Где родился рафаэль санти страна. Это как бы его последний поклон учителю. Рафаэль уходит в большую жизнь. В период обучения десятилетний Рафаэль впервые отошел от канонов классического итальянского портрета эпохи Возрождения и освоил ту неповторимую иг

Глава I. Детство Семья. – «Старый капельмейстер». – Отец. – Первые занятия музыкой. – Пфейфер. – Эден. – Нефе. – Вступление в жизньЛюдвиг ван Бетховен – нидерландец по происхождению – родился в городе Бонне (на Рейне) и был крещен 17 декабря 1770 года; день рождения его

«Прекрасна, как Мадонна Рафаэля» – эти слова вот уже больше четырех веков звучат высшей похвалой духовной и физической красоте женщины, гимном ясному и горькому материнскому счастью. Исследователей творчества гения Возрождения удивлял тот факт, что все образы Мадонн римского периода творчества художника объединяют общие черты. Кто же была та женщина, которую он рисовал с таким упоением? Долгое время легенда о прекрасной возлюбленной Рафаэля Форнарине считалась мифом.

Любовь и коварство. Гениальность и злодейство. Как часто возвышенное и низменное идут рядом. Наш мир несовершенен, но творчество Рафаэля стало в искусстве синонимом чувства меры, красоты и грации. Среди огромного количества живописных работ священной и неисчерпаемой темой для художника стали образы Ма­донн. По словам Дж. Вазари, они кажутся «скорее вы­лепленными из плоти и крови, нежели красками и ри­сунком».

С именем Рафаэля связано много романтических ле­генд, его жизнь окутана домыслами. Внешне общитель­ный и открытый, художник редко с кем бывал открове­нен, имел много знакомых, но мало друзей. К друзьям относились ученики и наследники, его состояния Д. Ро­мане, Ф. Пенни, а также знаменитые люди того времени: А. Киджи, Б. Кастальоне, Б. Биббиена, П. Бембо. Из пи­сем последних двух в основном и почерпнуты отдельные сведения о личной жизни Рафаэля, его увлечениях и развлечениях. Скорее всего, из их воспоминаний и по­явилось имя любовницы художника – Маргариты Луги, а затем возникли почему-то сразу две ее биографии. В основе одной лежала возвышенная светлая любовь девушки к Рафаэлю. Из другой она предстает величай­шей злодейкой, которая очаровала гения и свела его в могилу.

Рафаэль был тем счастливым избранником, для кото­рого творчество не было мучительным поиском недося­гаемой цели. Его врожденное чувство меры, исключи­тельное чутье пространства, равновесия и гармонии породили искусство «вечной красоты» – спокойное, воз­вышенное, идеальное. Художник не стремился к углуб­ленному постижению внутреннего мира человека, как Леонардо да Винчи, краски на его картинах не жгли огнем, как у Тициана, его не тревожил дух трагического бунтарства Микеланджело. Он «счастливо не замечал разлада между идеалом и действительностью». Классиче­ское искусство Рафаэля синтетично, музыкально и уди­вительно соразмерно.

Блистательное развитие его таланта живописца связа­но с той духовной и художественной средой, в которой он родился и воспитывался. Рафаэлло появился на свет в маленьком горном городке Урбино (Умбрия) 6 апреля 1483 года в семье живописца и поэта-гуманиста Джованни Санти (Санцио). Его отец женился поздно, взяв в супруги дочь урбинского купца Мадже Чиарле. Из их троих детей в живых остался только старший – Рафаэл­ло. Весьма образованный Джованни преподал сыну пер­вые уроки живописи в своей мастерской и сумел вну­шить мальчику любовь и преклонение перед искусством. При дворе урбинского герцога Монтефельтро, где Санти работал, царила утонченная, интеллектуальная атмосфе­ра. А наследие таких великих мастеров, как Пьеро делла Франческа и Донато Броманте, творивших в Урбино, стало той идеальной средой, в которой расцвел живопис­ный дар его сына.

Рафаэлло рано остался сиротой. Ему было всего во­семь лёт, когда умерла мать, а три года спустя он поте­рял и отца. Заботу о мальчике взял на себя дядя Симоне Чиарла. Не забывали о нем и при дворе. Он продолжил обучение в мастерской своего отца, которой руководили помощники, а затем, в 1500–1505 годах, – у Пьетро Перуджино – главы умбрийской школы живописи, до­верчиво следуя за его манерой. Ученик перенял у настав­ника мягкость и плавность линий и идеальное чувство композиции.

Молодой художник имел множество заказов в Сиене. Но увлеченный рассказами очевидцев о «битве гигантов» – живописном состязании Микеланджело и Леонардо да Вин­чи, «забыв о своих выгодах и удобствах», он переезжает во Флоренцию. Всегда готовый получить новые знания и опыт, Рафаэль самостоятельно занялся изучением разносторон­них достижений флорентийского искусства, не прерывая творческой деятельности. Громадную известность худож­ник приобрел многочисленными (не менее 15) флорентий­скими Мадоннами, привлекающими своим разнообразием и классическим совершенством художественного решения одной темы. Образы Богоматери работы Рафаэля, утратив былую хрупкость и созерцательность, наполнились зем­ным материнским чувством, которое так близко и понят­но каждому человеку. Их внешняя красота неотделима от духовного совершенства и благородства («Мадонна в зеле­ни» и «Мадонна с безбородым Иосифом», обе в 1505 г.; «Мадонна со щегленком», ок. 1506 г.; «Прекрасная садов­ница», 1507 г.).

«Прекрасна, как Мадонна Рафаэля» – эти слова зву­чат высшей похвалой духовной и физической красоте женщины, гимном ясному счастью материнства. Эта тема была для художника неисчерпаема, и вряд ли ему хвати­ло бы и ста лет жизни, чтобы реализовать сотни эскизов и набросков, постепенно заполнивших многочисленные папки. Флорентийцы быстро оценили «мастера Мадонн». Слава художника и образрванного галантного человека летела впереди него. Рафаэль привлекал к себе людей редкими душевными качествами, с которыми, по словам Вазари, «соединилось столько грации, трудолюбия, красо­ты, скромности и доброй нравственности», что его мож­но было считать не человеком, «но смертным Богом». Автопортрет, написанный в 1506 году, представляет че­ловека, общение с которым гасило все «неудовольствия» и «всякие низкие и дурные замыслы. В течение всей жизни он не переставал являть наилучший пример того, как нам следует обращаться как с равными, так и с выше и ниже стоящими нас людьми». Он никогда ни с кем не соперничал, никому не завидовал и не критиковал дру­гих. Вместо этого Рафаэль радовался жизни, миру, лю­дям и возможности творить. Художник никогда не ис­кал друзей и покровителей. Он был окружен ими, как князь – свитой. И поэтому неудивительно, что благода­ря множеству рекомендаций, исходивших в том числе от урбинского герцога делла Ровере (племянника папы Юлия И) и папского архитектора Браманте, работавшего над украшением Ватикана, Рафаэль на 25-м году жизни был приглашен к папскому двору.

Приехав в Вечный город, он обнаружил, что большая часть дворцовых залов уже полностью или частично оформ­лена другими живописцами. Но Юлий II, покоренный «ге­нием доброй натуры» Рафаэля и первыми эскизами худож­ника, поручил ему заново расписать предназначенные для папы три Ватиканские станцы (комнаты), отстранив более именитых мастеров – Перуджино, Содому, Брамантино, Перуцци. Живописец кротких, задумчивых Мадонн с уди­вительной быстротой стал несравненным мастером огром­ных фресковых росписей.

В идеально-уравновешенных сценах «Диспутов», «Афинской школы» и «Парнаса», впи­санных в сложную архитектонику покоев, нельзя ни при­бавить, ни убавить малейшего штриха, чтобы не нарушить «строго выверенную гармонию совершенного целого». Яс­ное композиционное чутье, безупречное владение простран­ством позволили Рафаэлю живописно рассказать о красо­те разумного совершенного человека – идеала итальянских гуманистов.

Работа в станцах захватила Рафаэля, но она была столь огромна, что постепенно художник «оброс» многочислен­ными помощниками и учениками, «которым он помогал и которыми руководил с чисто отеческой любовью. Поэто­му, отправляясь ко двору, он был всегда окружен полусот­ней художников... В сущности, он прожил не как художник, а как князь», – писал Вазари. Рафаэль доверил роспись третьей «Станцы дель Инчендио» (1515–1517 гг.) по сво­им картинам любимому ученику Джулио Романо и другим молодым художникам. Ни один мастер не смог похвалить­ся таким взаимопониманием и дружбой, которые царили в школе Рафаэля.

Но как бы ни был загружен художник в Ватикане, он создал много произведений для своего друга и покровите­ля, одного из богатейших и влиятельных лиц Рима, банки­ра и купца Агостино Киджи. Не прекращал Рафаэль и ра­боту над алтарными образами («Мадонна делла Тенде», ок. 1508 г.; «Мадонна Альба», 1509 г.; «Мадонна с рыбой», «Мадонна дель Импанната», обе в 1514 г.). Но если флорентийские Мадонны – это трогательные юные мате­ри, поглощенные заботой о ребенке, то римские Богома­тери – светлые богини, несущие миру одухотворенную гар­монию жертвенности, независимо от того, царят ли они над другими фигурами («Мадонна ди Фолиньи», 1511 – 1512 гг.) или решены в интимно-жанровом плане («Ма­донна в кресле», 1514–1515 гг.).

Высшим достижением художественного гения Рафаэля явилась «Сикстинская Мадонна» (1513–1514 гг.). Худож­ник перепоручал все ватиканские работы своим учени­кам, чтобы собственноручно написать для монастырской церкви Святого Сикста в далекой маленькой Пьяченце большой запрестольный образ – свою самую знамени­тую картину. Он работал радостно и быстро и создал неповторимый образ Богоматери, соединив в нем боже­ственную красоту женщины-матери и высшего религиоз­ного идеала. «Занавес раздвинулся, и тайна небес откры­лась глазам человека... В Богоматери, идущей по небесам, не приметно никакого движения; но чем больше смот­ришь на нее, тем больше кажется, что она приближает­ся», – так писал о картине поэт В. Жуковский. Все в ней необыкновенно просто, но чем дольше вглядываешь­ся в тревожные глаза Марии, тем сильнее осознаешь трагическую жертвенность, на которую добровольно об­рекла себя мать будущего Бога. Ее невидящий взгляд необычайно больших глаз затуманен тревогой о сыне. «Мадонна» Рафаэля на века стала художественным оли­цетворением материнства, духовной красоты, горького счастья и мученичества. И нет в мире более совершен­ной Мадонны, чем Сикстинская.

Типичность некоторых женских образов римского пе­риода связывают с тем, что моделью для них послужила возлюбленная Рафаэля, прозванная Форнариной. Эта жен­щина с благородными чертами лица, которую он любил до самой смерти, изображена и на портрете «Донна Велата» (или «Дама под покрывалом», 1514 г.), принад­лежащем к числу величайших шедевров Высокого Воз­рождения. Это ее называют то Музой, то злым гением Рафаэля. Их любовная история спустя годы получила два «сценария», хотя жизненная канва в обеих версиях оди­накова.

Преуспевающий сиенский пекарь Лути был изгнан из одного города тираном Петруччи. Он бежал в Рим с дочерью и сестрой и здесь обратился за помощью к своему земляку, Агостини Киджи, чье богатство и власть про­стирались до самого папского престола. Так он обзавелся щедрым покровителем, который подарил ему маленький домик и предоставил кредит. Пекарь нанял учеников и помощников. Эти шустрые юноши не сводили глаз с его красавицы-дочери Маргариты, прозванной Форнариной – Булочницей. Ей было всего 17–18 лет, но по обычаям ого времени она уже была девушкой на выданье и имела жениха – Томазо Чинелли, пастуха в одном из имений щи. Стены его загородной виллы Фарнезина в то время расписывал Рафаэль. Однажды он заметил гуляющую в парке девушку и понял, что ее красота достойна быть навечно запечатленной. Маргарита прикинулась скромницей и отправила художника к отцу и жениху – просить разрешения.

Говорят, за 50 золотых монет пекарь позволил Рафаэлю рисовать дочь, сколько его душе угодно, а переговоры с будущим зятем взял на себя. Томазо, с нетерпе­нием ожидающий свадьбы, стал упрекать Маргариту в намерении изменить своему слову: ведь Рафаэль, как и большинство богатых мужчин того времени, вел распутную жизнь, пользуясь услугами куртизанок разного уровня. Чтобы отделаться от навязчивого жениха, ставшего преградой к невиданным богатствам, девушка торжественно поклялась в церкви Санта-Мария дель Пополо выйти него замуж. У Томазо не осталось сомнений, ведь она явно принадлежала ему телом, а теперь, как он полагал, духом.

Сама же Маргарита даже не подозревала, кого она поймала в свои сети. Избалованный любовью и преклонением женщин, Рафаэль впервые влюбился. Он засыпал этого ангела» подарками, принимал ее как именитую гостью и рисовал, рисовал, рисовал. Первое время Форнарина скром­но оставалась моделью. Единственная ночь, проведенная Рафаэлем с «абсолютно невинной», но опытной женщи­ной, заставила художника потерять голову. За три тысячи золотых монет не страдающий предрассудками отец по­зволил ему забрать дочь на любой срок.

Рафаэль поселил Маргариту на роскошной вилле, одел, как принцессу, осыпал драгоценностями и даже забросил работу. Целый год он пренебрегал заказами папы Юлия II, полагая, что станцы в Ватикане менее важны, чем пре­красная ненасытная любовница. А раздраженный приоста­новкой работ Агостино Киджи предложил Рафаэлю посе­литься на своей вилле Фарнезина – конечно, вместе с Маргаритой. Ловкая интриганка и здесь не оплошала. Оправдываясь, что любимый из-за нее теряет заказы, а следовательно – деньги и славу, она согласилась поки­нуть «их гнездышко». Сама же Форнарина преследовала сразу две цели: оградить себя от разгневанного изменой жениха и приблизиться к более богатому и могуществен­ному покровителю – Киджи.

Стареющий банкир попался на «юные прелести» Мар­гариты, которые она ему беззастенчиво предложила. Он спас ее от «домогательств» Томазо. Пастуха связали и дос­тавили в монастырь Санто-Козимо, настоятель которого, двоюродный брат Киджи, обязался продержать того в тем­нице сколько понадобится.

Маргарите мало было двух влиятельных любовников, она без зазрения совести кокетничала с учениками и по­мощниками Рафаэля, хотя те избегали любого контакта с ней. Художник же оставался в неведении о вероломстве своей возлюбленной. Он не слушал увещеваний друзей и учеников. Говорят, в одном из разговоров между талант­ливыми учениками художника Перино-дель-Вага и Джулио Романо последний откровенно признался: «Если бы я нашел ее в своей постели, то скорее бы перевернул матрац на другую сторону, чем лег рядом с ней». В 1518 году на Форнарину позарился юный болонец Карло Тирабоччи. Он даже гордился, что спит с любовницей своего учителя, а то, что остальные ученики порвали с ним все отноше­ния, считал завистью. Молодые люди повздорили. Дело окончилось дуэлью. Перино-дель-Вага убил Тирабоччи. Правду от Рафаэля скрыли. А Форнарина вскоре нашла болонцу замену.

Только Рафаэлю ни одна женщина не могла заменить Маргариту. В течение шести лет днем он работал, а ночи превращал в изнурительный любовный костер, на кото­ром сгорало его здоровье. Художник слабел на глазах. Вра­чи, не догадываясь о причинах недомогания, раз за разом пускали ему кровь. Но только Рафаэлю становилось луч­ше, он вновь попадал в вампирские объятия Форнарины. физические силы художника иссякли. Кардинал, принес­ший последнее благословение от папы Льва X, потребовал изгнать из комнаты умирающего продажную женщину. Маргарита цеплялась за ножки кровати и превосходно ра­зыгрывала отчаяние. Лишь в последние часы своей жизни Рафаэль осознал: женщина, которую он изображал свет­лой Мадонной, имела черную душу.

Маргарита не тосковала о покойном. По завещанию она получила приличную сумму и могла в дальнейшем вести роскошную жизнь. Особым покровительством она пользо­валась у Агостино Киджи. Не пропускали шикарную кур­тизанку и другие состоятельные мужчины. Она даже пред­ложила свои объятия бывшему жениху, бежавшему из монастыря, но Томазо с презрением бросил ей в лицо горсть земли. Маргарита Луги окончила свою жизнь в монасты­ре, но как она туда попала и когда умерла – неизвестно. Такова первая версия любовной связи прекрасной Булоч­ницы и великого Рафаэля.

Но возможно ли, чтобы художник, читающий человече­ские души по глазам, не сумел заметить низменных мыслей, царивших в этой прелестной головке? Ведь не ради «красно­го словца», не ради желания очистить образ Рафаэля от скверны появилась вторая легенда – чистая, возвышенная, идеальная, как произведения самого художника.

В дом пекаря Франческо Луги привел Рафаэля по­кровительствующий семейству Агостино Киджи. Одного взгляда было достаточно художнику, чтобы понять – та­кой красивой женщины, как Маргарита, он еще не видел. Она походила на прекрасную скульптуру: точеный стан, мягкая линия шеи, налитая юным соком грудь, губы по классическим меркам маленькие, а нос – чуть длиннее, чем нужно. Но глаза... Темные, пылающие угли. В них столько жизни, добра, ласки. Маргарита тоже присматри­валась к знаменитому художнику: выглядит, как юный князь, хотя ему минул 31 год, манеры изысканны, но без надменности, и обращается к ней, дочери простого пека­ря, как к знатной патрицианке. А когда он улыбнулся, де­вушка почувствовала, что прекраснее мужчины она встречала. Ведь недаром говорили, что Рафаэль порождал вокруг себя гармонию и привлекал к себе людей редкими душевными качествами.

Рафаэль испросил разрешение отца Маргариты рисо­вать ее, а один из набросков обещал подарить девушке. Агостино Киджи тут же прикинул в уме, сколько увесис­тых дукатов может стоить такой эскиз, ведь кардиналы и герцоги соперничали друг с другом за честь иметь картину Рафаэля. Первые сеансы проходили под неусыпным над­зором тетки. Художник ловил себя на мысли, что мечтает остаться с девушкой наедине, а иногда спохватывался и вспоминал, что он обещал жениться на племяннице влия­тельного кардинала Биббиена – Марии Довици, и тут же гнал от себя эти мысли. Рафаэль, как мог, затягивал сеан­сы, и когда тетка оставляла их на минутку, они просто смотрели друг на друга. Под его взглядом Маргарита рас­цветала, как дивный цветок.

«Я покорился, стал жертвой зноя любовного», – про­читала как-то Форнарина на одном из набросков. Она сразу же поверила, что эти строки посвящены ей, и согласилась на свидание в сумерках у храма Санта Ма­рия ин Трасте вере, находившегося в квартале бедноты, где нравы были попроще, куда честная девушка могла отправиться вечером без сопровождения. Они разговари­вали и целовались. Рафаэль признался в любви, но сразу же предупредил, не раскрывая причин, что жениться не сможет: у него был долг перед невестой, и еще, полагают биографы, папа Юлий II обещал художнику кардиналь­ский сан (что, естественно, исключало брак). Это вполне можно было допустить, ведь еще в 25 лет он получил «место секретаря апостолических бреве» – сан весьма значительный даже для молодых прелатов.

Рафаэль предоставил девушке право сделать выбор са­мостоятельно. Форнарина ответила согласием: между по­зором и монастырем она выбрала любовь. Художник по­святил в свои планы Агостино Киджи и купил у него за 4000 дукатов дом в новом районе Рима, где Маргариту никто не знал. Чтобы не возникло лишних разговоров о ней как о содержанке, он нотариально оформил половину дома на ее имя. Для переезда влюбленные выбрали время, когда Франческо Луги уехал из города по делам банкира. В доме было приведено в порядок всего несколько комнат, да и мебели не хватало. Все средства художника ушли на по­купку жилья, но на платья, туфельки и украшения для любимой он не поскупился. Красота Маргариты получила достойную оправу.

Девушка боялась даже выйти из дома. Среди ее новых знакомых были только ученики и помощники художника, а также «прекрасная Империя» – в прошлом знаменитая куртизанка, а теперь верная возлюбленная Агостино Киджи, родившая ему дочь. Две красивые женщины нашли общий язык: им нечего было делить, каждая любила свое­го мужчину, каждая знала, что никогда не станет законной женой возлюбленного. Империя давно смирилась с этим, а Маргарита только начала привыкать. По совету образо­ванной, разбирающейся в искусстве и литературе курти­занки она занялась изучением греческого языка, много читала, чтобы быть достойной своего гениального люби­мого. Но вся ее неуверенность в себе исчезала, лишь толь­ко Рафаэль после долгого трудового дня возвращался до­мой. Форнарина никогда не задавала ему тревожащих душу вопросов, не выдвигала требований и даже не подозрева­ла, какую волну интересов и слухов вызвала своим появ­лением в доме Рафаэля. Их жизнь оставалась для всего Рима тайной. А они любили друг друга самозабвенно, и так же самозабвенно он писал ее портреты: одетую в бога­тое платье патрицианки, обнаженную, прикрытую лишь легкой, прозрачной вуалью, и, конечно, Мадонной. Мар­гарите казалось, что именно в эти часы они были особо близки. Она могла целый день терпеливо простоять у окна ради светлых мгновений счастья.

Маргарита видела, с какой любовью Рафаэль наклады­вает каждый штрих. Может быть, поэтому линии на порт­ретах так и струятся, навеки запечатлевая редчайший эта­лон незамутненной женской красоты. Форнарина ощущала каждой клеточкой тела эти нежнейшие прикосновения кисти. А Рафаэль до последних дней жизни был покорен ее совершенством, теплом и нежностью. «Я побежден, при­кован к великому пламени, которое меня мучает и обесси­ливает. О, как я горю! Ни море, ни реки не могут поту­шить этот огонь, и все-таки я не могу обходиться без него, так как в своей страсти я до того счастлив, что, пламенея, хочу еще больше пламенеть».

Из-за этой страсти он из года в год откладывал необходи­мость жениться на племяннице кардинала, оправдываясь большим количеством заказов. И это тоже было правдой. Последние годы жизни Рафаэль работал на износ. К долж­ности придворного живописца при папском дворе с 1514 года добавилась обязанность главного архитектора Ватикана, а через год – и «комиссара древности», «префекта всех кам­ней». Эта работа, в особенности охрана памятников рим­ской античности, отнимала много сил и времени. А еще ему так хотелось переносить на картины новые воплощения Маргариты, лицо которой излучало море доброты.

Именно тогда художник создал неповторимый образ «Сикстинской Мадонны», с трепетом перенеся на холст черты своей единственной возлюбленной – Маргариты Луги. Написать столь светлый образ женщины Рафаэль мог, только глядя в ясные глаза, в которых светилась кри­стально чистая душа.

Шесть лет тихого домашнего счастья и напряженной ра­боты. Маргарита видела, как изо дня в день наваливается на любимого усталость: темные тени под глазами, отсутствие аппетита, бессонные ночи. Он не уставал от ее присутствия и никогда не скучал рядом с ней. С тех пор, как умерла Империя, у Маргариты не осталось друзей, а с переездом в новый дом, который находился в аристократическом рай­оне, она даже перестала выходить на прогулки. В любой день Форнарина могла вернуться под отчий кров, ведь отец звал ее и обещал, что дочь не услышит ни одного упрека. Франческо Луги уже давно рассчитался с долгами и теперь процве­тал. При соответствующем приданом Маргарита могла стать женой какого-нибудь подмастерья или ремесленника. Рафа­эль записал в банке на ее имя две тысячи дукатов, «развязав ей руки», да и банкир поглядывал на женщину своего друга призывным взглядом. Но Маргарита знала, что если Рафа­эль когда-нибудь покинет ее, то ей уже ничего не будет нуж­но. Даже перебравшись с художником на виллу Агостино, где Рафаэль расписывал стены, она не поддалась соблазну заменить хозяину Империю. Форнарина позировала для со­здания образов мифологических красавиц Психеи и Вене­ры. Фрески на вилле Фарнезина стали еще одним памятни­ком любви художника к Маргарите.

Рафаэль шатался от усталости. После очередного похо­да в каменоломни, где нашли античную статую, он слег с лихорадкой. Физические силы, в отличие от творческих, оказались не безграничны. Художник успел завещать свое состояние единственной любимой женщине, друзьям и ученикам. Полдома, шесть тысяч золотых дукатов и неза­конченную картину «Мадонна с птичкой» получила по за­вещанию Маргарита.

«В заключение я рассматриваю девицу Марию Биббиена, которую я из-за множества дел и хлопот не смог повести к алтарю, как мою супругу. Она может имено­вать себя – если ей это благоугодно – супругой нашего чистого союза». Слышала ли эти слова завещания Фор­нарина? Ведь она не отходила от постели Рафаэля ни на минуту, меняла компрессы, кормила его фруктами. Ког­да пришел кардинал Биббиена, чтобы дать отпущение грехов, и попросил женщину удалиться из дома, ее вол­новало только одно: кто подаст лекарства, сменит белье, сварит суп. Она словно приросла к земле. Никто не слышал, что тихо произнесла Рафаэлю перед уходом Маргарита, до кардинала донесся лишь сдавленный го­лос художника: «Очень... тебя... люблю...» Он понял, почему его племянница так и осталась в невестах. «Я про­вожу вас к карете, Мадонна Маргарита», – сказал пре­лат, увидев, как без единого звука, чтобы не потревожить любимого, она рыдает в соседней комнате.

Маргарита ждала своего приговора на вилле Киджи. Рафаэль умер, оплакиваемый всем Римом, в день свое­го рождения, в Страстную пятницу, 6 апреля 1520 года. Ему исполнилось 37 лет. Он был похоронен в Пантеоне. Рядом с гробницей художника на правах его невесты была погре­бена Мария Довици, племянница кардинала Баббиены...

Один из современников, сообщая о смерти Рафаэля, писал: «Окончилась его первая жизнь; его вторая жизнь, в его посмертной славе, будет продолжаться вечно в его произведениях». Великий художник угас вместе со своей эпохой: со смертью Рафаэля «Высокое Возрождение в живописи сказало свое последнее слово». И мало кто заметил, что жизнь в миру закончилась и для Форнарины. Она не воспользовалась огромным богатством. Ред­чайший эталон тихой, ничем не замутненной женской красоты, вдохновительница Рафаэля, она похоронила себя в монастыре, оплакивая смерть единственного любимого ею мужчины...