«Темы, идеи, образы - Карамзин. Поэтическое творчество Карамзина Основные жанры. Анализ одного из произведений Почтовая марка с изображением Карамзина, выпущенная в Советском Союзе

Николай Михайлович Карамзин - крупнейший представитель русского сентиментализма. В его творчестве наиболее полно и ярко раскрылись художественные возможности этого литературного направления. Деятельность Николая Михайловича Карамзина была высшим достижением эстетического развития этого периода. В области литературы он дал образцы философской лирики и почти всех прозаических жанров, к которым станут обращаться в ближайшие годы русские литераторы: путешествия в письмах, сентиментальной повести, «готической» новеллы («Остров Борнгольм»); наконец, он дал законченные образцы «слога» - «языка сердца», где примат непосредственного чувства над рациональным познанием сказывался в эмоциональной, часто лирической окрашенности, повышении мелодического начала, богатстве, а иногда и изысканности стилистических оттенков. Широкой читательской публике Карамзин известен как прозаик и историк, автор «Бедной Лизы» и «Истории государства Российского». Между тем Карамзин был также поэтом, сумевшим и в этой области сказать свое новое слово. В стихотворных произведениях он остается сентименталистом, но в них отразились и другие стороны русского предромантизма. В самом начале поэтической деятельности Карамзин написал программное стихотворение «Поэзия». Однако, в отличие от писателей-классицистов, Карамзин утверждает не государственное, а сугубо интимное назначение поэзии, которая, по его словам. Оглядываясь на историю мировой литературы, Карамзин по-новому оценивает ее многовековое наследство. В отличие от классицистов, не признававших Шекспира, который не укладывался в рамки их поэтических правил, Карамзин восторженно прославляет великого английского драматурга. В нем он видит глубочайшего психолога. Карамзин стремится расширить жанровый состав русской поэзии. Ему принадлежат первые русские баллады, которые впоследствии станут ведущим жанром в творчестве романтика Жуковского. Баллада «Граф Гваринос» - перевод старинного испанского романса о побеге отважного рыцаря из мавританского плена. Она была переведена с немецкого языка четырехстопным хореем.. Вторая баллада Карамзина - «Раиса» - близка по содержанию к повести «Бедная Лиза». Ее героиня - девушка, обманутая любовником, кончает жизнь в морской пучине. Поэзию Карамзина отличает от поэзии классицистов культ природы. В стихотворении «Волга» Карамзин первый из русских поэтов воспел великую русскую реку. Это произведение создано по непосредственным впечатлениям детства. В круг произведений, посвященных природе, входит стихотворение «Осень». В произведении «Осень» - лирический пейзаж связан с грустными размышлениями автора не только об увядании природы, но и о бренности человеческой жизни.Поэзия настроений утверждается Карамзиным в стихотворении «Меланхолия». Поэт обращается в нем не к четко выраженному состоянию человеческого духа - радость, грусть, а к его оттенкам, «переливам», к переходам от одного чувства к другому:

О Меланхолия! нежнейший перелив

От скорби и тоски к утехам наслажденья!

Веселья нет еще, и нет уже мученья;

Отчаянье прошло... Но слезы осушив,

Ты радостно на свет взглянуть еще не смеешь

И матери своей, Печали, вид имеешь.

За Карамзиным прочно закрепилась репутация меланхолика. Между тем печальные мотивы - только одна из граней его поэзии. В его лирике нашлось место и для жизнерадостных эпикурейских мотивов, вследствие чего Карамзина можно считать одним из родоначальников «легкой поэзии». Единственная его поэма «Илья Муромец осталась незаконченной. Отталкивание Карамзина от классицистической поэзии отразилось и в художественном своеобразии его произведений. Он стремился освободить их от стеснительных классицистических форм и приблизить к непринужденной разговорной речи. Карамзин не писал ни од, ни сатир. Излюбленными его жанрами стали послание, баллада, песня. Подавляющее число его стихотворений не имеет строф или же написаны четырехстишиями. Рифмовка, как правило, не упорядочена, что придает авторской речи непринужденный характер. В безрифменном стихе написаны обе его баллады, стихотворения «Осень», «Кладбище», «Песня» в повести «Остров Борнгольм».

37. Сентиментализм как художественный метод. Своеобразие русского сентиментализма. Повесть Н.М. Карамзина «Бедная Лиза»

Последнее десятилетие XVIII в. - время расцвета сентиментализма. Проникновение в русскую литературу элементов сентиментализма начинается уже в 60-70-х годах. Особенно заметно оно в творчестве М. М. Хераскова. Гражданской поэзии классицизма и его «громкости» предвестники сентиментализма противополагают идеал нравственного воспитания личности, поэзию «тихого» покоя и мечтательного уединения. Богатой питательной почвой для сентиментализма явилось увлечение масонством. В русле идей сентиментализма развивается в творчестве того же Муравьева и других поэтов и прозаиков конца XVIII в. Сентиментализм. главное - внутренний мир человека с его нехитрыми и простыми радостями, близким дружеским обществом или природой. При этом устанавливается теснейшая связь между чувствительностью и моралью. Конфликты между простыми людьми, “чувствительными” героями и господствующей в обществе моралью достаточно остры. Они могут заканчиваться гибелью или несчастьем героя. В прозе типичными формами сентиментализма стали повесть и путешествие. Оба жанра связаны с именем Карамзина. Образцом жанра повести для русского читателя стала “Бедная Лиза». Популярность “Бедной Лизы” не ослабевала в течение нескольких десятилетий. Повесть написана от первого лица, за которым подразумевается сам автор. Перед нами рассказ-воспоминание. Герой-автор сначала подробно сообщает о себе, о любимых местах в Москве, которые влекут его и которые он охотно посещает. Это настроение включает и романтичность и мрачные предчувствия, навеянные монастырским кладбищем и рождающие мысли о смертной доле человека. Печальная история Лизы рассказана устами автора-героя. Вспоминая о семье Лизы, о патриархальном быте, Карамзин вводит знаменитую формулу “и крестьянки любить умеют!”, которая по-новому освещает проблему социального неравенства. Грубость и невоспитанность душ - не всегда удел бедняков. Карамзин с полнотой и подробностями описывает смену настроений Лизы от первых признаков вспыхнувшей влюбленности до глубокого отчаяния и безысходного страдания, приведшего к самоубийству. Лиза не читала никаких романов, и ей не приходилось раньше переживать этого чувства даже в воображении. Поэтому сильнее и радостнее открывалось оно в сердце девушки при ее встрече с Эрастом. С каким необыкновенным возвышенным чувством описывает автор первую встречу молодых людей, когда Лиза угощает Эраста свежим молоком. Лиза влюбляется, но вместе с любовью приходит и страх, она боится, что гром убьет ее, как преступницу, ибо “исполнение всех желаний есть самое опасное искушение любви”. Карамзин намеренно уравнял Эраста и Лизу в общечеловеческом плане, - они оба натуры, способные к богатым душевным переживаниям. Вместе с тем Карамзин не лишил героев индивидуальности. Лиза - дитя природы и патриархального воспитания. Она чиста, наивна, бескорыстна и потому менее защищена от внешней среды и ее пороков. Ее душа открыта естественным порывам чувств и готова предаться им без размышлений. Цепь событий приводит к тому, что Эраст, проигравшись в карты, должен жениться на богатой вдове, а Лиза, покинутая и обманутая, бросается в пруд. Заслуга Карамзина состояла в том, что в его повести нет злодея, а есть обыкновенный “малый”, принадлежащий к светскому кругу. Карамзин первым увидел этот тип молодого дворянина, в какой-то степени предшественника Евгения Онегина. Доброе от природы сердце роднит Эраста с Лизою, но в отличие от нее он получил книжное, искусственное воспитание, его мечтания безжизненны, а характер испорчен и нетверд. Не снимая вины с Эраста, писатель сочувствует ему. Пороки героя коренятся не в его душе, а в нравах общества, считает Карамзин. Социальное и имущественное неравенство разлучает и губит хороших людей и становится препятствием для их счастья. Поэтому повесть заканчивается умиротворяющим аккордом. Сентиментальная повесть содействовала гуманизации общества, она вызвала неподдельный интерес к человеку. Любовь, вера в спасительность собственного чувства, холод и враждебность жизни, осуждение общества - со всем этим можно встретиться, если перелистать страницы произведений русской литературы, и не только XIX в., но и века двадцатого.

ПУТИ ЭВОЛЮЦИИ

Особое место в творчестве Карамзина-писателя занимают повести. Всего за период с 1791 по 1803 год им было написано более десятка повестей: «Фрол Силин, благодетельный человек» (1791), «Лиодор» (1791), «Бедная Лиза» (1792), «Наталья, боярская дочь» (1792), «Остров Борнгольм» (1793), «Сиерра-Морена» (1793), «Юлия» (1794), «Моя исповедь» (1802), «Марфа-посадница, или Покорение Новагорода» (1802), «Рыцарь нашего времени» (1803), «Чувствительный и холодный» (1803) и др. Эти произведения имеют некоторые общие черты. Они невелики по объему, что особенно бросалось в глаза читателям, привыкшим к многотомным романам XVIII века. В повестях действует очень немного персонажей, и все они близки и понятны читателю, непохожи на «высоких» героев классицизма. Не внешне-занимательные приключения героев, а их внутренний мир становится предметом художественного исследования. Психологические наблюдения Карамзина-повествователя в художественной прозе, и прежде всего в жанре повести, позволяют установить зависимость процессов, протекающих во внутренней жизни человека, от внешних обстоятельств и впечатлений (что отвечало духу сенсуалистического отношения к проблеме души). Человек, по мысли писателя, изначально не добродетелен или зол; он наделен лишь неким темпераментом, который по природе своей еще не имеет этической окрашенности и может приводить как к добродетели, так и к пороку, как к счастью, так и к страданию, в зависимости от тех событий, что происходят с человеком на его жизненном пути.

Понять настроения и переживания героев в повестях Карамзина помогают прежде всего речь (насыщенная эмоциональной лексикой, восклицаниями, сбивчивыми фразами, прямо показывающими, сколь взволнован герой). Внутренний мир человека раскрывается и в «рисунке» его поведения – как важны незаметные на первый взгляд жесты, манера двигаться или говорить, блеснувшие в глазах слезы или мелькнувшая улыбка! О настроениях и состояниях своих героев говорит сам автор, и наконец, понять внутренний мир человека можно, как бы «увидев» его глазами мир вокруг; сам пейзаж в повестях Карамзина становится созвучен состоянию и настроению героев и рассказчика. Событий в повестях немного, и они выстроены четко и последовательно, автор избегает всего, что могло бы запутать, утяжелить мысль. Кроме того, Карамзин создает в каждой из своих повестей фигуру повествователя («повесть» понималась в русской литературе XVIII – начала XIX вв., вплоть до Пушкина и Гоголя, как жанр, в котором особое значение приобретает сама манера изложения событий – повествование). Повесть – то, что повествуется, и как же важно почувствовать, кто тот повествователь, каковы его взгляды на жизнь, отношение к людям, понимание мира вокруг и места человека в нем.

Карамзинский повествователь в большинстве произведений предстает как самостоятельное лицо: чувствительный человек, лично знакомый с героями или узнавший историю от друзей, случайных попутчиков, знакомых. Он живо откликается на людские радости и горести; ничто не оставляет его равнодушным. Живость повествования, иллюзия реальности описанных событий способствовали пробуждению сочувствия в душах читателей. Карамзинский повествователь словно ведет постоянный диалог со своими читателями, и это свободное общение посвящено не только печальному или трогательному, в нем может возникать и легкая ирония, и шутка, и литературная игра, цель которой – напомнить читателям знакомые литературные штампы и вместе посмеяться над ними.

Особое значение в построении сюжетов повестей обретает у Карамзина мотив любви. В художественном мире писателя любовь предстает поворотным моментом в жизни человека. Открывая в себе способность к любви, карамзинские герои окончательно обретают самих себя; таким образом завершается их нравственное становление и вместе с тем своеобразно дооформляется только им свойственное восприятие окружающего мира. Ведь освещенная светом любви родственная душа возлюбленной воплощает в себе и своеобразный идеал взгляда на мир, – взгляда взыскующего и готового к восприятию всего доброго и прекрасного, эмоционально открытого всему «иному» и тем самым превращающего это «иное» в неотъемлемую часть собственного «я». Синтетичное понимание любви не только как совершенно особого психологического состояния, но и как философской ценности, открывающей человеку его высшее предназначение и глубинные закономерности бытия, Карамзин изложил в небольшом эссе, включенном в «Письма русского путешественника» под заглавием: «Мысли о любви». Предложенный здесь путь трактовки любовного чувства может рассматриваться как своего рода ключ к пониманию практически всех сюжетов карамзинских повестей: «Любовь есть кризис , решительная минута в жизни, с трепетом ожидаемая сердцем. Занавес поднимается… Он! она! восклицает сердце, и теряет личность бытия своего. <…> Прелести никогда не бывают основанием страсти; она рождается внезапно от соосязания двух нежных душ в одном взоре, в одном слове; она есть не что иное, как симпатия, соединение двух половин, которыя в разлуке томились. Только один раз сгорают вещи; только один раз любит сердце. <…> Я не знаю, есть ли атеисты; но знаю, что любовники не могут быть атеистами. Взор с милого предмета невольно обращается на небо. Кто любил, тот понимает меня».

Наиболее характерные формы психологизм Карамзина-повествователя приобретает в повести «Бедная Лиза» (1792). Сами первые фразы произведения становились здесь своеобразным камертоном, настраивающим читателя на определенный эмоционально-психологический лад. «Может быть, никто из живущих в Моск­ве не знает так хорошо окрестностей города сего, как я, потому что никто чаще моего не бывает в поле, никто более моего не бродит пешком, без плана, без цели - куда глаза глядят - по лугам и рощам, по холмам и равнинам...». Так начинается «Бедная Лиза» Н.М. Карамзина - на первый взгляд, удиви­тельно ясная (и благодаря сжатости, словно бы предсказуемости самого сюжета, и благо­даря особому эмоциональному колориту и «прозрачности» нравственного содержания) - но все же парадоксально - одна из самых «странных» повестей русской литературы. Уж слишком ритмична структура пред­ложения, подобная тонко выписанному орна­менту; вего основе - соизмеримые синтаксические отрезки, которые соотносят­ся друг с другом благодаря словесным пов­торам, структурным параллелям в построе­нии сложноподчиненного предложения, чередованию рядов однородных членов. Во фразе присутствует почти симметрия - но симметрия не мертвенная, а оставляющая простор для неожиданного, источником которого и будут психологические глубины человеческой личности. «За­дан» в первом предложении и особый ду­шевный настрой внутренней сосредоточен­ности и в то же время - открытости впечатлениям бытия, которые не нужно ис­кать - они сами находят человека, путешествующего «без пла­на, без цели», «куда глаза глядят» «по лугам и рощам, по холмам и равнинам». Этот мотив движения как откры­тия - одновременно и мира, и глубин собст­венной души понимается в повести не толь­ко как пространственное перемещение, при котором жизненные впечатления льются в душу, пробуждая в ней сочувствие. В худо­жественном тексте движение - это еще и «духовное странствие» в поисках истины. Выражением этой динамики человеческого духа становит­ся весь художественный строй произведе­ния, те сложные и часто многозначные отно­шения, которые возникают между собственно автором - и повествователем, либо стоящим вне текста «автором» - и ге­роями, наконец, отношения читателя - как с героями, так и с повествователем, и с «авто­ром». Линий этих может быть очень много, и каждая из них дает тот простор движению повествования, который и делает его по-на­стоящему живым и органичным - подобно живому целому.

Сама композиция «Бедной Лизы» созда­ет особые условия для наиболее живого и динамичного взаимодействия повествовате­ля со своими героями и читателями. Исполь­зование формы композиционной «рамки» (в которой авторское вступление и заключение не связаны непосредственно с событийным сюжетом, выступают прежде всего как эмо­циональная «настройка») позволило Карам­зину словно бы «перекинуть мостик» от геро­ев к читателю. Взаимодействие этих фигур задано самой структурой повести, и более всего - той своеобразной «системой коор­динат» времени и пространства, в которой существует повествователь. Он отделен от своих персонажей временной рамкой (дей­ствие повести происходило «лет за тридцать перед сим...»), но, вспоминая и рассказывая о тех событиях, из своего «настоящего» он смотрит в прошлое и чувствует живую, неразрывную связь с ним («...я люблю те пред­меты, которые трогают мое сердце и заставляют меня проливать слезы нежной скорби!»). Значит, такое общение возможно, - читатель невольно включается в него и уже из собственного «настоящего» (как бы «времени чтения», по аналогии со «време­нем рассказывания» повествователя) устремляется словно бы в иную сферу - мир рас­сказчика, а через него - и мир героев повести. Композиционная рамка позволяет осознать направленность и динамику этого движения, в котором, по мысли Карамзина-сентименталиста, и заключается идеальная программа восприятия литературного тек­ста, чтения-сопереживания, в пределе своем переносящего литературный сюжет в саму реальность.

Открытость впечатлениям внешнего ми­ра позволяет карамзинскому повествовате­лю проникнуть и в иную сферу - во внутрен­ний мир героев. При этом рассказчик искусно балансирует между объективным анализом и субъективным сопереживанием, точнее, превращает сопереживание, «вжива­ние» в душевные глубины персонажа, сочув­ствие в исконном смысле этого слова (одно­временное чувство) в средство раскрытия личности объективно представленных «дру­гих "я"» - героев повести.

Психологизм становится главным худо­жественным открытием Карамзина в «Бедной Лизе». Писатель здесь едва ли не впер­вые в русской литературе отказывается представлять своих героев однозначно поло­жительными или отрицательными (а такое деление было свойственно классицизму). Эраст вовсе не злодей, он искренне любит Лизу, верит в силу своей любви, - но он слаб душой и поэтому губит ту, которая так доро­га ему. Даже в самый трагический момент повести автор готов, - но не может судить его: «Сердце мое обливается кровию в сию минуту. Я забываю человека в Эрасте - го­тов проклинать его, но язык мой не движет­ся, смотрю на небо - и слеза катится по ли­цу моему...». В человеке нельзя «забывать человека»; нужно всегда сохранять сострадание к несчастным, и особенно тогда, когда они в нем более всего нуждаются - в момент ошибок, пусть даже трагически непоправимых. Именно по­этому в повести нет осуждения страшного греха - самоубийства Лизы, в отчаянии за­бывшей даже долг перед собственной мате­рью. И в этой трагической слабости она ос­тается для автора «прекрасною душою и телом». Так же и Эраст, который «был до конца жизни своей несчастлив <...>, не мог утешиться и почитал себя убийцею». В фина­ле повести мы узнаем о смерти Эраста, и последняя фраза: «Теперь, может быть, они уже помирились!» - тот нравственный и эмоциональный итог, который более всего важен для Карамзина-психолога. Человек неисчерпаем. Его характер складывается благодаря воспитанию и внешним обстоя­тельствам (вспомним истории жизни Лизы и Эраста, которые поведал рассказчик, преж­де чем знакомить читателя непосредственно с историей души героев). Суть личности оп­ределяется и свойствами врожденного тем­перамента, которые влияют и на рисунок по­ведения, и на внешность человека, прежде всего лицо. «У него такое доброе лицо, такой голос...», - восхищается Лиза после первой встречи с незнакомцем. И в мире Карамзи­на ее восклицание - не свидетельство бес­помощной наивности; душевными очами, взором любви она прозревает здесь истин­ную сущность Эраста, даже не настоящего, а будущего, каким он станет уже после катастрофы, раскаявшись в невольно совершенном преступ­лении.

Душевный мир персонажей противоре­чив - и потому столь сложна система худо­жественных средств, помогающих приоткрыть его. Карамзин избегает прямо именовать чув­ства героев или вкладывать им в уста чрез­мерно «чувствительные» цветистые фразы. Их речь эмоциональна благодаря ощущению внутренней, скрытой силы чувства, которое словно исподволь прорывается в словах. Вот сцена знакомства Эраста с матерью Лизы: «"Да как же нам называть тебя, добрый, лас­ковый барин?" <...> "Меня зовут Эрастом" <...>. "Эрастом, - сказала тихонько Лиза. - Эрастом!" - Она раз пять повторила сие имя, как будто бы стараясь затвердить его». В этом повторении - и восхищение героини, и зарождающееся чувство любви, и нежность к молодому человеку, и доброта Лизы по от­ношению ко всему живому.

Внутренняя взволнованность присуща и самому повествователю, эмоциональное слово которого - также окно в душевный мир и героев, и рассказчика; причем речь нередко обрывается, и обрыв этот - уже ок­но в мир переживаний читателя, определен­ная для него возможность остаться наедине с собой и прислушаться к своему сердцу. В самой эмоциональной сцене объяснения героев читатель видит, как привычная мета­фора «любовь сжигает сердце» превращает­ся в почти реальную картину словно бы ви­димого света, огня: «Лиза стояла с потупленным взором, с огненными щеками, с трепещущим сердцем - не могла отнять у него руки, не могла отворотиться, когда он приближался к ней с розовыми губами сво­ими... ах! Он поцеловал ее, поцеловал с та­ким жаром, что вся вселенная показалась ей в огне горящею! <...> Но я бросаю кисть...».

Карамзин нередко открывает внутренний мир героев через внешнее: портрет, детали описания, рисунок их поведения. Так, ланды­ши Лизы становятся символом чистоты, ро­бости, застенчивой красоты девушки. Не слу­чайно, когда в сердце ее уже зародилась любовь к незнакомому барину, обещавшему всегда покупать у нее цветы, не встретив его на следующий день, Лиза бросает цветы в реку со словами: «Никто не владей вами!». Так закрепляется безусловная символичес­кая аналогия цветка - и душевного мира ге­роини. Выразительны и жесты: радуясь, что Эраст будет приходить к ним в дом каж­дый день, Лиза «…смотрела на левый рукав свой и щипала его правою рукою» - и радость, и страх, и ожидание нового неизведанного сча­стья скрыты в этом жесте героини.

Внутренний мир героев отрывается в ав­торском повествовании настолько полно, что нередко невозможно различить, чей «голос» мы слышим. Вот Лиза вспоминает умершего отца: «Часто нежная Лиза не могла удержать собственных слез своих - ах!..» - и это, и другие эмоциональные восклицания в повес­ти в равной мере относимы и к персонажу, и к рассказчику. Точки зрения автора и, каза­лось бы, объективно описываемых персонажей взаимно пересекаются, наслаиваются одна на другую; не случайно иной раз цепо­чка жизненных впечатлений, картин, развер­тывающихся в том или ином эпизоде, пред­стает явно сквозь призму взгляда героя (а чаще - героини, самой Лизы). «Вдруг Лиза услышала шум весел - взглянула на реку и увидела лодку, а в лодке - Эраста...» - пос­ледовательность впечатлений здесь такова, что раскрывает явно взгляд с берега, от са­мой кромки воды, взгляд потупленный - единственно возможный для смятенной геро­ини.

Характеристика сложной системы взаи­модействия повествователя со своими героями и особенно с читателем невозможна вне анализа и того смыслового, философского и эстетического наполнения, что присутствует в повести и позволяет ее миру раскрыться во вне - к судьбам идей и «больших» жан­ров литературы и искусства.

Проблематику повести обогащает и своеобразный «диалог», который ведет в ней Карамзин-повествователь с литературной традицией. Писатели-сентименталисты не­редко прибегали к подобным «отсылкам» в другие произведения - это оживляло воображение читателя, делало восприятие более динамичным и эмоцио­нальным, включало аудиторию в своеобраз­ную игру - узнавание рассыпанных в тексте намеков (к подобному приему нередко при­бегал английский романист Лоренс Стерн; у Карамзина подобными «припоминаниями» пронизаны «Письма русского путешествен­ника» и практически все повести). В «Бедной Лизе» автор творчески обыгрывает пасто­ральную традицию - одну из самых древних в мировой литературе и необычайно попу­лярную в XVIII столетии.

Пастораль в античности есть прежде всего «картина простоты и мирно­го течения сельской жизни, какой она видит­ся городскому жителю <...>, обжитый чело­веком ландшафт, на котором пасутся стада по соседству с обработанными полями, где пастух, окончив свои необременительные труды, свободно предается творчеству <...>, мир простой и гармоничной сельской культу­ры, противостоящей слишком усложнившей­ся и погрязшей в пороках цивилизации». На первый взгляд, в искусстве Нового времени тема «пастушков и пастушек», которая про­никает не только в литературу, но и живо­пись, скульптуру, фарфоровую пластику, те­атр, музыку, даже дамские моды эпохи рококо, может показаться слишком условной и несерьезной, однако она связана с целым рядом философских мотивов, во многом оп­ределяющих и представление человека о мире, его самоощущение.

В основе разнообразных жанровых раз­новидностей пасторальной традиции лежит миф о «золотом веке» (изначальном веке че­ловечества, эпохе природной простоты и до­бра, которая навсегда миновала для людей, познавших алчность и вражду). Невольно возникает в пасторали и мысль о связи по­вседневного быта с законами всего бытия, родстве самого непритязательного с важ­нейшими духовными ценностями - именно благодаря высшей одухотворенности (а не пустому стремлению к «украшательству» или невниманию к действительным проблемам реальной деревни) становится так изящен, гармоничен и прекрасен быт пастушков, ус­ловно эстетизированный в пасторальных об­разах. Пастораль несет в себе и определен­ную антропологию и этику - представления о природной сущности человека и условно­сти социальных отношений, о взаимосвязях и противопоставленности естественного и искусственного, природного и общественно­го, эмоционального и рассудочного и т.д. Подобное миросозерцание перекликалось и с философскими идеями Ж.-Ж. Руссо, оказавшего огромное влияние на русскую, и шире – европейскую мысль второй половины XVIII в. Природное, естественное начало в человеке прекрасно, и утопическая надежда на счастье может связываться только с мечтой о возвращении к предвечной гармонии между людьми – сынами натуры, равными в своем естественном состоянии.

Сентиментализму близко в пасторали прежде всего хрупкое изящество образной системы, так помогающее в изображении идеала духовной любви. Сентименталистскому стремлению изменять, преображать мир по законам чувствительности отвечает само строение пасторальных сюжетов, в ос­нове которых часто лежит мотив смены ус­ловных человеческих «ролей» (король или королева предстают пастушком или пастуш­кой; знатный человек влюбляется в доброде­тельную поселянку, внезапно открывается ее дворянское происхождение и т.д.) - одним словом, все возможно; пасторальный мир раскрывает истинную сущность человека, обычно скрытую под скорлупой внешнего, наносного. Пасторальные мотивы просвети­тельской литературы несли в себе также мысль о глубоком нравственном достоинст­ве, добродетели, благородстве простого че­ловека, наделенного тем не менее всеми бо­гатствами душевной жизни. Такова героиня необычайно популярного и в Европе, и в России романа С. Ричардсона «Памела, или Вознагражденная добродетель» (1740): бед­ная незнатная девушка, служанка, пробужда­ет любовь в сердце своего хозяина, лорда Б., бесстрашно противостоит его оскорби­тельным нападкам, требуя уважения к себе, и этой твердостью, истинным благородством заставляет своего мучителя измениться. «Пусть я всего лишь служанка, моя душа бессмертна так же, как и душа принцессы», - восклицает Памела, словно предвосхи­щая просветительскую мысль Карамзина - автора «Бедной Лизы» - о безусловной цен­ности чувств простого человека.

Пасторальная подпочва сюжета «Бедной Лизы» задана уже в авторском вступлении: панорама Москвы включает в себя уголок ни­чем не нарушаемого пастушеского счастья («На другой стороне реки видна дубовая ро­ща, подле которой пасутся многочисленные стада; там молодые пастухи, сидя под тению дерев, поют простые, унылые песни...»). Пасторальность определяет литературные пред­ставления Эраста («Он читывал романы, идиллии; имел довольно живое воображение и часто переселялся мысленно в те времена, <...> в которые <...> все люди беспечно гу­ляли по лугам, купались в чистых источниках, целовались, как горлицы, отдыхали под роза­ми и миртами и в счастливой праздности все дни свои провождали. Ему казалось, что он нашел в Лизе то, чего сердце его давно ис­кало. "Натура призывает меня в свои объя­тия, к чистым своим радостям", - думал он и решился - по крайней мере, на время - ос­тавить большой свет»); таким образом, еще до начала развертывания событий благодаря разветвленной сети литературных и культур­ных ассоциаций задано возможное направ­ление ожиданий читателя: история может развиваться либо как идиллическое бескон­фликтное воссоединение героев на лоне простого сельского мира, либо как рассказ о гнусном соблазнителе, душа которого в конце концов долж­на преобразиться благодаря встрече с истинной добродетелью.

Но ни те, ни другие ожидания не верны (как почти всегда у Карамзина не оправдыва­ется именно то, что кажется читателю неиз­бежным). Для идилличного мира Эраст слишком часто оказывается связан с мотивом денег. Исследователи отмечали, что с них начинает­ся и ими заканчивается общение его с Ли­зой, да и в промежутках пусть от чистого сердца идущая материально выраженная фи­лантропия героя оказывается в противоречии именно с его собственной мечтой вернуться в Аркадию; там, в идеальных временах изна­чального единства, в этом мире абсолютной полноты и изобилия, денег не должно быть.

Однако нет здесь и ричардсоновского мотива столкновения рока и добродетели. Эраст лишь слаб, ветрен и непостоянен; но именно эти качества делают его чужим в том «золотом веке», о котором мечтает герой: ведь как только возникает непостоянство, погибают казавшиеся вечными Любовь и Гармония, а в счастливую Аркадию приходят Время и Смерть. Эраст Карамзина невольно становится олицетворением этих начал; именно поэтому с ним связан так важный в повести мотив внезапности, резкого перело­ма событий, выраженный, как правило, поч­ти символическим «вдруг». По мысли иссле­дователя повести В.Н. Топорова, слово это, «динамизирующее ситуацию, до того одно­родную и уравновешенную», именно у Ка­рамзина становится выражением неожидан­ности, «переключающим одну ситуацию вдругую». Но «радостные» «вдруг» при встре­чах Лизы и Эраста, в сущности, подготавли­вают то трагическое «вдруг», которое откро­ет для героини возможность страшной развязки («...Вдруг увидела себя на берегу глубокого пруда...»); не столько противопос­тавление, сколько предощущение неизбеж­ного скрыто в этом словесном совпадении.

Важна пасторальная подоснова и непо­средственно перед любовным объяснением героев, когда Лиза стремится осознать пере­ворот, совершающийся в ее душе. Внутрен­няя эмоциональность этой сцены особенно усиливается благодаря тому, что знакомый с пасторальными мотивами читатель невольно ощущает, насколько смещены они здесь. Па­стораль - это пусть на краткий миг, но все же возврат к изначальной гармонии с приро­дой. Лиза же в этом эпизоде впервые ощу­щает, что не в силах радоваться вместе с пробуждающимся миром: «Но скоро восходя­щее светило дня пробудило все творение: рощи, кусточки оживились; птички вспорхну­ли и запели; цветы подняли свои головки, чтобы напиться животворными лучами света. Но Лиза все еще сидела подгорюнившись». Безусловно, пейзаж - важное средство пси­хологической характеристики в карамзинской повести; автор создает разнообразные кар­тины подмосковной природы, каждая из ко­торых - одновременно яркое, запоминающе­еся описание и вместе с тем средство глубокого анализа душевных переживаний героев. Обычно в сентиментализме природа созвучна настроению человека, она словно отвечает ему («мрачные готические башни Симонова монастыря» в начале повести предсказывают трагическое развитие собы­тий; в моменты счастья героев природа про­низана счастьем и светом; падение Лизы и Эраста происходит, когда вся природа слов­но погрузилась в хаос стихии: «Грозно шуме­ла буря; дождь лился из черных облаков...»; картина смерти героини окружена атмосфе­рой уныния и мрачности). Природа отвечает миру человека, но гармоничное слияние с нею - лишь утопия.

Душа, охваченная порывом чувств, пре­дощущает несчастье; погруженный в раз­мышления человек в самый неожиданный момент ощущает свое одиночество в пре­красном, радостном, живущем естественной жизнью мире: «Ах, Лиза! Что с тобою сдела­лось? До сего времени, просыпаясь вместе с птичками, ты вместе с ними веселилась ут­ром, и чистая, радостная душа светилась в глазах твоих, подобно как солнце светится в каплях росы небесной; но теперь ты задум­чива и общая радость природы чужда твое­му сердцу». Внезапно осознанный здесь разлад человеческого бытия и природы ка­жется предвестием романтического ощуще­ния одиночества человека в мире. В карам­зинской повести этот мотив почти сразу же утрачивает свою остроту - узнав о том, что любима Эрастом, Лиза вновь еще более жи­во почувствует слияние с гармонией окружа­ющего бытия («Никогда жаворонки так хоро­шо не певали, никогда солнце так светло не сияло, никогда цветы так приятно не пах­ли!»). Но все же возврат светлого настрое­ния происходит лишь до того момента, ког­да, оставленная Эрастом, героиня вновь впадет в ощущение одиночества - на этот раз абсолютного («Небо не падает, земля не колеблется!..»); финалом этого разлада и становится самоубийство героини.

Путь в Аркадию закрыт, и проходящий в отдалении пастушок, на которого смотрит Лиза перед объяснением с Эрастом, и раз­мышления героини о желанном счастье - еще один символ его недостижимости и зыбкости: «Между тем молодой пастух на берегу реки гнал стадо, играя на свирели. Лиза устремила на него взор свой и думала: "Если бы тот, кто занимает теперь мысли мои, рожден был простым крестьянином, па­стухом, и если бы он теперь мимо меня гнал стадо свое <...>. Он взглянул бы на меня с видом ласковым - взял бы, может быть, ру­ку мою... Мечта!"» Параллелизм картины, развернувшейся в сознании героини, и ре­ального действия Эраста («...он взглянул на нее с видом ласковым, взял ее за руку») лишь подтверждает, что иллюзорна гармония в мире, где властвует жестокая неизбежность. «Золотой век» исчез из земной жизни, всеобщее примирение противоречий возможно лишь на небесах - эта мысль звучит в последних строках повести.

В целом сама поэтика бесхитростно чувствительного рассказа в «Бедной Лизе» становится лучшим выражением своеобразной художественной философии сентиментализма, стоявшего на рубеже между веке рассудочности и стихии чувства, веком нормативности и господства абсолютной индивидуальности. Сентиментализм оказывается кратким моментом равновесия этих начал, когда разум еще не сменился иррациональной стихийностью, когда проявления чувства гармоничны и внешне сдержаны, когда трагические противоречия жизни уже осознаны, – но сочувственная открытость и общительность человека еще не дает разрушиться связям бытия. Художественным выражением этого и является неразрывная сочувственная связь повествователя, героев и читателя, что определяет строй повествования в прозе сентиментализма и становится основой поэтики наиболее яркого сентименталистского произведения в русской литературе - повести Карамзина.

Особое место среди сентиментальных повестей Карамзина занимает «Наталья, боярская дочь» (1792). Это не просто первый опыт обращения к исторической теме (действие повести происходит во времена царя Алексея Михайловича, в допетровской Руси, хотя здесь Карамзин и не стремится к созданию исторического колорита как такового). Прошлое для него – мир идеально чистых, безыскусственных отношений, время «когда русские были русскими, когда они в собственное свое платье наряжались, ходили своею походкою, жили по своему обычаю, говорили своим языком, то есть говорили, как думали».

Наивность трогательного и не всегда правдоподобного сюжета не пугает Карамзина: он любуется юными прекрасными героями, радуется чистоте и благородству их отношений, восхищен верностью их любви – тот, кто не верит в подобные чувства, недостоин звания чувствительного человека. Вместе с тем в повести есть место шутке. Карамзин иронизирует над приемами авантюрных романов, хорошо известных читателям той поры. В таких произведениях необходимы тайны и загадки – и вот боярин Матвей, не понимая, отчего вдруг загрустила дочь в родительском доме, отправляется в дремучие леса к «столетней тетке своей», которая слыла колдуньей и могла бы объяснить причину Натальиной тоски. Представим себе, как много таинственного и сказочного могло бы быть в таком эпизоде повести! Но Карамзин пишет лишь одну фразу: «Успех сего посольства остался в неизвестности: впрочем, нет большой нужды и знать его» – подшучивая то ли над легковерным читателем, то ли над авторами, применяющими подобные приемы для того, чтобы заинтересовать любой ценой. Далее, когда повествуется о том, как Наталья с нянькой и своим таинственным женихом приезжают к месту, где тот скрывается, также нагнетается атмосфера тайны: глухой лес, избушка, костры, мрачные бородачи вокруг... Испуганная нянька начинает кричать, что это разбойники – и карамзинский рассказчик молниеносно реагирует: «Теперь мог бы я представить страшную картину глазам читателей, – прельщенную невинность, обманутую любовь, несчастную красавицу во власти варваров, убийц, женою атамана разбойников, свидетельницею злодейств и, наконец, после мучительной жизни, издыхающую на эшафоте под секирою правосудия, в глазах несчастного родителя» – он перечислил все возможные ужасы, которые могли бы возникнуть в сюжете из этой ситуации и... тут же «успокоил» нас: «Нет, любезный читатель, нет! На этот раз побереги слезы свои – успокойся – старушка няня ошиблась – Наталья не у разбойников!».

Шутка здесь не уничтожает сентиментальной интонации, она лишь делает ее богаче – ведь сочувствовать можно не только в беде, но и в радости. Подобная художественная манера отвечала и содержанию повести – жизнерадостной, проникнутой духом юности и надежды – ведь то, что казалось роковым шагом, становится здесь единственной возможностью достичь счастья. Не случайно воздействие этой повести Карамзина на пушкинские произведения («Метель» и «Барышня-крестьянка»), в которых также герои находят свое счастье, даже когда оно, кажется, утрачено навек.

Рубежом в творческом и философском развитии Карамзина все биографы писателя в один голос признают 1793 г. – период резкого обострения политической ситуации во Франции (летом 1793 г. в Париже была установлена якобинская диктатура, что стало сигналом к развертыванию кровопролитного революционного террора, ужаснувшего Европу). Видевший во время своего заграничного путешествия начало революции. Карамзин с чрезвычайным волнением и горечью узнавал об ужасных следствиях того, что когда-то зарождалось прямо у него на глазах. В финале небольшой повести «Афинская жизнь» (1793) писатель сделал автобиографическое отступление, как нельзя лучше рисовавшее его состояние тогда: «Я сижу один в сельском кабинете своем, в худом шлафроке, и не вижу перед собою ничего, кроме догорающей свечки, измаранного листа бумаги и гамбургских газет, которые… известят меня об ужасном безумстве наших просвещенных современников».

Потрясение словно бы раскалывает душу писателя, и воплощением совершившегося внутреннего надлома становятся два его героя – Филалет и Мелодор, «голоса» которых – «голоса души самого Карамзина», с трагической ясностью ощутившего крушение былых надежд, утопической веры в добрую природу человека и возможность разумного переустройства общества на началах добра и справедливости: «Осьмой-надесять век кончается; что же видишь ты на сцене мира? – Осьмой-надесять век кончается, и несчастный филантроп меряет двумя шагами могилу свою, чтобы лечь в нее с обманутым, растерзанным сердцем своим и закрыть глаза навеки. <…> Где люди, которых мы любили? Где плод наук и мудрости? <…> Век Просвещения! Я не узнаю тебя – в крови и пламени не узнаю тебя – среди убийств и разрушения не узнаю тебя!..» («Мелодор к Филалету»). Человек пытается сохранить надежду («Будем, мой друг, будем и ныне утешаться мыслию, что жребий рода человеческого не есть вечное заблуждение и что люди когда-нибудь перестанут мучить самих себя и друг друга» – «Филалет к Мелодору»). Но на чем основать такую веру – вот вопрос, который отныне будет мучительно волновать Карамзина, станет источником таинственной загадочности мира вокруг, да и самой судьбы для его героев.

Наиболее ярким новаторским произведением Карамзина этого периода стала повесть «Остров Борнгольм».По замыслу автора она примыкала к «Письмам русского путешественника», напоминая читателю об уже знакомом герое, так живо сопереживавшем всему, что встречалось на его пути. Он возвращается из Англии в Россию; по пути корабль пристает к берегу, где повествователь встречает таинственного незнакомца. Это был бледный и унылый молодой человек, «более привидение, нежели человек». «Он смотрел на синее море неподвижными черными глазами своими, в которых сиял последний луч угасающей жизни», играл на гитаре и пел таинственную песню о прекрасной, но преступной любви, о страшном наказании и утрате, об острове Борнгольм, куда тщетно стремится его душа, о родительском проклятье...

Законы осуждают

Предмет моей любви,

Но кто, о сердце! Может

Противиться тебе? <...>

Священная природа!

Твой нежный друг и сын

Невинен пред тобою.

Ты сердце мне дала...

Кто он и откуда, рассказчику не удалось узнать, – корабль уплывает и тайна остается нераскрытой. Лишь через несколько дней, когда судно оказалось у берегов Дании, путешественник видит остров Борнгольм и решает сойти на берег в надежде разгадать тайну незнакомца. Он попадает в полуразрушенный замок, хозяин которого – молчаливый седой старик, удрученный таинственной скорбью, и все вокруг проникнуто атмосферой разрушения и скорой смерти: «Везде было мрачно и пусто. В первой зале, окруженной внутри готическою колонадою, висела лампа и едва-едва изливала бледный свет на ряды позлащенных столпов, которые от древности начали разрушаться; в одном месте лежали части карниза, в другом обломки пилястров, в третьем целые упавшие колонны…».

Путешественник находит в саду пещеру-темницу, в которой заключена прекрасная женщина. Она произносит бессвязные речи: я лобызаю руку, которая казнит меня – я все еще люблю того, за которого наказана так ужасно – пусть узнает он об этом в своем изгнанье – конец мой близок... И старец рассказывает путешественнику тайну своей семьи – «тайну страшную!», «ужаснейшую историю <...> которой вы теперь не услышите, друзья мои», – добавляет карамзинский рассказчик. Так практически на полуслове обрывается повесть.

Собственно «сюжет» рассказываемой повествователем-путешественником истории опускается, причем настолько исчерпывающе, что, по существу, здесь оказывается разрушена сама событийная линия повести. Карамзинский рассказчик последовательно сохраняет вводные, эмоционально настраивающие читателя описания – и выводит за пределы текста то, что, собственно, и должно было этими описаниями предваряться – само содержание повествуемой истории, которое могло быть знакомо литературно образованному читателю по многочисленным примерам «готических» романов, бывших необыкновенно популярными в Европе в конце XVIII – начале XIX вв. Заинтриговавшая читателя тайна так и остается нераскрытой, ведь главное здесь – не просто сюжет, но особое настроени

Николай Михайлович Карамзин - замечательный поэт, прозаик и историограф. Он открыл своим соотечественникам «Историю государства Российского». Благодаря многолетнему титаническому труду Карамзина, русские люди узнали о самых отдаленных временах становления страны. Его труд - это не сухие факты и цифры, а жизнь во всем ее многообразии. Карамзин систематизировал, обобщил и художественно оформил колоссальный материал, накопленный летописцами. Писатель сумел донести до современников великий дух патриотизма и самоотверженности первых «строителей» государства русского. Но Николай Михайлович начинал свою деятельность литератора не с исторического жанра. Он привнес в Россию сентиментализм. Его повесть «Бедная Лиза» явилась новым этапом на пути развития русской литературы. После классицизма с характерными для него ограничениями и ходульными героями, сентиментализм явился настоящим откровением. Писатель раскрывает внутренний мир героев, их чувства и переживания. Это уже не слепки с людей, а сами живые и реальные герои. Развивал в своем творчестве Карамзин и жанр исторической повести: «Наталья, боярская дочь», «Марфа-посадница» и другие. Отдал дань Николай Михайлович и поэзии: Веют осенние ветры В мрачной дубраве; С шумом на землю валятся Желтые листья. Поле и сад опустели, Сетуют холмы, Пение в рощах умолкло - Скрылися птички... Странник печальный, утешься: Вянет природа Только на малое время; Все оживится. Его стихи многотемны: он писал о любви и природе, перемене человеческих чувств и о государыне. Не лишены философского смысла его эпиграммы: Что наша жизнь? Роман - кто автор? Аноним Читаем по складам, смеемся, плачем... спим. В небольшой фразе отражена философия жизни, ее многообразие. Что есть жизнь наша? - Сказка. А что любовь?- Ее завязка; Конец печальный иль смешной. Родись, люби - и Бог с тобой! Работал Карамзин и в публицистическом жанре. Его статьи: «О книжной торговле и любви ко чтению в России», «Что нужно автору», «О любви к Отечеству и народной гордости» могут вполне соотнестись с нашим временем, они не менее актуальны для нас, хотя написаны в начале девятнадцатого века. Это лишний раз подчеркивает талант Карамзина, его умение заглянуть в суть вещей, которая мало меняется со временем. Карамзин - наш классик, а ее ценности вечны; наследие Николая Михайловича Карамзина-доказательство тому. В 1791 году после выхода в свет революционной книги А. Н. Радищева, начало печататься описание путешествия другого автора, которое сыграло роль очень важную, но совсем иную в развитии русской литературы. Это были «Письма русского путешественника» молодого писателя Николая Михайловича Карамзина. Карамзин, хотя и был значительно моложе Радищева, принадлежал к той же эпохе русской жизни и литературы. Обоих глубоко волновали одни и те же события современности. Оба были писателями-новаторами. Оба стремились свести литературу с отвлеченно-мифологических высот классицизма, изобразить реальную русскую жизнь. Однако по своему мировоззрению они резко отличались друг от друга, непохожа, а во многом и противоположна была оценка действительности, поэтому столь различно и все их творчество. Сын небогатого сибирского помещика, воспитанник иностранных пансионов, недолгое время офицер столичного полка, Карамзин нашел свое истинное призвание, лишь выйдя в отставку и сблизившись с основателем «Типографической компании» Н. И. Новиковым и его кружком. Под руководством Новикова участвует в создании первого в нашей стране детского журнала «Детское чтение для сердца и разума». В 1789 году Карамзин путешествует по странам Западной Европы. Поездка и послужила ему материалом для «Писем русского путешественника». В русской литературе еще не было книги, которая так живо и содержательно рассказывала о быте и нравах европейских народов, о западной культуре. Карамзин описывает свои знакомства и встречи с выдающимися деятелями европейской науки и литературы; восторженно рассказывает, о посещении сокровищ мирового искусства. Своего рода откровениями для русских читателей были встречающиеся в «Письмах русского путешественника» настроения «чувствительного путешественника». Особую чуткость сердца, «чувствительность» (сентиментальность) Карамзин считал основным качеством, необходимым для писателя. В заключительных словах «Писем...» он как бы намечал программу своей последующей литературной деятельности. Чувствительность Карамзина, напуганного французской революцией, которую он ощущал как предвестие «всемирного мятежа», в конечном счете уводила его от русской действительности в мир воображения. Вернувшись на Родину, Карамзин приступил к изучению «Московского журнала». Помимо «Писем русского путешественника» в нем были опубликованы его повести из русской жизни - «Бедная Ли за» (1792), «Наталья, боярская дочь» и очерк «Флор Силин». В этих произведениях с наибольшей силой выразились основные черты сентиментального Карамзина и его школы. Очень важное значение имело творчество Карамзина для развития литературного языка, разговорного языка, книжной речи. Он стремился создать один язык для книг и для общества. Он освободил литературный язык от славянизмов, создал и ввел в употребление большое число новых слов, таких, как «будущность», «промышленность», «общественность», «влюбленность». В начале XIX века, когда за языковую реформу Карамзина боролась литературная молодежь - Жуковский, Батюшков, Пушкин-лицеист, сам он все больше отходил от художественной литературы. В 1803 году, по его собственным словам, Карамзин «постригается в историки». Последние двадцать с лишним лет своей жизни он посвятил грандиозному труду - созданию «Истории Государства Российского». Смерть застала его за работой над двенадцатым томом «Истории...», рассказывающим об эпохе «смутного времени».

Сочинение на тему «Творчество Н.М.Карамзина» 5.00 /5 (100.00%) 2 votes

Николай Михайлович Карамзин приобрел известность в первую очередь как историограф. Его многотомный труд «История государства Российского» и ныне является источником бесценных сведений за огромный период времени. Благодаря многолетней титанической работе Карамзина русские люди получили возможность узнать о самых отдаленных этапах становления родной страны. Плод его исследования не сухие факты и цифры, а непростая, противоречивая жизнь России. Карамзин систематизировал, обобщил и художественно изложил огромное количество исторических сведений, накопленных летописцами. Историк и писатель, Карамзин вложил в свой труд чувство любви к родине и преклонения перед величием Бога и человека, а равно и ужас перед великими злодеяниями, часто имевшими место в жизни страны и ее правителей.

Однако Н.М.Карамзин начал свою литературную деятельность не с исторических исследований. Именно он явился одним из первых русских писателей-сентименталистов. В повести «Бедная Лиза» писатель продемонстрировал совершенно иной подход к созданию литературного произведения, чем утвердил господствовавший до того классицизм. Принципы сентиментализма коренным образом отличались от раз и навсегда застывших форм классицизма. Писателю-сентименталисту интересны, прежде всего, чувства и переживания героев, их внутренний мир. Классицизм требовал, чтобы герои воплощали в себе какие-либо идеи; их индивидуальные, неповторимые черты характера не были объектом пристального внимания писателей. В произведениях сентименталистов мы находим живых людей. Карамзин обращался и к жанру исторической повести: примером могут служить «Наталья, боярская дочь» и «Марфа-посадница или Покорение Новгорода». Карамзин не был чужд и поэтическому творчеству; мы можем найти в его литературном наследии, например лирическую осеннюю зарисовку.
Поэтическое наследие Карамзина характеризуется многообразием тем, к которым обращался автор: он писал о любви и природе, об изменении человеческих чувств и о государыне. Писал он и эпиграммы, проникнутые философскими раздумьями. В небольшой его фразе подчас отражается глубокая философия жизни, ее смысл и вечная загадка.
Карамзин писал и в публицистическом жанре. Его статьи не потеряли своей современности и в наши дни, хотя были написаны в начале 19 века.
Все вышесказанное свидетельствует о многогранности литературного таланта Карамзина, его глубоком понимании истинной сущности и вещей и явлений, которая мало изменятся во времени. Карамзина по праву можно назвать одним из классиков русской литературы, непреходящая ценность его литературного наследия проверена временем.

СЕНТИМЕНТАЛИЗМ В РОССИИ. - В русской литературе буржуазная сущность европейского С. потеряла свой социальный смысл. Русское дворянство восприняло новый стиль европейской литературы как удобную форму для художественного выражения своих новых запросов. Начавшийся распад феодальных отношений толкал известную часть дворянства в сторону личных интересов, интимных переживаний. Назначение искусства теоретики нового направления видели в том, что оно «должно заниматься одним изящным, изображать красоту, гармонию и распространять в области чувствительного приятные впечатления» (1793, «Что нужно автору?» Карамзина). «Поэзия - цветник чувствительных сердец» - говорил Карамзин. Поэт - «искусный лжец», «находит в самых обыкновенных вещах пиитическую сторону», «описывает те предметы, которые к нему близки и собственною силою влекут к себе его воображение», но это расширение круга явлений, подлежащих ведению поэта, сравнительно с поэтикой классицизма ограничено требованием: «молодому питомцу Муз лучше изображать в стихах первые впечатления любви, дружбы, нежных красот природы, нежели разрушение мира, всеобщий пожар Натуры и пр. в сем роде» (из предисловия ко 2-й книжке «Аонид», 1796). В жанре элегии разрабатывались темы любви, дружбы, сельской натуры с нарочитым вкусом к «чувствительным» сюжетам. Меланхолия - «нежнейший перелив от скорби и тоски к утехам наслажденья» - считается настроением «милее всех искусственных забав и ветренных утех». Мысли о кладбище, размышления на кладбище ночью при луне с воспоминаниями об Юнге, Оссиане, Грее типичны для меланхолика, любующегося слезой своей и прославляющего творца вселенной. Идиллические воспоминания о прошедшем, розовые мечты о будущем, о власти провидения входят в душевный багаж поэта-сентименталиста, признавшего, что разум, к-рый революционная буржуазия во Франции провозгласила могучей силой обновления мира, недостаточен и что воспитывать надо «сердце» - «виновник дел великих, дел благородных». Лирика Карамзина (см.), Жуковского (см.), И.Дмитриева (см.), Капниста, Нелединского-Мелецкого (см.), Кайсарова, Карабанова, П.Львова, А.Турчаниновой, сотрудников «Московского журнала», «Вестника Европы», «Ипокрены, или утех любословия», «Чтения для вкуса, разума и чувствований» и т.п. насыщена указанной тематикой. Культ природы, натуры вызвал особый жанр путешествий. «Письма русского путешественника» Карамзина с припоминанием «чувствительного, доброго, любезного Стерна» сделались образцом, к-рому следовали многочисленные «чувствительные путешественники» - Невзоров («Путешествие в Казань, Вятку и Оренбург в 1800», М., 1803), Шаликов («Путешествие в Малороссию», М., 1803), В.Измайлов («Путешествие в полуденную Россию», 1800-1802), М.Гладкова («Пятнадцатидневное путешествие пятнадцатилетнего, писанное в угождение родителям и посвящаемое пятнадцатилетнему другу», П., 1810) и т.д. Цель путешествий - «исповедь о себе», «беседа с самим собою и с друзьями о происшествиях мира, о судьбе земных народов, о собственных чувствах». Наряду с описаниями чувствительных эмоций, то и дело возникающих у путешественников, с повторением тематики, сентиментальной лирики (меланхолия, мечта, кладбище и пр.) жанр путешествий вводил в читательский оборот сведения о разнообразных частях света, о памятниках культуры, о выдающихся людях (Карамзин в «Письмах» о Гердере, Виланде, Канте и др.). Из-за чувствительных тирад о натуре и мечтах «под током речек» редко выступала безотрадная картина подлинной жизни, зато трезвая политика великодержавного помещика наглядно проявлялась в сочинениях В.Измайлова, защищавшего колонизаторскую деятельность в Крыму, или П.Сумарокова в «Досугах крымского судьи, или втором путешествии в Тавриду» (1803), предлагавшего выселить татар из Крыма. «История несчастий рода человеческого», входила в программу сентиментальной беллетристики, где две струи - «ужасное» и «чувствительное» - сливались в один поток трогательных эмоций, вызванных несчастной судьбой кого-либо из героев, героинь или «страшными» эпизодами. Роман Гнедича «Дон Коррадо де Геррера, или дух мщения и варварства гишпанцев» (1803) и повесть Карамзина «Бедная Лиза» (1792) наиболее типичны в этом жанре. Повести под заглавием «Бедная Лилла» (1803), «Бедная Маша» (1803), «Несчастная Маргарита» (1803), «Обольщенная Генриетта», «История бедной Марьи», «Несчастные любовники» и пр. вызывали «нежные чувства» сочувствия к «бедным», но пейзанский колорит в изображении крестьянской или мещанской жизни, мелодраматические эффекты заслоняли правду жизни и тем самым вскрывали «мир существенности» крайне ограниченно действительностью. Слабые ростки правдоподобия заметны и в так называемом историческом романе сентиментальной школы. Попытки на основании документов, семейной хроники, предания нарисовать прошлое облекались в форму привычной идиллии или фантастики: «Наталья боярская дочь» (1792), «Марфа Посадница или покорение Новгорода» (1803) Карамзина, «Рюрик» А.М.-ского (1805), «Ксения Княжна Галицкая» (1808), следуя иногда довольно точно мелким фактам исторического характера, давали ложную идеализацию давно прошедшего. Та же линия сглаживания противоречий социальной жизни, идиллического отношения к действительности в сентиментальной драматургии, насыщенной «коцебятиной»: Ильин, автор драмы «Лиза, или торжество благодарности» (1801), «Великодушие или рекрутский набор» (1803); Федоров, автор пьесы «Лиза, или следствие гордости и обольщения» (1804); Иванов, автор пьесы «Награжденная добродетель, или женщина, каких мало» (1805), и пр. Все элементы сентиментального стиля подчинены были одному художественному принципу: «Слог, фигура, метафора, образы, выражения - все сие трогает и пленяет тогда, когда одушевляется чувством» (Карамзин, Что нужно автору?, 1793). Работа над языком должна была содействовать «обрабатыванию сердца». Изящная речь, чуждая просторечья, провинциализмов, церковно-славянизмов, построенная по образцу французских писателей - «образцов тонкости и приятности в слоге» (Карамзин), легла в основу реформы литературного языка в школе Карамзина. Отбор слов, грамматические формы, синтаксические структуры ломали церковнокнижную стихию литературного языка, превращая его в орудие борьбы дворянской интеллигенции против архаических форм. Благодаря этому, а также благодаря некоторому расширению тематики С. в России имел известное прогрессивное значение. Политические события, с начала XIXв. вызывавшие под воздействием европейской жизни сложную реакцию в общественной действительности России, содействовали ускорению конца сентиментального направления. Русский С. стал разлагаться, попадая отдельными стилевыми тенденциями во вновь слагавшиеся литературные направления или совсем прекращая свое существование. «Было время, когда всякой хотел славы сентиментального; наступило другое - и всякой старается кстати и некстати сказать и написать - умно или глупо, нужды нет! эпиграмму против сентиментального», констатировала положение дел на лит-ном фронте «Аглая» в 1808. Элементы некоторой чувствительности в дальнейшем развитии русской литературы вошли в столь далекие по существу от С. течения, что их наличие в творчестве авторов «Станционного смотрителя» или «Шинели» или «Бедных людей» нужно рассматривать как явления совершенно иного исторического и эстетического значения.

В конце XVIII века русские дворяне пережили два крупнейших исторических события - крестьянское восстание под предводительством Пугачева и Французскую буржуазную революцию. Политический гнет сверху и физическое уничтожение снизу - таковы были реальности, ставшие перед русскими дворянами. В этих условиях прежние ценности просвещенного дворянства претерпели глубокие перемены.

В недрах русского просветительства рождается новая философия. Рационалисты, полагавшие разум главным двигателем прогресса, пытались изменить мир через внедрение просвещенных понятий, но при этом забыли про конкретного человека, его живые чувства. Возникла мысль, что просвещать надо душу, сделать ее сердечной, отзывчивой на чужую боль, чужие страдания и чужие заботы.

Карамзин и его сторонники утверждали, что путь к счастью людей и всеобщему благу - в воспитании чувств. Любовь и нежность, как бы переливаясь из человека в человека, превращаются в добро и милосердие. "Слезы, проливаемые читателями, - писал Карамзин, - текут всегда от любви к добру и питают его".

На этой почве зарождается литература сентиментализма, для которой главное - внутренний мир человека с его нехитрыми и простыми радостями. близким дружеским обществом или природой. При этом устанавливается теснейшая связь между чувствительностью и моралью. Конфликты между простыми людьми, "чувствительными" героями и господствующей в обществе моралью достаточно остры. Они могут заканчиваться гибелью или несчастьем героя.

В прозе типичными формами сентиментализма стали повесть и путешествие. Оба жанра связаны с именем Карамзина. Образцом жанра повести для русского читателя стала "Бедная Лиза", а путешествия - его "Письма русского путешественника".

Популярность "Бедной Лизы" не ослабевала в течение нескольких десятилетий. Она и сейчас читается с живым интересом. Повесть написана от первого лица, за которым подразумевается сам автор. Перед нами рассказ-воспоминание. Герой-автор сначала подробно сообщает о себе, о любимых местах в Москве, которые влекут его и которые он охотно посещает. Это настроение включает и романтичность ("великолепная картина, особливо когда светит на нее солнце; когда вечерние лучи его пылают на бесчисленных златых куполах, на бесчисленных крестах, к небу возносящихся!"), и пасторальность ("Внизу расстилаются тучные, густозеленые, цветущие луга"), и мрачные предчувствия, навеянные монастырским кладбищем и рождающие мысли о смертной доле человека.

Печальная история Лизы рассказана устами автора-героя. Вспоминая о семье Лизы, о патриархальном быте, Карамзин вводит знаменитую формулу "и крестьянки любить умеют!", которая по-новому освещает проблему социального неравенства. Грубость и невоспитанность душ - не всегда удел бедняков.

Карамзин с полнотой и подробностями описывает смену настроений Лизы от первых признаков вспыхнувшей влюбленности до глубокого отчаяния и безысходного страдания, приведшего к самоубийству.

Лиза не читала никаких романов, и ей не приходилось раньше переживать этого чувства даже в воображении. Поэтому сильнее и радостнее открывалось оно в сердце девушки при ее встрече с Эрастом. С каким необыкновенным возвышенным чувством описывает автор первую встречу молодых людей, когда Лиза угощает Эраста свежим молоком. "Незнакомец выпил - и нектар из рук Гебы не мог показаться ему вкуснее". Лиза влюбляется, но вместе с любовью приходит и страх, она боится, что гром убьет ее, как преступницу, ибо "исполнение всех желаний есть самое опасное искушение любви".

Карамзин намеренно уравнял Эраста и Лизу в общечеловеческом плане, - они оба натуры, способные к богатым душевным переживаниям. Вместе с тем Карамзин не лишил героев индивидуальности. Лиза - дитя природы и патриархального воспитания. Она чиста, наивна, бескорыстна и потому менее защищена от внешней среды и ее пороков. Ее душа открыта естественным порывам чувств и готова предаться им без размышлений. Цепь событий приводит к тому, что Эраст, проигравшись в карты, должен жениться на богатой вдове, а Лиза, покинутая и обманутая, бросается в пруд.

Заслуга Карамзина состояла в том, что в его повести нет злодея, а есть обыкновенный "малый", принадлежащий к светскому кругу. Карамзин первым увидел этот тип молодого дворянина, в какой-то степени предшественника Евгения Онегина. "Эраст был довольно богатый дворянин, с изрядным умом и добрым сердцем, добрым от природы, но слабым и ветреным. Он вел рассеянную жизнь, думал только о своем удовольствии, искал его в светских забавах, но часто не находил: скучал и жаловался на судьбу свою". Доброе от природы сердце роднит Эраста с Лизою, но в отличие от нее он получил книжное, искусственное воспитание, его мечтания безжизненны, а характер испорчен и нетверд.

Не снимая вины с Эраста, писатель сочувствует ему. Пороки героя коренятся не в его душе, а в нравах общества, считает Карамзин. Социальное и имущественное неравенство разлучает и губит хороших людей и становится препятствием для их счастья. Поэтому повесть заканчивается умиротворяющим аккордом.

"Бедная Лиза" вызвала целую волну подражаний: "Бедная Маша" Измайлова, "Александр и Юлия" Львова, "Обольщенная Генриетта" Свечинского и множество других. Разнообразные по своему характеру, произведения эти группируются по способу выражения "чувствительности". Одни авторы предпочитают раскрывать свое сердце, отвлекаясь от какого-либо сюжета. Другие, напротив, используют сюжет с множеством конфликтов и коллизий. Появились также произведения "умозрительные", в которых обосновывалась польза сентиментального воспитания. Примером таких сочинений служила повесть Георгиевского "Евгения, или Письма к другу". Герой пишет письма к другу, в которых сообщает, как он женился, как он и жена рассуждают о воспитании сына. Письма передают не столько внешнюю канву событий, сколько напряженную внутреннюю жизнь героя.

В 1810-е годы обнаруживаются признаки кризиса сентиментализма.

Появилось много подражателей и эпигонов, упростивших философский смысл представлений Карамзина и его сторонников. Ложная чувствительность, выспренный и напыщенный язык усиливали недовольство читателей сентиментальной повестью.

Однако надо сказать, что стилистические штампы и витиеватый слог свойственны всем писателям данного направления. Проза в те годы только еще искала свой стиль. Выражение психологических состояний человека представляло огромную трудность из-за необработанности русского литературного языка.

В этих условиях образцом для выражения эмоционального состояния служил язык поэзии. Поэтому особенности языка поэзии прямо переносились в прозу, и писатели старались писать прозу так, как пишут стихи. Но это порождало "сладость" стиля, над которыми сами же писатели иронизировали. Так, автором "массового" сентиментализма был П.Шаликов. Поэт Туманский писал о нем:

Дитя пастушеской натуры

Писатель Нуликов так сладостно поет,

Что уж пора б ему назваться без хлопот

Кондитером литературы.

Но жизнь жанра не завершилась. Что касается путешествия, вобравшего в себя повесть, историю, мемуары, политический очерк, бытовую сценку, то оно приобрело другие литературные формы: роман приключений, роман путешествий, путевой очерк. Глубина содержания путешествия определялась теперь всем духовным миром автора. Лучшие произведения русских пиcателей в жанре путешествия - "Письма русского офицера" Ф. Глинки, путевая публицистика В. Кюхельбекера, "Путешествие в Арзрум" А. Пушкина, "Фрегат Паллада" И. Гончарова - отвечают новым читательским ожиданиям, так как в них представлена личность путешественника-собеседника.

Сентиментальная повесть содействовала гуманизации общества, она вызвала неподдельный интерес к человеку. Любовь, вера в спасительность собственного чувства, холод и враждебность жизни, осуждение общества - со всем этим можно встретиться, если перелистать страницы произведений русской литературы, и не только XIX в., но и века двадцатого.

Черты сентиментализма (слайд №10)

Уход от прямолинейности классицизма в обрисовке характеров и их оценке;

Подчеркнутая субъективность подхода к миру;

Культ чувства;

Культ природы;

Культ врожденной нравственной чистоты, неиспорченности;

Утверждается богатый духовный мир представителей низших сословий.

Особенности русского сентиментализма (слайд №11)

Выраженный просветительский характер;

Сильная дидактическая установка;

Активное совершенствование литературного языка посредством введения в него разговорных форм.

В 1791 году после выхода в свет революционной книги А. Н. Радищева, начало печататься описание путешествия другого автора, которое сыграло роль очень важную, но совсем иную в развитии русской литературы. Это были “Письма русского путешественника” молодого писателя Николая Михайловича Карамзина. Карамзин, хотя и был значительно моложе Радищева, принадлежал к той же эпохе русской жизни и литературы. Обоих глубоко волновали одни и те же события современности. Оба были писателями-новаторами. Оба стремились свести литературу с отвлеченно-мифологических высот классицизма, изобразить реальную русскую жизнь. Однако по своему мировоззрению они резко отличались друг от друга, непохожа, а во многом и противоположна была оценка действительности, поэтому столь различно и все их творчество. Сын небогатого сибирского помещика, воспитанник иностранных пансионов, недолгое время офицер столичного полка, Карамзин нашел свое истинное призвание, лишь выйдя в отставку и сблизившись с основателем “Типографической компании” Н. И. Новиковым и его кружком. Под руководством Новикова участвует в создании первого в нашей стране детского журнала “Детское чтение для сердца и разума”. В 1789 году Карамзин путешествует по странам Западной Европы. Поездка и послужила ему материалом для “Писем русского путешественника”. В русской литературе еще не было книги, которая так живо и содержательно рассказывала о быте и нравах европейских народов, о западной культуре. Карамзин описывает свои знакомства и встречи с выдающимися деятелями европейской науки и литературы; восторженно рассказывает, о посещении сокровищ мирового искусства. Своего рода откровениями для русских читателей были встречающиеся в “Письмах русского путешественника” настроения “чувствительного путешественника”. Особую чуткость сердца, “чувствительность” (сентиментальность) Карамзин считал основным качеством, необходимым для писателя. В заключительных словах “Писем...” он как бы намечал программу своей последующей литературной деятельности. Чувствительность Карамзина, напуганного французской революцией, которую он ощущал как предвестие “всемирного мятежа”, в конечном счете уводила его от русской действительности в мир воображения. Вернувшись на Родину, Карамзин приступил к изучению “Московского журнала”. Помимо “Писем русского путешественника” в нем были опубликованы его повести из русской жизни - “Бедная Ли за” (1792), “Наталья, боярская дочь” и очерк “Флор Силин”. В этих произведениях с наибольшей силой выразились основные черты сентиментального Карамзина и его школы. Очень важное значение имело творчество Карамзина для развития литературного языка, разговорного языка, книжной речи. Он стремился создать один язык для книг и для общества. Он освободил литературный язык от славянизмов, создал и ввел в употребление большое число новых слов, таких, как “будущность”, “промышленность”, “общественность”, “влюбленность”. В начале XIX века, когда за языковую реформу Карамзина боролась литературная молодежь - Жуковский, Батюшков, Пушкин-лицеист, сам он все больше отходил от художественной литературы. В 1803 году, по его собственным словам, Карамзин “постригается в историки”. Последние двадцать с лишним лет своей жизни он посвятил грандиозному труду - созданию “Истории Государства Российского”. Смерть застала его за работой над двенадцатым томом “Истории...”, рассказывающим об эпохе “смутного времени”.

17. Проза Н. Карамзина: проблематика, поэтика

Доминантой «человеческой природы» сентиментализм объявил чувство, а не разум, что отличало его от классицизма. Сентиментализм идеалом человеческой деятельности полагал не «разумное» переустройство мира, а высвобождение и совершенствование «естественных» чувств. Его герой более индивидуализирован, его внутренний мир обогащается способностью сопереживать, чутко откликаться на происходящее вокруг.

Публикация этих произведений имела большой успех у читателей того времени, «Бедная Лиза» вызвала множество подражаний. Сентиментализм Карамзина оказал большое влияние на развитие русской литературы: от него отталкивался, в том числе, романтизм Жуковского, творчество Пушкина.

Если не считать подготовительного периода литературной работы К. до его путешествия за границу, вся его деятельность как писателя-беллетриста и даже журналиста замыкается в короткий период с 1791 по 1803гг.; после этого времени 23 г. его жизни ушли на «Историю Государства Российского». К. уже в 1790-х гг. выступает в роли учителя и вождя литературы. Влияние его было огромно; представители самых разных умственных течений в русском обществе открыто признавали это влияние, говорили об увлечении К., через которое они прошли.

Выдающимся отражением Сентиментализма в русской литературе являются «Письма русского путешественника» Карамзина (1797-1801). Автор «Писем» не скрывает своего восторженного отношения к Стерну, неоднократно упоминает о нём, в одном случае цитирует отрывок из «Тристрама Шэнди». В чувствительных обращениях к читателю, субъективных признаниях, идиллических описаниях природы, восхвалениях простой, непритязательной, нравственной жизни, обильно проливаемых слезах, о которых автор каждый раз сообщает читателю, сказывается одновременно влияние Стерна и Руссо, которым также восторгался Карамзин. Приехав в Швейцарию, путешественник видит в швейцарцах каких-то детей природы, чистых душою пастухов, живущих в стороне от соблазнов суетной городской жизни. «Для чего не родились мы в те времена, когда все люди были пастухами и братьями!» - восклицает он по этому поводу.

«Бедная Лиза» Карамзина - также прямой продукт влияния западноевропейского сентиментализма Автор подражает Ричардсону, Стерну, Руссо; совершенно в духе гуманного отношения лучших представителей сентиментализма к их несчастным, гонимым или безвременно погибающим героиням Карамзин старается растрогать читателя судьбою скромной, чистой крестьянской девушки, сгубившей свою жизнь из-за любви к человеку, который безжалостно покидает её, нарушив своё слово.

В литературном отношении «Бедная Лиза», как и другие повести Карамзина, - произведение довольно слабое; русская действительность почти не отразилась в ней или изображена неточно, с явною склонностью к идеализации и приукрашению. Тем не менее, благодаря своему гуманному, мягкому колориту эта повесть, заставившая широкий круг читателей проливать слезы над судьбою совершенно незаметной, скромной героини, составила эпоху в истории русской повествовательной литературы и оказала довольно благотворное, хотя и непродолжительное влияние на читающую публику. Даже в повести «Наталья, боярская дочь» (1792), сюжет которой взят из старой русской жизни, сентиментальному элементу принадлежит первое место: старина идеализирована, любовь носит томный и чувствительный характер. Сочинения Карамзина вскоре стали предметом подражания.