходило до трагикомедий: Слава очень много гастролировал, и я все пыталась его урезонить, объясняла, как он нужен своим подрастающим дочерям. „Да, ты права!“ - соглашался он... и начиналось стихийное занятие музыкой. Он звал девочек. У Лены глаза заранее были на мокром месте - так, на всякий случай. А вот Оля была его коллегой-виолончелисткой, очень бойкой девочкой, всегда готовой дать отпор. Вся тройка торжественно исчезала в кабинете, а через четверть часа оттуда уже неслись крики, вылетал Ростропович, хватающийся за сердце, и следом за ним ревущие дети.

Он обожал своих дочерей, ревновал их и, чтобы к ним на даче не лазили мальчики через забор, посадил вокруг него кустарник с большими шипами. Занимался он столь важным вопросом со всей серьезностью, и даже консультировался у специалистов, пока, наконец, не нашел надежный сорт, чтобы, как он мне объяснил, все кавалеры клочки своих штанов на шипах оставляли.

Он совершенно не мог видеть джинсы на девочках: не нравилось, что зады им обтягивают, соблазняют мальчишек; и мне выговаривал, зачем привезла их из-за границы. И вот, приехав как-то после дневного спектакля на дачу, я застала там полный мрак и траур.

По земле стелился густой черный дым, на открытой веранде нашего деревянного дома догорал костер. На полу лежала кучка пепла, а над нею стояли трое - торжественный Слава и зареванные Ольга и Лена. Горстка пепла - вот все, что осталось от джинсов. И все-таки, несмотря на всю его строгость, девочки боготворили отца».

Впереди у них было счастливое, но очень тяжелое время: дружба с опальным Солженицыным, лишение гражданства СССР, скитания, успех и востребованность на мировой музыкальной сцене, прилет Мстислава Леопольдовича в Москву во время августовского путча 1991 года, возвращение в уже новую Россию.

Ростропович никогда не боялся показать свое отношение к власти. Однажды после триумфальных гастролей в Соединенных Штатах его пригласили в советское посольство и объяснили, что львиную долю гонорара он должен сдать в посольство. Ростропович возражать не стал, он только попросил своего импресарио купить на весь гонорар фарфоровую вазу и вечером доставить ее в посольство, где был назначен прием. Доставили немыслимой красоты вазу, Ростропович взял ее, полюбовался и... разжал руки. Ваза, ударившись о мраморный пол, разлетелась на кусочки. Подобрав один из них и аккуратно завернув в носовой платок, он сказал послу: «Это - мое, а остальное - ваше».

Другой случай - Мстислав Леопольдович всегда хотел, чтобы на гастролях его сопровождала жена. Однако Министерство культуры ему в этой просьбе неизменно отказывало. Тогда друзья посоветовали написать ходатайство: мол, ввиду моего плохого здоровья прошу разрешить, чтобы меня в поездке сопровождала жена. Ростропович письмо написал: «Ввиду моего безукоризненного здоровья прошу, чтоб меня в зарубежной поездке сопровождала жена Галина Вишневская».

Золотую свадьбу звездная чета праздновала в том самом ресторане «Метрополь», где Вячеслав Леопольдович впервые увидел свою богиню. Ростропович показывал гостям чек на 40 долларов, который ему вручил журнал «Ридерз дайджест». Корреспондент, когда брал у него интервью, спросил: «Правда, что вы женились на Вишневской через четыре дня после того, как впервые ее увидели? Что вы думаете по этому поводу?». Ростропович ответил: «Я очень жалею, что потерял эти четыре дня».

ГАЛИНА ВИШНЕВСКАЯ И МСТИСЛАВ РОСТРОПОВИЧ

Звездный союз выдающейся оперной певицы XX века и величайшего виолончелиста и дирижера современности, в котором всегда главенствовали любовь и талант и никогда не было места зависти к творческим достижениям друг друга.

Для многих людей на Западе Галина Вишневская – мадам Ростропович. Но в России еще живы тысячи поклонников, которые стремились попасть на все ее выступления в Большой театр. В круг ее общения входили Булганин и Фурцева, Шостакович и Бриттен, Солженицын и Бродский, ее принимают в домах Ельцина и Ширака. Так что Вишневская – не только прославленная певица, но и человек-эпоха.

Имя ее не менее знаменитого мужа широко известно во всем мире. Желая или не желая того, но Ростропович своими сенсационными и не без налета театральности поступками всегда оказывался в центре общественного внимания. В молодости он высаживался в Арктике, чтобы играть там полярникам на виолончели под аккомпанемент баяна, и в зрелую пору остался верен себе: Ростроповича видели на похоронах опального кинорежиссера А. Тарковского, играющим на церковной паперти, в своем доме он давал приют писателю-диссиденту А. Солженицыну. Позже он мчался в Берлин, и его виолончель звучала на развалинах знаменитой стены – символа «железного занавеса». Весной 1991 г. бракосочетание его дочери Ольги в Париже оказалось самой блистательной свадьбой сезона – с сарафанами и кокошниками, изготовленными знаменитым Ивом Сен-Лораном, и ансамблем из 50 скрипачей. А в августе того же года, узнав о путче в Москве, музыкант, бросив все, прилетел туда, чтобы быть вместе с защитниками Белого дома.

О Ростроповиче много писали, рецензируя его искусство, но еще чаще пресса отмечала именно эти его поступки, усматривая в них нередко политический оттенок. Они создавали ему имидж, будоражили его кровь: он жил и живет все время на людях, без уединения, необходимого талантам. Мало спит, второпях ест, одевается с небрежной простотой, всегда спешит и всюду поспевает. Моментально реагирует и отвечает на любой вопрос и с каждым человеком, независимо от его социального положения, находит контакт, сокрушая все преграды своей эмоциональной непосредственностью и дружелюбием.

Предки знаменитого виолончелиста носили фамилию Ростроповичюсы и жили в Польше и Литве. Его дед Витольд по окончании Петербургской консерватории, во второй половине XIX в. перебрался в Воронеж, музыкальная жизнь которого в то время была довольно интенсивной. Оттуда он повез своего сына Леопольда учиться в столицу. Окончив консерваторию в 1910 г. с золотой медалью, тот назад не вернулся, а стал колесить по России с концертами. Женившись в Оренбурге на Софье Николаевне Федотовой, дочери директрисы местной музыкальной школы, Леопольд Ростропович занял место профессора Азербайджанской консерватории. В Баку 27 марта 1927 г. у супругов родился сын, которого назвали Мстиславом.

Очень скоро перед Ростроповичами встал вопрос серьезного обучения детей. Старшая дочь Вероника играла на скрипке, а Славик, чей музыкальный талант открылся очень рано, уже в четыре года подбирал на рояле по слуху довольно сложные произведения и к тому же обнаружил тягу к композиции. Поэтому семья решила переехать в Москву. В столице талантливый мальчик отказался заниматься с педагогом, признавая в этом качестве только своего отца. Тем не менее незадолго до войны его все же уговорили поступить в музучилище при Московской консерватории в класс Е. Месснера, который смог быстро привить юному ученику начальные навыки композиторского профессионализма.

Летом 1940 г. талантливый виолончелист в первый раз выступил перед публикой с настоящим симфоническим оркестром, гастролировавшим в тот сезон в Славянске. С этого момента началось исчисление его концертной деятельности, которое не прекращается до сего дня.

Во время войны семья Ростроповичей находилась в эвакуации в Оренбурге. Именно здесь, в провинциальном городе, в ту трагическую для страны пору, 14-летний Слава сделал столь большой творческий рывок, что был включен в отчетный концерт советских музыкантов, причем в амплуа и композитора, и виолончелиста, и пианиста.

Весной 1942 г. от инфаркта умер отец, и мальчик тяжело и надолго заболел. А когда поднялся после болезни, он был уже другим человеком. Как впоследствии признавался Ростропович, в тот страшный год «…наступил перелом. Я стал наверстывать упущенное. Быстро наверстывать». Прежде всего он заменил отца в музыкальном училище, безотказно ездил на все концерты, куда его посылали, и играл там то, что просили. Когда заработка от выступлений не хватало, он делал на продажу коптилки и рамки для фотографий. Летом 1943 г. перспективного юношу вызвали в Москву для продолжения обучения в консерватории.

На всесоюзном конкурсе музыкантов-исполнителей, состоявшемся в 1945 г. и собравшем целое созвездие талантов, 18-летний Ростропович занял первое место, что стало настоящей сенсацией. Талантливый музыкант досрочно закончил консерваторию и был занесен на доску почета, украшенную именами П. Чайковского, С. Танеева, К. Игумнова. После этого он был принят в аспирантуру и одновременно зачислен солистом в Московскую филармонию. Таким образом, Мстислав, пожалуй, первый и единственный среди виолончелистов избежал считавшегося непременным этапа игры в оркестре, чем занимались все его старшие коллеги. Вспоминая это время, он говорил о своем всепоглощающем желании играть, об удовольствии, испытываемом на концертной эстраде, где бы она ни находилась: в Москве, на Северном полюсе или в глухом сибирском селе на Енисее.

Его импульсивность, нестандартность поступков порой вызывали в столичной среде недоумение и упреки в саморекламе. Ростропович не оправдывался, интуитивно сознавая, что все это – ступени к будущим вершинам – не только творческим, но и общечеловеческим. Во второй половине 1940-х гг. Мстислав дал свои первые большие концерты в Ленинграде, Киеве, Риге, Свердловске, Вильнюсе, Минске. Он занимал первые места на международных конкурсах – Всемирных фестивалях молодежи и студентов в Праге и Будапеште, в Болгарии, ГДР, Румынии, Польше и Австрии. Его имя стало известным, его наперебой приглашали выступать. Добившись известности в 23 года, он больше не участвовал в конкурсах: в этом уже не было необходимости.

В 1951 г. за концертную деятельность Мстислав Ростропович был удостоен Сталинской премии (второй степени), являвшейся высшей наградой государства и коммунистической партии за заслуги в искусстве. Правительственные отличия заметно расширяли концертные перспективы, они давали возможность выступать не только в социалистических странах, но и в ФРГ, Дании, Шотландии. А полученные за звание лауреата госпремии деньги позволили помочь матери, сестре и неимущим друзьям. Впервые Мстислав почувствовал материальную независимость.

Мысли о семейном очаге появились у Ростроповича к середине 1950-х гг., когда он твердо уверовал, что стал хозяином своей судьбы. К этому времени он сделал в жизни так много, что считал себя уже зрелым человеком, психологически готовым к браку, к семейным узам. Дружба с Сергеем Прокофьевым, помимо многих творческих открытий, убедила его также в том, что творцу нужна семейная опора. Имел значение и пример родительской любви, возвышавшейся над всем преходящим.

В этот период Ростропович дружил с талантливыми, привлекательными и умными современницами – Майей Плисецкой, Зарой Долухановой и Аллой Шелест. Но в 1955 г. судьба свела его с известной певицей Галиной Вишневской, которая с первого взгляда покорила сердце молодого музыканта своей естественной прямолинейностью и эмоциональностью.

Будущая оперная примадонна родилась 25 октября 1926 г. в Ленинграде. С шестинедельного возраста маленькая Галя росла в доме у бабушки Дарьи Ивановой, куда ее пристроил отец. Родители забирали к себе ребенка на очень непродолжительное время. Мать была равнодушна к дочери от нелюбимого человека, а та, признавая, что «была неласковым ребенком», даже не могла выговорить слово «мама». Отца же Галя люто ненавидела: «В моей детской душе разгоралось пламя ярости и ненависти к нему самому, к его словам, даже к его голосу. У меня бывало непреодолимое желание подойти к нему сзади и ударить по красному затылку».

В 1930 г., когда родители расходились, отец спросил четырехлетнюю дочь, с кем она хочет остаться, и та ответила: «с тобой», то есть с бабушкой. Так Галя окончательно перебралась в Кронштадт. Наследственность и окружающая девочку обстановка наложили свой отпечаток на ее характер: «Что и говорить, характерец у меня, конечно, был не сахар… Упрямая я была ужасно и настойчивая. Уж если чего захочу – подай, и кончено. Во что бы то ни стало… Если же ставила перед собой цель – то шла напролом. Хоть кол на голове теши».

В школе Галя Иванова училась как все, уроки дома никогда не делала, запоминая материал прямо в классе. Терпеть не могла точные науки, отдавая предпочтение литературе, истории и пению: «Мне кажется даже, что я научилась говорить позднее, чем петь. Я росла и всегда пела. В школу пошла – пела, и первая кличка в первом классе у меня была “Галька-артистка”. Я с детства знала, что буду на сцене».

Когда пришла война, Галя отказалась эвакуироваться из Кронштадта. Это странное решение она объясняла тем, что не видела смысла в отъезде: «Как и все, в блокаду я была истощена от голода. Бабушка «сгорела» у меня на глазах в квартире. Меня спасло желание жить и – мечта. Я лежала, умирала с голоду и видела, как пою – в бархатном черном плаще и в большой шляпе. Если бы мечтала о куске хлеба, то уж точно умерла бы».

Из лап голодной смерти ее вырвали бойцы отряда МПВО. Весной 1942 г. Галя Иванова была зачислена в отряд, где получала армейский паек, и до самого прорыва блокады работала на разборке завалов, помогала тушить пожары и оказывала медицинскую помощь пострадавшим. С тех пор прошло много времени, и прославленная певица заслужила огромное количество наград, но самой главной она до сих пор считает медаль «За оборону Ленинграда».

В сентябре 1944 г., по прошествии двух месяцев неудачного супружества с военным моряком Георгием Вишневским, 17-летняя Галина была принята в Ленинградский областной театр оперетты. У нее не было никакого музыкального образования, но зато был от природы поставленный голос. Ее консерваторией стала сцена: «Еще шла война, и меня взяли в театр просто так. Я иногда пела в хоре, а все остальное время сидела в кулисах и слушала спектакли». Просидев так несколько месяцев, она выучила наизусть весь репертуар – и ансамбля, и хора, и солистов.

Однажды артистка, которая играла Поленьку в спектакле «Холопка», сломала ногу: «Никто не знал ее роль, кроме меня. На следующее утро была единственная репетиция, а вечером мы сыграли спектакль». За 4 последующих года Галина сыграла в театре сотни постановок, научилась танцевать, приобрела сценическую свободу и вместе с тем поняла, что искусство – «не кринолины, не сказочно-счастливые короли и королевы, а тяжелый, изнурительный труд. И если хочешь быть большой актрисой, надо быть готовой ко многим жертвам».

В 18-летнем возрасте Вишневская стала гражданской женой директора театра Марка Рубина и наконец обрела то, чего у нее никогда не было – дом и семью. Через год Галине довелось пережить очередную трагедию – от отравления умер ее маленький сын, не прожив и двух с половиной месяцев. Едва оправившись от горя, она снова окунулась с головой в концертную работу.

В 1952 г. певица переступила порог московского Большого театра и сразу же «ворвалась» в список ведущих артисток. О том времени известный оперный режиссер Борис Покровский писал: «Как будто кто-то свыше для проверки нашего художественного чутья заслал к нам молодую, красивую, умную, энергичную женщину с экстраординарными музыкально-вокальными данными, уже кем-то, когда-то отработанными, отшлифованными, натренированными, с актерским обаянием, темпераментом, природным сценическим самочувствием и дерзкой правдой на устах. Совершенно готовую для того, чтобы стать первоклассным исполнителем любой партии, любой роли. В высшей степени профессионал!»

«Я пришла в Большой театр, – вспоминала спустя десятилетия Вишневская, – и сразу стала работать с Мелик-Пашаевым. Какой он был дирижер! Впервые в России он ставил единственную оперу Бетховена “Фиделио”. И на главную роль Леоноры взял меня – бывшую опереточную “певичку”. Я стала его любимой певицей. А с замечательным оперным режиссером Покровским я сделала все свои роли в Большом театре – от первой до последней. Вот такие люди встречались на моем пути. Это моя единственная привилегия, данная Богом».

За 22 года выступлений на главной сцене страны Галина создала множество незабываемых женских образов в русских и западноевропейских оперных шедеврах. Каждый год певица отмечала новой оперной партией. И, что удивительно, у нее ни разу не было неудачной работы! Она была просто рождена для сцены. Вишневская представляла собой комплекс, в котором все вокальные и артистические свойства проявлялись ярко и гармонично. Это сделало ее карьеру в Большом театре поистине искрометной.

В апреле 1955 г. на одном из приемов в ресторане «Метрополь» Галина познакомилась с виолончелистом Мстиславом Ростроповичем. Вскоре они оказались на фестивале «Пражская весна» в Чехословакии и, пробыв вместе всего 4 дня, решили больше не расставаться.

После молниеносной женитьбы сюрпризом для Вишневской оказалось только то, что ее Слава – не рядовой музыкант, сидящий в оркестровой яме, а виртуозный виолончелист и дирижер, а для Ростроповича – то, что Галина не просто хорошая, а гениальная оперная певица. Зависть к творческим достижениям супругов в «звездной» семье никогда не возникала: «Я преклоняюсь перед успехами, перед гениальностью мужа. Он чтит меня как певицу. У нас разные жанры, поэтому и речи не может быть о какой-то зависти друг к другу».

В семейных отношениях главенствовали любовь и талант. Однако не обходилось без конфликтов и даже потрясений – идиллии у этих темпераментных людей не получалось. Был случай, когда любовное увлечение Вишневской чуть не привело к разрыву. Взбешенный и растерянный Ростропович, ничего не скрыв от друзей, просил у них совета и поддержки. Благоразумие все же победило: сумев завоевать настоящую любовь, Галина смогла ее удержать. Время затянуло рану, научив обоих многому и прежде всего – самодисциплине и взаимной терпимости. Лекарством была работа и дети.

В марте 1956 г. у молодоженов родилась первая дочь – Ольга, а через год с небольшим вторая – Елена. Сейчас Елена живет в Париже, у нее четверо детей, Ольга с двумя детьми – в Нью-Йорке. У их родителей «поместья в Париже, Англии, Америке. В США – большое имение, 400 гектаров земли». Есть у них квартиры и в Вашингтоне, и в Нью-Йорке, и в Лозанне, и в Лондоне. Но больше всего супруги любят жить в Париже, на авеню Жорж Мандель, недалеко от Эйфелевой башни и Булонского леса. Часто бывают на родине в Петербурге и в Москве.

За границей Ростропович оказался вместе с семьей в 1974 г. после вынужденного отъезда «в творческую командировку» и последующего за ним неожиданного лишения советского гражданства. Его недовольство советским строем накапливалось давно, может быть, даже – неосознанно – с детских лет, но его связи с диссидентским движением 1960-х гг. не были значительными: он занимался музыкой, а в этих кругах «революционеров» не было. Более того, музыканты-исполнители продолжали оставаться вывеской благоденствия коммунистического режима. От Ростроповича никак не ожидали бунта. В 40 лет он имел все, что мог пожелать человек: любимое дело, здоровье, красавицу-жену, детей, учеников, комфортабельное жилье, дачу, три машины. Он много зарабатывал, ездил за рубеж, что было не всем доступно, – можно было считать, что он достиг вершины.

Его первым серьезным «выступлением» против партийно-бюрократического аппарата был нелегальный провоз через границу копировальной машины, что по существовавшим тогда законам считалось уголовным преступлением. Копир предназначался для Солженицына, который с его помощью организовал «самиздат» своих произведений.

А когда конфликт писателя с властями достиг апогея, Ростропович предложил ему для жилья и работы свою дачу в Жуковке, заявив: «Пусть только кто-нибудь посмеет прикоснуться к тебе в моем доме».

Для музыканта отношение к Солженицыну становилось отношением к жизни и выражением того, что в нем давно назревало: ненависть к тирании и социальной несправедливости. Выручая товарища, он спасал самого себя от всего, что могло принизить и даже убить его собственный талант. Интуиция исключительной тонкости вела его по этому пути – и трудному, и благодатному для его творчества.

Весной 1972 г. Ростропович вместе с А. Сахаровым, Л. Чуковской, А. Галичем, В. Некрасовым, В. Кавериным и другими видными деятелями советской науки и культуры подписал два обращения в Верховный Совет СССР: об амнистии осужденных за убеждения и об отмене смертной казни. Такого власти стерпеть уже не смогли, и тут же последовали меры, касавшиеся творческой деятельности музыканта: его выгнали из Большого театра, лишили зарубежных гастролей, запретили новые постановки и выступления внутри страны. Круг сужался. Удавка затягивалась. Ростропович остался без работы, без денег, без творческой атмосферы, познал горечь предательства.

Выхода не было, его просто «выдавливали» за границу. Но сам музыкант не шел на окончательный разрыв: «Если бы вы знали, как я плакал перед отъездом. Галя спала спокойно, а я каждую ночь вставал и шел на кухню. И плакал, как ребенок, потому что мне не хотелось уезжать!» – признавался много лет спустя гениальный российский музыкант. В этих тяжелейших условиях травли со стороны советских чиновников он вновь ощутил, что значила для него жена с ее твердым характером, здравым смыслом и житейской решительностью. Она не колебалась, и ничто не могло ее остановить: «Да, это я настояла на отъезде – он бы никогда не уехал, его бы сгноили».

В то время как многие другие семьи не выдерживали испытания эмиграцией и распадались из-за обострявшихся противоречий, союз Ростроповича и Вишневской трудности, наоборот, укрепляли. На чужбине Мстислав особенно остро чувствовал значение в его жизни такой надежной опоры: рядом была женщина, понимавшая его характер, артистка, с ним сотрудничавшая, мать, умевшая находить общий язык с повзрослевшими, строптивыми дочерьми, умелая хозяйка, обладавшая хорошим вкусом. Она не стесняла его свободу.

Эмиграция не укротила ее непримиримый нрав, но научила выдержке. Никто и никогда не распознал бы в красивой, элегантной, сдержанной на людях даме озлобленную сиротством кронштадтскую девчонку. Когда Галина уезжала из СССР, за ее плечами было тридцать лет оперной карьеры: «На Западе меня знали (я ездила за границу с 1955 г.), приехала туда известной певицей. Для меня ничего нового там не было – просто продолжила свою карьеру до тех пор, пока могла петь. Могла бы пропеть еще несколько лет. Но считаю, что лучше уйти раньше, чем позже. Я ушла на самом пике карьеры и очень этому рада».

Последний раз Вишневская вышла на сцену в 1982 г. в своих прощальных спектаклях парижского Гранд-Опера – это была Татьяна в опере Чайковского «Евгений Онегин». Позже с мужем они сделали запись оперы Прокофьева «Война и мир», записали 5 дисков с романсами русских композиторов-классиков: Глинки, Даргомыжского, Мусоргского, Бородина и Чайковского. «Я всегда очень критически относилась к себе, к своему творчеству прежде всего, и, пока не добивалась результата не на сто – на пятьсот процентов, не позволяла себе выходить на сцену, – говорила Галина журналистам. – Но в какой-то момент я почувствовала усталость, знаете, когда пение не приносит счастья, естественного наслаждения от самого присутствия на сцене. Я пела сорок пять лет – достаточно?»

Потом она ставила оперные спектакли: «Царскую невесту» в Риме, Вашингтоне и Монако, «Иоланту» в Англии, но поняла, что ее это не увлекает: «Я привыкла в искусстве делать только то, что мне безумно нравится. И потом, я диктатор, а режиссер не должен быть диктатором. У меня как: чтобы за две недели репетиций абсолютно все было сделано, чтобы артисты все это время были на высоте, чтобы… В общем, слишком много требований. Для актеров это очень трудно, и не у всех получается. Но иначе я не могу».

С 1975 г. Ростропович работал художественным руководителем и дирижером Национального симфонического оркестра США, куда он был приглашен после недолгого скитания по европейским гостиницам и концертным залам. Жизненные перемены на его характере не отражались. Он оставался прежним: честолюбивым, проницательным, естественным, искренним, остроумным. Мстислав выглядел здоровым и подвижным – на сцену не выходил, а вылетал. Прибавилось лишь седины, да смягчились черты лица. Его работоспособность оставалась феноменальной, а сверхчеловеческий труд давался с легкостью, благодаря огромному опыту.

Неистовая безжалостность к себе, как и прежде, была в стремлении поражать, удивлять, ослеплять новизной, яркостью, стилем жизни. Чуждый морализаторству, Ростропович не замыкался в собственном благополучии, вел жизнь открытую, непоседливую, непринужденную, всюду чувствуя себя как дома. Из собственной судьбы он сделал индивидуальный, ни на что не похожий пример служения искусству. Чередование концентрации и расслабления, обязанностей и удовольствий помогает ему и сегодня сохранять творческую энергию.

В последнее время Галина и Мстислав готовили к постановкам оперу Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда» с русскими певцами и на русском языке. Везде – в Мадриде, в Мюнхене, Буэнос-Айресе и Риме – этим спектаклям сопутствовал огромный успех. В многочисленных интервью Ростропович настойчиво, словно уговаривая сам себя, повторял, что он счастлив. В самом деле, разве он не знаменит, не богат, не имеет красивую жену, детей, внуков и множество друзей по всему миру? И свой оркестр, записи, концерты?

Да, он имел все. Он пробил стену судьбы и не боялся спугнуть удачу признанием, что счастлив. И все же в глубине души Ростропович печалился – оттого, что на родине его имя забывают, а молодое поколение не знает, кто он – диссидент или виолончелист. Его искрометное поведение нередко маскировало тоску по Москве, по родным местам, консерваторским ученикам. Там жизнь продолжалась без него. И возникала гнетущая мысль: «Неужто никогда не увижу Россию, родину – несчастную, дорогую, необходимую…»

В начале 1990 г. советским музыкантам, принципиально не согласившимся принять подданство ни одной из западных стран, было возвращено российское гражданство, и этой же зимой в Москве и Ленинграде состоялись первые гастроли Вашингтонского оркестра под управлением М. Ростроповича. Свой 75-летний юбилей его жена отмечала на самой любимой сцене – в Большом театре. Вишневская по-прежнему красива, привлекательна, в великолепной форме. Сегодня Галина продолжает активно трудиться, дает мастер-классы, патронирует благотворительные фонды. Она создала в Москве театр-школу, в которой обучаются дети от 7 до 16 лет. Вдвоем с мужем они помогают детским учреждениям в Нижегородской области, а также основали фонд помощи Академии педиатрии в Санкт-Петербурге.

Но главным своим делом прославленная певица считает Школу оперного искусства для выпускников консерваторий, которую она смогла открыть 1 сентября 2002 г. в Москве. Свою задачу Галина видит в том, чтобы «научить артиста выходить на сцену». Она считает, что «когда певец приходит в театр, никто с ним не занимается: театр – это организм, который работает на публику, ему не до личностей. Молодой артист где-то сбоку, пробивается, как может. Такой школы, как я задумала, в мире не существует – по замыслу, программе, дисциплинам. Я же все это знаю на своем опыте. Еще Шаляпин мечтал о такой школе».

В недавнем своем интервью Галина Вишневская сказала: «У меня всю жизнь не было и минуты неудовлетворенности моей судьбой. Я счастлива во всех отношениях. У меня была самая счастливая карьера». То же самое мог бы сказать и ее муж – лауреат Ленинской премии, народный артист СССР, почетный член итальянской академии Санта Чечилия, доктор музыки университета в Сент-Эндрюсе, кавалер золотой медали английского Королевского филармонического общества и т. д. и т. п. – Мстислав Ростропович.

Из книги Память, согревающая сердца автора Раззаков Федор

РОСТРОПОВИЧ Мстислав РОСТРОПОВИЧ Мстислав (музыкант-виолончелист, дирижер; скончался 27 апреля 2007 года на 81-м году жизни). Знаменитый музыкант умер от рака. Он знал о своей страшной болезни и нисколько ее не боялся. Во всяком случае, так это выглядело на словах. В одном из

Из книги Самые знаменитые влюбленные автора Соловьев Александр

Мстислав Ростропович и Галина Вишневская: гениальная любовь До поры до времени супружество знаменитой певицы и знаменитого музыканта казалось просто прекрасной сказкой или кинематографической фантазией. Но потом, позже – кто знает, когда? – все оказалось еще

Из книги Не только Бродский автора Довлатов Сергей

Мстислав РОСТРОПОВИЧ Ростропович собирался на гастроли в Швецию. Хотел, чтобы с ним поехала жена. Начальство возражало.Ростропович начал ходить по инстанциям. На каком-то этапе ему посоветовали:- Напишите докладную. «Ввиду неважного здоровья прошу, чтобы меня

Из книги 50 знаменитых звездных пар автора Щербак Мария

Галина ВИШНЕВСКАЯ Это было в пятидесятые годы. Мой отец готовил эстрадный спектакль «Коротко и ясно». Пригласил двух молодых артисток из областной филармонии. Роли им предназначались довольно скромные. Что-то станцевать на заднем плане. Что-то спеть по мере надобности.На

Из книги Из воспоминаний автора Медведев Рой Александрович

ГАЛИНА ВИШНЕВСКАЯ И МСТИСЛАВ РОСТРОПОВИЧ Звездный союз выдающейся оперной певицы XX века и величайшего виолончелиста и дирижера современности, в котором всегда главенствовали любовь и талант и никогда не было места зависти к творческим достижениям друг друга.Для

Из книги Четыре подруги эпохи. Мемуары на фоне столетия автора Оболенский Игорь

Ростропович в Париже. Солженицын в Цюрихе В самом конце 1974 года мы с женой оказались в Париже на конференции в институте геронтологии. По обычаю я зашел и в редакцию газеты «Русская мысль», где иногда печатался. Главный редактор газеты, княгиня Зинаида Шаховская, сразу

Из книги Екатерина Фурцева. Любимый министр автора Медведев Феликс Николаевич

Царица по жизни Народная артистка СССР Галина Вишневская Ее боялись. Слишком уж грозные были у Галины Павловны вид и голос. Да и за словами Вишневская никогда, что называется, в карман не лезла. Рассказывают, что, только поступив в Большой, она столкнулась с ведущей

Из книги 100 знаменитых евреев автора Рудычева Ирина Анатольевна

Вишневская о Фурцевой… резко, непримиримо, зло… «…За высокой металлической оградой обитали миллионеры, банкиры, знаменитости. Ворота в дом, где на втором этаже находилась их квартира, были распахнуты настежь. Ни замков, ни звонков, ни псов на цепи. Консьержки я тоже не

Из книги Бальмонт автора Куприяновский Павел Вячеславович

РОСТРОПОВИЧ МСТИСЛАВ ЛЕОПОЛЬДОВИЧ (род. в 1927 г. – ум. в 2007 г.) Величайший виолончелист современности, дирижер, педагог, общественный деятель. Его имя входит в число «Сорока бессмертных» – почетных членов Академии искусств Франции. Почетный доктор более 50 университетов

Из книги Чёрная кошка автора Говорухин Станислав Сергеевич

Мстислав БАЛЬМОНТ Он был как чайка, тоска и нежность, Как челн томленья он плыл в Безбрежность. Но псы завыли в ночном тумане, Увидя отблеск Горящих Зданий. Он был как Солнце. Одна цесарка Клохтала нежно: «Но с Солнцем жарко?» Не удивленный таким вопросом, Помчал на полюс

Из книги Мистика в жизни выдающихся людей автора Лобков Денис

Вишневская и Ростропович В гостях у нас Ростропович и Вишневская. Никогда я так не смеялся (наутро проснулся и почувствовал, что болят мышцы живота). Очень смешная, просто конферансная пара. Оба с хорошим чувством юмора, они были особенно смешны, когда выступали

Из книги Дело Галины Брежневой [Бриллианты для принцессы] автора Додолев Евгений Юрьевич

Из книги Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 1. А-И автора Фокин Павел Евгеньевич

1983. Галина Вишневская: «Это все голубые наделали» 19 февраля после дневной прогулки по Сосновому Бору Светлана Владимировна Щелокова застрелилась из наградного пистолета мужа на правительственной даче. Очень странная, не вполне мотивированная кончина. Не попрощалась.

Из книги Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 3. С-Я автора Фокин Павел Евгеньевич

Из книги Фурцева. Екатерина Третья автора Шепилов Дмитрий Трофимович

Из книги автора

Вишневская о Фурцевой Екатерина Алексеевна, став министром, очень хотела сблизиться с актерами, музыкантами, писателями. Как женщину любознательную, по-своему талантливую, культура ее захватила. Перед творческими людьми она благоговела.Я, например, знаю, что на деловые

Галина Вишневская – знаменитая советская оперная певица с певчим голосом сопрано, солистка Большого театра Союза ССР и Народная артистка СССР. Помимо музыкальной сцены, Галина Павловна реализовала собственный потенциал как актриса, театральный режиссер и педагог, а также как руководитель Московского Центра оперного пения. Талант и кропотливая творческая работа певицы получили и официальное признание.

Величайшая оперная певица России Галина Павловна Вишневская родилась в октябре 1926 года в Ленинграде. Будущая оперная певица появилась на свет с фамилией Иванова. Детство и юность будущей примы Большого театра и певицы, покорившей собственным талантом поклонников оперы всего мира, были невероятно трудными.

Родители Галины Ивановой развелись, когда она была ребенком. Груз воспитания крошечной девочки они переложили на бабушку, маму отца. Как позже призналась Галина Павловна, родители всегда были чужими ей людьми. Отца репрессировали перед войной. Девочка провела свое детство и юношеские годы в Кронштадте, где и встретила грянувшую войну. Что касается отношений Галины Ивановой с матерью, то после 13-летней разлуки та попросту не узнала свою дочь при встрече.

В 16 лет Галина Иванова осталась совсем одна – бабушка не пережила блокады и умерла. Девушку приняли в часть ПВО. Еще до этого обнаружилось, что у нее замечательный голос. Поэтому Иванову часто задействовали в концертах для защитников. Она пела на кораблях, в госпиталях и землянках. Спустя год 17-летнюю девушку приняли на работу в Выборгский дом культуры, где она трудилась помощницей осветителя.

Под конец войны возобновилась работа музыкальной школы в Выборге. Галина, давно мечтавшая профессионально развивать вокал, сразу же отправилась учиться. После снятия блокады юная певица была принята в хор Ленинградского Театра оперетты. Вскоре ей доверяли сольные партии.

Музыка

Переломным в карьере Галины Вишневской (на тот момент она уже успела побывать замужем за моряком, от которого оставила себе красивую фамилию) оказался 1952 год. Молодая певица услышала о проводимом Большим театром конкурсе. Несмотря на то, что у Вишневской не было классического музыкального образования, она рискнула и была приглашена в качестве стажерки.

Почти сразу молодой исполнительнице предложили одну из главных партий в опере «Фиделио» – Леоноры. Почитатели оперного пения тут же оценили талант и необыкновенные вокальные данные Галины Вишневской. Вскоре она превратилась в приму БТ. Последовали главные партии в «Евгении Онегине», «Аиде», «Войне и мире», «Каменном Госте» и «Лоэнгрине».

В 1950-60 годы творческая биография Галины Вишневской была более чем успешной. Прима БТ побывала с гастрольными турне в Америке, Лондоне и Милане, где советскую оперную звезду слушали посетители «Ковент-Гарден» и «Ла Скала».

В 1966 году Вишневская дебютировала на экране. Она сыграла главную героиню фильма-оперы «Катерина Измайлова», поставленную на музыку . В том же году оперная звезда экстерном получила высшее образование в Московской консерватории.

В конце 1960-х карьера Галины Вишневской стремительно пошла вниз. Этому предшествовала поддержка Галиной Павловной и ее мужем , исключенного из Союза писателей. Имя Вишневской перестали упоминать в газетах, все ее гастроли отменили и не позволяли записывать новые пластинки.

Галина Вишневская уговорила супруга уехать за рубеж, где их любили и восхищались их творчеством. Первым весной 1974 года уехал Ростропович. За ним, оформив отъезд как длительную командировку, уехала Галина Павловна с детьми. Сначала семья остановилась во Франции, потом жила в Америке и Англии. После того как Вишневская и Ростропович приобрели жилье в Париже, в СССР их лишили гражданства.

Во время длительного пребывания за рубежом Галина Вишневская выступала на лучших мировых сценах. Точку в своей карьере она поставила последним выступлением в парижском «Гранд-опера». После этого певица занималась преподавательской деятельностью, ставила спектакли и писала мемуары. Книга под названием «Галина» вышла в Вашингтоне. Там Вишневская в нелестных тонах поведала читателю о жизни в России.

Ростропович и Вишневская возвратились на родину в 1990-х. Им вернули все награды и регалии, а также гражданство. Но они его не приняли. Вишневская мотивировала это тем, что они не отказывались от российского гражданства и не просили его вернуть.

С 1993 года Галина Павловна служила в Театре имени . Она вышла на подмостки в главных ролях нескольких спектаклей.

В 2002 году певица начала руководить Московским Центром оперного пения. На официальном сайте Центра размещено вступительное слово дочери певицы Ольги Ростропович, в котором женщина рассказывает о работе этого центра, называет этот Оперный центр делом всей жизни Вишневской, а также главной мечтой певицы.

Галина Павловна работала в собственном Центре оперного пения пять дней в неделю. Кроме того, оперная дива вела авторские мастер-классы, билеты на которые моментально раскупались.

На экране зрители увидели оперную диву в 2007 году в главной роли картины «Александра» .

Личная жизнь

Первый брак Галины Ивановой случился, когда певице исполнилось 17. Георгий Вишневский оказался военным моряком. Этот брак продлился только несколько месяцев 1944 года. От него Галина оставила звучную фамилию.

Вторым мужем Вишневской оказался старший на 22 года директор Ленинградского Театра оперы Марк Рубин. В 1945 году у пары родился сын Илья, умерший в младенчестве. Брак продлился 10 лет, но окончился сразу же после встречи Галины Павловны с . Это случилось в 1955 году на Пражском фестивале молодежи. Вскоре музыканты женились. В браке появилось две дочери – Ольга и Елена.

Эта звездная пара прожила вместе 52 года. Личная жизнь Галины Вишневской рядом с ее талантливым и любимым мужем была счастливой и долгой.

В 2009 году на экраны вышел документальный фильм под названием «Двое в мире. Галина Вишневская и Мстислав Ростропович», который рассказывает историю любви оперной дивы и дирижера. Фильм снят как диалог между Галиной Вишневской и ее дочерью Ольгой Ростропович. В картине женщины предаются воспоминаниям, ностальгии и лирическим размышлениям. Кроме того, в картину вошли кадры и пленки, хранившиеся в семейном архиве, а также моменты со съемок концертов музыкантов.

У Вишневской с Ростроповичем не возникало проблем внутри семьи, несмотря на стремительный роман и поспешный брак. Но семья столкнулась с внешними проблемами. Вместе музыканты пережили гонения, вместе покинули родные края, отправились в эмиграцию и также вместе вернулись обратно в родную страну.

Но все же в интервью, которое вышло к 87-летию знаменитой певицы, Галина Павловна заявила, что даже будь у нее возможность, певица не стала бы ничего переигрывать в собственной судьбе.

Смерть

Не стало Галины Вишневской в самом конце 2012 года. На момент смерти ей было 87 лет. Как сообщили врачи, причиной смерти стало «естественное угасание». Галина Павловна на 5 лет пережила своего мужа Мстислава Ростроповича.

После отпевания тела в Храме Христа Спасителя певицу похоронили на Новодевичьем кладбище.

Партии

• 1953 - Татьяна в опере «Евгений Онегин»
• 1954 - Леонора в опере «Фиделио»
• 1955 - Купава в опере «Снегурочка»
• 1974 - Полина в опере «Игрок» С. С. Прокофьева

27 марта легендарному музыканту исполнилось бы 90 лет. Его дочь Елена вместе с «Антенной» рассматривает редкие фото из своего архива.

Папа родился в Баку. Мой дедушка Леопольд был талантливым виолончелистом, получил работу педагога в Баку и отправился туда из Оренбурга. С ним поехала и бабушка, на тот момент уже беременная папой, с дочкой Вероникой. Не знаю, кому пришла эта невероятная идея, но когда папе было месяца полтора-два, его сфотографировали в футляре виолончели. На снимке он своей маленькой ручкой трогает струны, а смычок прикасается к его тельцу. Дедушка никогда не навязывал сыну никакого инструмента, и папа с детства учился играть на рояле (его мама была отличной пианисткой). А в 10 лет начал заниматься виолончелью. Причем сам просил отца, чтобы тот давал ему уроки. С этого все и началось. В 13 лет папа сыграл свой первый концерт Сен-Санса с оркестром. Дед умер рано, отцу не исполнилось и 14, но он начал подрабатывать – преподавал студентам. А в 16 поступил в московскую консерваторию в класс С. Козолупова. Ему легко давалась учеба, со второго курса он сразу перешел на пятый и окончил консерваторию в 18 лет с золотой медалью.

Мстислав Ростропович и Галина Вишневская

Фото Getty Images

Папе и маме, видно, судьбой было написано встретиться. Они оба жили в Москве, оба уже были знамениты, и их отправили на фестиваль в Чехословакию «Пражская весна». Тогда они ничего не знали друг о друге. У папы не было времени ходить на концерты, а для мамы виолончелист – это музыкант в оркестровой яме. В первый день в Праге папа завтракал в гостинице с другом, ресторан находился в фойе напротив лестницы. И тут он увидел на этой лестнице сначала очень красивые женские стройные ноги, потом появилась величественная потрясающая фигура. Папа даже немного испугался: вдруг сейчас предстанет не соответствующее этой стати лицо, но, увидев очаровательное лицо мамы, даже поперхнулся круассаном. С этого момента он начал за ней ухаживать и в течение трех дней ходил за мамой. Он забыл про музыку, про все на свете – остроумно шутил, переодевался в день по несколько раз, чтобы она заметила его старания. Он хотел ее сбить с ног. И сбил… Мама вспоминала, что папа без конца преподносил ей сюрпризы – цветы и даже соленые огурцы, которые она любила. На третий день мама сдалась. Официально они поженились уже в Москве. Но 15 мая папа и мама отмечали как свою свадьбу. Корреспондент «Ридер дайджест» как-то спросил у папы, не сожалеет ли он о том, что поженился на третий день знакомства со своей будущей супругой. «Я очень сожалею, что потерял три дня», – ответил отец. И за эту остроумную фразу он получил 20 долларов, этот чек до сих пор хранится у нас. Через много лет они специально приезжали в Прагу, чтобы пройти по тем местам, где родилась их любовь.

У родителей была настоящая любовь, которую я в жизни никогда не видела и, наверное, уже не увижу. Они были очень разные и прекрасно дополняли друг друга. Если бы они были не на одном уровне, то у кого-то из них мог возникнуть комплекс неполноценности. Но так как они в своих сферах достигли вершин, то между ними существовала полная гармония. Они все время советовались между собой, никогда ничего не решали в одиночку. За исключением, пожалуй, одного случая. Папа сам предложил Александру Исаевичу Солженицыну пожить у нас дома. И мама приняла его решение. Да, бывали споры; если их нет – это не семья. Но на моей памяти у нас не происходило скандалов с хлопаньем дверей, криками, бранью… Мама говорила, что они столько лет вместе только потому, что часто расстаются. И это правильно. Не надо ни к чему привыкать: привыкнешь – перестанешь ценить. Мама с осторожностью восприняла момент, когда папа начал работать дирижером в Большом театре. Нет, она любила быть с ним на одной сцене, когда он аккомпанировал ей или дирижировал. Но в театре ведь всегда сплетни. А отец был очень открытым, у него кругом друзья, и всех он приводил домой. А маме хотелось соблюдать дистанцию с людьми.

Мстислав Ростропович в футляре виолончели (2 или 3 месяца)

Фото: личный архив семьи Мстислава Ростроповича и Галины Вишневской

- …В детстве мной и сестрой занимались бабушка. У родителей не было времени сидеть и разучивать с нами какие-то пьески. Да это было и не нужно, с нами занимались замечательные педагоги.

Учась в школе, не знаю как моя сестра Ольга, а я не ощущала никакого груза, что нам, мол, надо как-то соответствовать родителям, их слава не давила на нас. Мы ходили на их концерты. Я боготворила маму, любовалась ею на сцене. Она ведь была не только певицей, но и актрисой необыкновенной. Каждый раз, когда сидела в зале, я рыдала и думала: может, сейчас все поменяется в сюжете и у Татьяны все сложится с Евгением Онегиным, и Лиза не прыгнет в канавку, и Чио-Чио-Сан не сделает себе харакири. В школе к нам относились хорошо, но никто нам не ставил пятерки за то, что у нас такие родители. В Центральной музыкальной школе мы учились с Митей Шостаковичем, там у многих наших одноклассников тоже были знаменитые родители.

Праздники – Новый год, 8 Марта и дни рождения – мы отмечали дома, иногда на даче в Жуковке. Если встречали Новый год на даче, то он состоял из трех частей: сначала стол с закусками у нас, потом у Дмитрия Дмитриевича Шостаковича (он жил на соседней даче) основное меню, а на десерт все отправлялись в дом академика-физика Николая Антоновича Доллежаля. Но нас, детей, не брали. Зато нас ждали подарки под елкой и под подушкой, и это для нас всего было сюрпризом, который мы тоже очень ценили.

Отдыхали мы в основном на даче. Родители ведь все время работали. Помню, однажды, в 60-х выезжали на море в югославский Дубровник. Папа не умел плавать, он только барахтался у берега, а мама загорала на берегу.

После того как папа написал открытое письмо в защиту Солженицына, который в это время жил у нас на даче, начался их бойкот, моим родителям не давали возможности выступать, особенно отцу. В 1974 году, когда было принято решение об отъезде на два года, папа первым из нашей семьи уехал из страны, а мы позже, потому что мне не было 16 и я не могла получить загранпаспорт. Мы с Ольгой были в восторге, в школу ведь ходить не надо. Увидим мир, а потом приедем и окончим учебу. Мы ехали без каких-либо вещей; что смогли, положили в чемодан – и все.

Мстислав Ростропович с дочками

У папы на нашей таможне отняли все награды и премии. Папа возражал: «Какое право имеете у меня их отбирать, я же их заслужил! Это же мои награды!» «Это, гражданин Ростропович, – отвечал таможенник, – награды не ваши, а государственные». «А как же международные премии?» «А они не из латуни, а из золота, а это – ценные металлы, которые вы хотите вывезти за границу!» – отвечали ему. Мама, стоявшая рядом, достала какую-то рубашку, завернула в нее все награды и сказала: «Не волнуйся, все равно ты их получишь. Езжай спокойно». Так оно и вышло. Мама была феноменальной женщиной, она никого не боялась, она ведь из Кронштадта и пережила блокаду в Ленинграде. Характер железный. И она спасла отца. Она видела, как методично психологически уничтожают отца в стране. Ему без конца внушают, что он плохой музыкант, что его никто не хочет слушать, что он никому не нужен. И он мучился от этого. Когда ему сказали, что он не будет дирижировать в оперетте «Летучая мышь», то мама твердо решила: «Мы уезжаем».

В 16 лет я начала аккомпанировать отцу и выступать с ним в сольных концертах. Вначале было очень страшно выходить на самые лучшие сцены мира, потому что я чувствовала большую ответственность, играя с таким музыкантом, как отец. И я понимала, что я его дочь и не имела права играть не на должном уровне. Я много занималась. Окончила экстерном Джульярдскую школу в Нью-Йорке. Затем занималась 2 года у великого пианиста Рудольфа Серкина. Я семь лет аккомпанировала папе, и это незабываемые ощущения – находиться на одной сцене и играть с таким гениальным музыкантом на лучших площадках мира.

Папа часто сравнивал любовь к музыке с верой в Бога. Он был религиозным человеком, и с возрастом его вера только усиливалась. Всегда соблюдал строгий пост и, несмотря ни на что, молился каждое утро и вечер. Ездил на гастроли со своими иконками и молитвенником, со временем странички в нем уже начали распадаться. У него даже аудиенция была с римским папой Павлом VI, который ему сказал: «У вас осталась единственная проблема. Вы сейчас находитесь на середине лестницы вашей жизни, поэтому, каждый раз, когда вы должны принять важное решение, вы должны подумать, это будет шаг вверх или шаг вниз». Невероятно мудрые слова, они стали девизом и моей жизни.

Ростропович с римским папой Павлом VI

Фото личный архив семьи Мстислава Ростроповича и Галины Вишневской

Когда родителей лишили гражданства (нам с Ольгой его оставили), они поняли, что никогда больше не вернутся на родину. И они задумались, в какой стране смогут ощутить себя как дома. Папа к этому времени стал главным дирижером Национального симфонического оркестра в Вашингтоне и нашел место вблизи русского монастыря в четырех с половиной часах от Нью-Йорка. Он приехал туда, увидел много русских, храм красивый, почувствовал аромат нашего хлеба, который выпекали там. Конечно, ему место понравилось. И он начал строительство, а маме, чтобы сделать сюрприз, не сказал ни слова. Единственным человеком, знавшим о его затее, была я, мы с мужем уже жили в Нью-Йорке. Года через полтора дом был готов. И он подарил его маме в 1982 году к окончанию ее певческой карьеры. Дом стоял на огромной территории, по которой бегали олени. Он детально готовился к приезду мамы: заказал все ее кремы и косметику, которые были в нашей французской квартире, и расставил все эти баночки и коробочки в ее новой комнате.

Мы тщательно разработали план встречи мамы. Предполагалось, что она с отцом приедет к семи вечера. А мы, как только они подъедут, включим рождественские лампочки во всех окнах одновременно, а потом, как они войдут в дом, поставим на полную мощь диск с записью музыки из «Ромео и Джульетты». И вот папа первым вышел из машины, мама следом за ним, смотрит, а его нет, куда-то исчез. Было темно, и отец нагнулся, чтобы под светом фар прочитать поэму, посвященную маме, которую сам сочинил и записал на туалетной бумаге, потому что другой не нашел. Папа назвал это имение «Галино» и добился, чтобы на американских картах появилось название населенного пункта с русским именем – это название поместье носит и до сих пор, уже находясь в собственности других людей.

Папа был импульсивным человеком и принимал решение в секунду. Когда начали рушить Берлинскую стену, отец решил, что должен туда поехать. Он прилетел в Германию, подъехал к стене, нашел какое-то место, выпросил у пограничника стул и сыграл Сарабанду и Буре из Сюиты Баха. Он это сделал не ради пиара. Для папы эта стена была символом двух разных жизней – одна на Западе, а другая – в Союзе. И когда стена рухнула, эти две его жизни соединились и появилась надежда, что он сможет когда-нибудь вернуться в свою страны, так же как и многие другие люди с похожей судьбой. Кстати, мои дети очень гордятся, что фотография их дедушки, который играет на виолончели у обломков Берлинской стены, находится на обложке их французского учебника по истории и географии.