Раздавил бабочку изменил будущее фильм. Фэнтези, фантастика, игры
На этой неделе на 92-м году жизни скончался американский писатель Рэй Брэдбери. Еще раньше кончилась эпоха, свидетелем и выразителем которой он был. Вспомним некоторые ее страхи и уроки.
Красная угроза
Рэймонд Дуглас Брэдбери родился на пике первой волны «красной истерии» в США (1917-1920), а как писатель окончательно сформировался в годы Второй Мировой и последовавшего за ним маккартизма. Это было время, когда одного только подозрения в коммунистических симпатиях было достаточно, чтобы лишиться работы и подвергнуться нешуточному общественному остракизму. В 1940 г. был принят знаменитый федеральный «Акт о регистрации иностранцев», или «Акт Смита», при помощи которого власти преследовали неблагонадежных иностранцев, а также профсоюзные и левые движения всех мастей. На протяжении 40-х в стране один за другим проходят «процессы о подстрекательстве к мятежу»; в 47-м году владельцы крупнейших голливудских студий впервые составляют так называемый «черный список» лиц, которым запрещено заниматься профессиональной деятельностью ввиду их политических взглядов (или инкриминируемых им политических взглядов) – этот пресловутый Hollywood blacklist просуществует до 60-х и сохранит свое негласное влияние и в дальнейшем.
Под вопросом: хлорфторуглероды, используемые в холодильниках и аэрозолях. Какова будет судьба человечества после истощения природных ресурсов? Вопрос такой же риторический, как и апокалиптический. Минералы, особенно металлы, первыми появились в списке сырья на этапе истощения.
Нефть и газ должны были разделить ту же участь. Вскоре перенаселение планеты неизбежно приведет к голоду: этот обнадеживающий прогноз повторялся в течение нескольких десятилетий, пугая самые чувствительные существа. Когда научная фантастика пугает реальный мир.
Брэдбери никогда не был бездумным переносчиком социальных фобий времени, но и полной независимостью от них, как и любой другой человек, не отличался. Тем более интересно, что антикоммунистических взглядов писатель, судя по всему, никогда не разделял. Скорее, наоборот, ощущал неприязнь к капиталистической системе. Что и обусловило симпатии к нему советских издательств.
Авторы научной фантастики являются чемпионами апокалиптических предсказаний. В своих литературных фантазиях они часто предсказывали конец миру для человечества, но читатели, как правило, объясняли все свои изобретения своим богатым воображением. Еще один фатальный день для человечества был предсказан, потому что «Один» испытывал мистический ужас, когда видел «число зверя» в календаре.
Голливуд также не позволил предмету пойти с римейком «Проклятия», выпущенного 6 июня. Апокалипсис, замеченный наукой. Некоторые из них приняли научный подход к апокалипсису. Затем кемпинг отложил дату до 21 октября. Известный физик Стивен Хокинг также предсказал конец человечества и предупредил о прибытии инопланетян, которые могут захотеть захватить наши природные ресурсы.
Технократизм
В предвоенные годы многие американские футурологи и фантасты, особенно левого толка, прошли через увлечение технократизмом – всевозможными планами построения справедливого, или даже идеального, общества. По мысли технократов, социум, подчиненный плановой экономике и научным (а то и паранаучным) методам, будет обречен на процветание. Справедливости ради, о феномене тоталитаризма в те годы было известно еще довольно мало – как и о гитлеровских экспериментах, подорвавших доверие к культу чистой, ничем не сдерживаемой науки. Не миновал это увлечение и молодой Брэдбери, однако оказалось оно на удивление кратковременным. Выпустив несколько номеров фэнзина Futuria Fantasia, начинающий писатель охладел к этой теме: литература окончательно одержала в нем верх над амбициозной социальной инженерией; а некритический восторг перед достижениями научно-технического прогресса – глубоким скепсисом в его отношении.
Согласно верованиям майя, четыре цикла, или солнце, прошли с момента создания человечества, и каждый заканчивается почти полным разрушением цивилизации. «Пятое солнце» должно было лечь на 21 декабря. Угрозы из космоса. Кометы и астероиды являются одними из самых распространенных мотивов в предсказании конца света. Комета Галлея является самой популярной среди пессимистов среди космических летающих объектов. Земля предсказывает катастрофы всех видов.
Некоторые американские предприниматели воспользовались возможностью продавать таблетки «Кометы», чтобы защитить себя. Между Землей и небесными телами уже есть несколько потрясений. Если бы Апофис прошел мимо, то в следующий раз, когда на Землю попадет гигантский астероид, будет 16 марта. Согласно расчетам американских исследователей, каждый живущий тогда будет уничтожен.
«– Я пытаюсь представить себе, – сказал Монтэг,– о чём думает пёс по ночам в своей конуре? Что он, правда, оживает, когда бросается на человека? Это даже как то страшно.
–Он ничего не думает, кроме того, что мы в него вложили.
– Очень жаль,– тихо сказал Монтэг.– Потому что мы вкладываем в него только одно – преследовать, хватать, убивать. Какой позор, что мы ничему другому не можем его научить!
Мнения, выраженные в этом содержании, являются исключительной ответственностью автора. Мы публикуем текст Алессандро Ромео о вложенных повествованиях. Особенность приквела - знать окончание. Важно, в отличие от обычного, не то, как история закончится, но как она придет к тому результату, который мы уже знаем. Все, в приквеле, является одной из основ истинной истории, той, в которой мы идентифицировали себя раньше и которая начала все. Не только потому, что он дает легкую иллюзию предвосхищения хода событий - следовательно, очевидно, что короткое замыкание связано с тем, что будущее того, что вы видели в приквеле, уже было замечено в прошлом, - а также его способность давать толщину отношения, которые произошли между нами и персонажами.
Брандмейстер Битти презрительно фыркнул.
– Экий вздор! Наш пёс – это прекрасный образчик того что может создать человеческий гений. Усовершенствованное ружьё, которое само находит цель и бьёт без промаха.
– Вот именно. И мне, понимаете ли, не хочется стать его очередной жертвой,– сказал Монтэг».
Земля в иллюминаторе
Расцвет писательской карьеры нашего героя приходится на первые десятилетия освоения космоса, и как фантаст Брэдберри не мог избежать эту тему – сколь огромную, столь и многогранную. Его произведения затрагивают и вопросы общения человечества с инопланетными цивилизациями, и аспекты вынужденной эмиграции (в результате, скажем, мировой войны) на другие планеты, и прочие проблемы освоения космических пространств. Большинство из этих тем можно встретить в «Марсианских хрониках», посвященных колонизации Марса, борьбе с его обитателями и предстоящей Третьей мировой войне. Все эти темы, как мы знаем, подхватят вскоре и литература, и кинематограф.
Чувство приквела должно дать возможность войти в близость наших героев, расследовать их прошлое, их секреты и их незавершенность. Быстро знать свою предыдущую жизнь. Тем не менее, как и сегодня, эти же методы казались настолько необходимыми, чтобы повествование становилось эмоциональной опорой самого повествования. Разница с прошлым заключается в том, что часто это не более чем повествование, которое использует какую-то технику для лучшей работы, но повествование, которое основывает свою идентичность на этой технике.
Время изменяет вещи, а не слова. Показ своевременного проскальзывания через изображения намного проще, чем рассказывать об этом в книге. На экране достаточно модификация какой-то соматической черты или простое присутствие человека, которого мы видели, чтобы умереть незадолго до выброса пули.
Единственное, что Брэдбери никак не смог предвидеть, так это нынешнего охлаждения землян к освоению космоса. Вот прогноз, сделанный писателем в начале 90-х в интервью российскому корреспонденту: «Не пройдет и тридцати лет, как мы высадимся на Марсе. И вы, в России, будете в этом деле с нами. Я ни секунды не сомневаюсь, что так будет. Помяните мое слово. Сохраните экземпляр газеты с этим интервью и покажите его году эдак в 2017 вашему сыну. Он оценит справедливость моего прогноза».
Чувство, что это не случайно, что эти методы работают так эффективно на нас в эти годы, достаточно ясны и, возможно, раскрывает некоторые проблески о ближайшем будущем повествования. Постмодернистская фигура находится в ироническом и гипералитическом отряде, с которым он описал реальность. По мнению некоторых, этот отряд должен будет пройти этап восстановления эмоциональной последовательности, который позволит нам восстановить владение рассказами, которые мы пишем, без необходимости плавать. Речь идет не о том, чтобы описать характеристики этой связности и не «травить» ее, объясняя, куда она должна идти, и каким образом: только признать ее в эффективности определенных повествований, которые работают, принести Пулитцеру домой или гвоздь наполовину мир перед телевизором и, похоже, извлекает силу и последовательность из временной связи между действиями, их причинами и их последствиями.
Иноплатетяне
В отличие от наших будней, начало эры покорения космоса сопровождалась оживленным обсуждением предстоящих (или уже наступивших) контактов жителей Земли с инопланетными созданиями. Брэдбери не был ксенофобом, а потому инопланетяне в его книгах бывают как враждебными, так и миролюбивыми. Некоторые из них стремятся завладеть человеческим телом, чтобы обрести полноценную жизнь («Уснувший в Армагеддоне»); иных издалека не отличить от человека: «Город пуст, сэр, но среди холмов мы обнаружили местных жителей. Марсиан. У них очень темная кожа. Глаза желтые. Встретили нас очень приветливо. Мы с ними немного потолковали. Они быстро усваивают английский. Я уверен, сэр, с ними можно установить вполне дружеские отношения» («Были они смуглые и золотоглазые»).
Между эффектом бабочки Рэя Брэдбери или «Возвращением к будущему и времени» в качестве цирковой тюрьмы Джетса Криса Маркера, армия Двенадцати обезьян Терри Джиллиан или Донни Дарко, существует ряд типов что чрезвычайно сложно каталогизировать. Практическое различие может быть таким: с одной стороны, путешествие времени как темы, а с другой - путешествие во времени в качестве описательной техники. Они не являются взаимоисключающими, но вторая типология больше связана с нашей эпохой, одержимой любопытным прошлым и настоящим взаимодействием, и нас интересуют по существу две причины: она не предполагает наличие научно-фантастических тем и предполагает переход со временем повествовательной точки зрения, но не символов.
Апокалипсис: до
Сами по себе апокалиптические прогнозы человечеству известны с глубокой (как минимум, библейской) древности, но мысленный взор жителей второй половины XX века был озарен двумя памятными ядерными грибами, однажды выросшими над Японией. После них перспектива светопреставления перестала быть чисто теологической, став также и технологической (не говоря уже – пугающе близкой). Значение Брэдбери в том, что он осознал в отношении технологического апокалипсиса две очень важные вещи. Первое – человеческая природа глубже страха смерти, и даже под угрозой уничтожения современный человек не в состоянии отказаться от своих пороков и желаний. И второе – нет смысла накануне Армагеддона пытаться что-то судорожно исправить. Ни грешникам, ни праведникам. Поздно. Смирение и осознание его как час расплаты – вот наш удел в преддверии тотального уничтожения. «Он выпрямился, испытующе посмотрел на жену:
Перемещение - точка зрения. Повествование теряет свою линейность и становится фрагментарным. Идея о том, что эти «новые» повествовательные модели возникают в распространении гипертекста, является разумной идеей, так как разумно противопоставить этот аргумент тому факту, что в периоды, когда гипертекст все еще был абстрактным понятием, вы испытали фрагментарные описательные формы, которые, таким образом, исключали бы прямой вывод этих описаний из гипертонии. Среди достижений Интернета - визуально воспринимать эффекты потока времени на вещи, на воображаемую и на нас.
– Боишься?
– Нет. Я всегда думала, что будет страшно, а оказывается – не боюсь.
– А нам вечно твердят про чувство самосохранения – что же оно молчит?
– Не знаю. Когда понимаешь, что все правильно, не станешь выходить из себя. А тут все правильно. Если подумать, как мы жили, этим должно было кончиться» («Завтра конец света»).
Как это ни парадоксально, но и наоборот: удобно разместить крупнейший исторический архив, который человечество когда-либо значительно ослабило ностальгический эффект потери, непоправимого отсутствия, что случайное открытие находок из более или менее отдаленных времен осуществлялось в большей степени, чем до Интернета. С одной стороны, это похоже на то, что эта возможность породила странную форму самодостаточной ностальгии, с другой стороны, она словно опустела от смысла, превратив ее в торговлю цитатами.
На более поверхностном уровне интернет - но это речь со всеми СМИ - действовал вовремя и наше восприятие времени хотя бы двумя другими способами: постоянно демонстрируя нам фактические одновременные события и обучая нас принимать этот факт это время постоянно действует на вещи.
Апокалипсис: после
Тому, кто погружен в апокалиптические фантазии, не миновать и постапокалиптических видений. Безлюдные руины некогда неспящих мегаполисов; пейзажи и сооружения, пережившие человека; памятники цивилизации, предоставленные самим себе — все эти картины, не раз проносившиеся перед мысленным взором писателя, чаще всего символизировали бессмысленное торжество техники, победившей своего безумного создателя.
Как вспоминает Де Керкхове, великая жертва технологий, от прессы, - это орал. Архивы защищают память, но препятствуют повествованию. Маззуччелли, по губам Кальвина, композитор, который в Астериосе Полип разрушает сентиментальную жизнь Астериоса, говорит: «Одновременность - сознание того, как все происходит одновременно, - это один из аспектов современной жизни».
Каждый выстрел сдвигается на задний план некоторыми из персонажей, которые впоследствии станут центральными. Одновременность кажущихся несвязанными событиями является необходимым условием погружения воспоминания, когда он показывает, как за этой очевидной жертвой лежит фундаментальная связь с тем, что происходит дальше. Тем не менее, более глубокое качество флешбека не определяется причинным эффектом, а временным значением, которое подразумевает флэшбэк.
Сюжет рассказа «Будет ласковый дождь» (вошедшего в «Марсианские хроники») начинается сразу после ядерного смерча, погубившего на планете все живое, за исключением немногих птиц. Лишь один дом чудом уцелел, и его «автоматические системы» продолжают как ни в чем не бывало заниматься ежедневными делами: готовить завтрак, убираться, заправлять кровати, мыть посуду… И постоянно «разговаривать» (напевая, нашептывая, скандируя) с хозяевами, от которых остались лишь белые тени на почерневшей от атомной вспышки стене. Впрочем, случайный пожар, несмотря на усилия роботов, постепенно пожирает и этот единственный дом. «На востоке медленно занимался рассвет. Только одна стена осталась стоять среди развалин. Из этой стены говорил последний одинокий голос, солнце уже осветило дымящиеся обломки, а он все твердил: Сегодня 5 августа 2026 года, сегодня 5 августа 2026 года, сегодня…».
Затем одновременность становится последним моментом перед реальной историей, той, в которой все еще, в последний раз, нетронутым. В 1960-х годах средства массовой информации транслировали слово «одновременность» в моде и вдохновляли призыв Маклюэна отказаться от статической линейности, на которой Запад затуманился, чтобы охватить хаос СМИ, неся непрерывный поток информации что позволило бы нам реализовать утопию расширенного сенсорного опыта. По мере того, как содержание возрастает, потребность в центральном аргументе, туловище, чтобы завинтить ветви диска, несколько уменьшается, и он поражает очарование более сентиментального и логичного взаимодействия, которое является основой гипертекстовой концепции, концепция о том, что в 60-х годах начали принимать нынешние коннотации.
Тоталитаризм
Всемирная история богата и случаями массового геноцида, и кровавыми тираниями, но тоталитаризм в масштабах государства – фирменное ноу-хау XX века. Свидетель большевизма, итальянского фашизма, национал-социализма, сталинизма, движения красных кхмеров и чучхе, Брэдбери оставил много антиутопических произведений. Одно из них – роман «451 градус по Фаренгейту» (1953), который сам автор сравнивал с другим знаменитым шедевром антиутопического направления – «1984» Джорджа Оруэлла. Само название романа отсылает к уровню температуры, при котором воспламеняется бумага и начинают загораться книги. Это исключительно важная метафора для Брэдбери – тоталитаризм, в какие бы одежды ни рядился, начинается с преследования за инакомыслие; и вершина этого процесса – уничтожение книг, этих беззащитных свидетельств разнообразия человеческого опыта. «Мы тоже сжигаем книги. Прочитываем книгу, а потом сжигаем, чтобы её у нас не нашли. Микрофильмы не оправдали себя. Мы постоянно скитаемся, меняем места, плёнку пришлось бы где-нибудь закапывать, потом возвращаться за нею, а это сопряжено с риском. Лучше всё хранить в голове, где никто ничего не увидит, ничего не заподозрит. Все мы – обрывки и кусочки истории, литературы, международного права…».
Правда, но является ли это причиной или эффектом? Существует тонкое различие между желанием узнать, что было раньше, и желанием узнать, где оно было, точнее, в какой момент была его эволюция, и все они в этот момент. Первое ведет к нам, второе ведет сочувственно к другим. Они не описывают нас как Джека, Кейт, Хьюго и Джона Локка перед травмой, то есть до того, как они стали самими собой, а скорее, где эти персонажи были, в какой степени их путь.
Закрытая серия оказалась слишком светлым повествовательным аргументом, чтобы рассматривать ее как простой наполнитель основного сюжета. Время - это ублюдок Дженнифер Иган, повествовательно описывающий различные воспоминания и вспышки. Все время все время. Он не поддается предупреждению или объяснениям. В конце рассказа он говорит: «Разве это не утешительно?». Помните, однако, отказ от самой концепции времени. На противоположной стороне вы можете спросить: сколько можно сказать, действительно ли навсегда потерял объект, человека, память, возраст, который мы навязчиво воссоздаем, чтобы осмыслить наши объекты, для себя, нашего настоящего и нашей эпохи?
Спасительное прошлое
Отсюда – культ памяти, исповедуемый Брэдбери. Быстро осознав опасность социальной инженерии и технократизма, Брэдбери со временем все выше ценит знание и память как таковые. Именно на этом уважении к прошлому, зафиксированному в нашей коллективной памяти, и основан гуманизм писателя, и его вера в человека. Эрудит-самоучка (см. статью «Как вместо колледжа я закончил библиотеки, или Мысли подростка, побывавшего на Луне в 1932-м»); преданный читатель, взявшийся за перо, чтобы самому дописать продолжение эпопеи, на приобретение которого у него элементарно не было денег (см. биографию писателя), Брэдбери приходит к осознанию, говоря словами его персонажа, что «сами по себе мы ничего не значим. Не мы важны, а то, что мы храним в себе. Когда-нибудь оно пригодится людям».
За что мы платим? Что нам нужно все это, точно? Связь между распространением этих фрагментарных, сетчатых повествований, и практика гипертекста кажется мне законной, но не интересной. Это означает урегулирование крохи постмодернизма, останавливаясь, чтобы найти, что языки способны генерировать другие языки. Точно так же копирование историко-литературных исключений, которые предвосхитили эту «тенденцию», означает довольствоваться идеей о том, что еще есть место для критики, течений, движений и влияний.
Ну, но мы движемся по техническим тропам, уже изученным. Что-то пошло не так, но потребовало все это. В меньшей и меньшей устной памяти, линейный рассказ больше не служит. Вам нужно скорее поисковый рассказ, который извлекает из большого архива только существенные элементы. Абрамс называется Революцией и говорит мир без электричества. Тот факт, который имеет мало значения, позволяет упомянуть недостающее кольцо всей этой речи. Хотя временная периодизация облегчает наш ментальный порядок, мы на данный момент являемся последним этапом общества, основанного на силе, чья зрелая форма творческого языка была достигнута с изобретением поп-музыки, то есть языком основанных на повторной разработке и массовом обмене.
И заметьте, продолжает Брэдбери, «даже в те давние времена, когда мы свободно держали книги в руках, мы не использовали всего, что они давали нам. Мы продолжали осквернять память мёртвых, мы плевали на могилы тех, кто жил до нас. В ближайшую неделю, месяц, год мы всюду будем встречать одиноких людей. Множество одиноких людей. И когда они спросят нас, что мы делаем, мы ответим: мы вспоминаем. Да, мы память человечества, и поэтому мы в конце концов непременно победим. Когда-нибудь мы вспомним так много, что соорудим самый большой в истории экскаватор, выроем самую глубокую, какая когда-либо была, могилу и навеки похороним в ней войну» («451 градусов по Фаренгейту»). Тема памяти проходит через все творчество Брэдбери. Одну из последних своих книг – «Лето, прощай» (2006) – писатель назвал «романом о том, как много можно узнать от стариков, если набраться смелости задать им кое-какие вопросы, а затем, не перебивая, выслушать, что они скажут… Я предоставляю персонажам жить собственной жизнью и без помех выражать свое мнение. А сам только слушаю и записываю».
ЭФФЕКТ БАБОЧКИ
Ядерная катастрофа, Третья мировая и вторжение инопланетян – не единственные факторы, грозящие человечеству уничтожением. Не меньшую опасность для Земли таят и самые, на первый взгляд, невинные достижения НТР ближайшего будущего – например, машина времени, изобретение которой, как считал Рэй Брэдбери, не за горами.
В рассказе «И грянул гром» (1952) – вошедшем в коллективное сознание читателей как история про «эффект бабочки» – главный герой, охотник-любитель, уплатив кругленькую сумму, отправляется на сафари в Мезозойскую эру. Гид предупреждает: убивать можно только то животное, которое должно погибнуть в результате естественных причин (например, под упавшим деревом); важно не оставить никаких следов своего пребывания, иначе в будущем произойдут катастрофические изменения: «Гибель одного пещерного человека – смерть миллиарда его потомков, задушенных во чреве. Может быть, Рим не появится на своих семи холмах… Наступите на мышь – и вы оставите на Вечности вмятину величиной с Великий каньон. Не будет королевы Елизаветы, Вашингтон не перейдет Делавер. Соединенные Штаты вообще не появятся. Так что будьте осторожны. Держитесь тропы».
В отличие от некоторых других, эти идеи Брэдбери – сегодня мы назвали бы их «экологическими» (применительно не только к природе, но и к ноосфере) – до сих пор набирают сторонников среди сознательной части человечества.
Устаревшая научная фантастика
Не всем идеям Брэдбери повезло так же, как «эффекту бабочки». Многие из них представляются современному человечеству неактуальными. Другие отброшены за ненадобностью. Так, несмотря на информационный бум, человечество по-прежнему уничтожает, переписывает, купирует и запрещает неугодную литературу. Нетерпимость ко всему иному, непривычному растет и в развитых державах, и в странах третьего мира. Мы худо-бедно научились относиться с подозрением к громким научным открытиям, но так и не научились уважать чужую точку зрения, видя в этом уважении обременительную, подчас вредоносную вежливость, и ничего больше. Ежедневная угроза ядерного конфликта не уменьшилась – зато мы все к нему «привыкли». По сравнению с серединой прошлого столетия технология опутала нас по рукам и ногам, но бить тревогу нынче не принято – настолько мы привязаны к нашим любимым электронным «друзьям». Не решив проблемы, предсказанные Брэдбери, мы научились их не замечать. Но, пожалуй, самое главное – мы все больше удаляемся от гуманистических стандартов Рэя Брэдбери; все чаще они кажутся нам устаревшими и неактуальными. Послушайте, как наивно звучит рассуждения одного его героя:
«Мы часто не пользуемся даже половиной того, что дал нам Бог. Мы должны слышать больше, иметь более чувствительные осязание, обоняние и вкус. Может, есть что-то необычное в том, как ветер гонит листья по этой площадке. Может, в блеске солнца на телефонных проводах или в песне цикад среди вязов. Если бы мы только могли посмотреть и послушать несколько дней, несколько ночей и сравнить потом наши наблюдения. А потом можешь велеть мне заткнуться, и я заткнусь.
– Это звучит разумно, – ответил Фортнум, легким тоном скрывая свое беспокойство. – Я понаблюдаю. Но как я узнаю, что это именно то, о чем ты говоришь, даже если что-нибудь увижу?
Уиллис внимательно смотрел на него.
– Ты узнаешь. Узнаешь наверняка. Иначе нам конец, всем нам…»
И не говорите потом, что вас не предупреждали.
Сегодня в Лос-Анджелесе умер великий писатель Рэй Брэдбери, проживший почти 92 года, - человек, чье фото должно стоять в энциклопедии напротив слова «сай-фай». Невероятный рассказчик, умевший передать с помощью золотоглазых марсиан и механических псов что-то самое важное про вечные ценности, и вправивший мозги миллионам подростков, он создал то эфемерное, что сейчас называют «подлинным духом олдскульной фантастики».
Брэдбери написал сотни рассказов и повестей, и не всегда про мир будущего, но даже сам согласился войти в историю «автором "451 градуса по Фаренгейту"» - именно такая надпись красуется на его надгробном памятнике, который писатель с горькой иронией заказал заранее . В память о Рэе Брэдбери редакция Look At Me вспоминает десять попыток переложить его прозу на кинопленку.
«451 градус по Фаренгейту» / Fahrenheit 451
Самая известная экранизация самого известного романа Брэдбери - снятая в 1966 году классиком новой волны Франсуа Трюффо. Вместо почти что постапокалиптической антиутопии тут ретро-футуризм, стерильно выстроенные кадры и жесткая сатира на одноэтажную Америку 60-х. В главных ролях англичанка Джули Кристи и австрияк Оскар Вернер. Оператор - великий визионер Николас Роег, режиссер «Человека, который упал на Землю» и «А теперь не смотри». Новую экранизацию лет десять пытался сделать создатель «Ходячих мертвецов» и специалист по киноадаптациям Стивена Кинга Фрэнк Дарабонт, повторяя, что «надо снимать, пока Рэй жив». Что с ней теперь - непонятно.
«Человек в картинках» / The Illustrated Man
Американская постановка 1969 года по второму, одноименному сборнику рассказов Брэдбери - точнее, по трем из них: «Вельд», «Нескончаемый дождь» и «Завтра конец света». В главной роли циркового зататуированного уродца - Род Стайгер, взявший двумя годами ранее «Оскар» за «Полуночную жару», и часто примерявший на себя амплуа злодеев. Лет пять назад автор «Запрещенного приема» и «300 спартанцев» Зак Снайдер почти снял ремейк, но обошлось.
«Марсианские хроники» / The Martian Chronicles
Трехсерийная телепостановка NBC 1980 года, со звездой мелодрам Дугласа Сирка и гей-иконой Роком Хадсоном в главной роли. Сам Брэдбери назвал ее «скукотищей».
« Что-то страшное грядёт» / Something Wicked This Way Comes
Диснеевский фильм 1983 года по мотивам сборника рассказов «Тени грядущего зла» и по сценарию самого Брэдбери (хотя сначала для этого наняли Стивена Кинга). Снимал англичанин Джек Клэйтон, который пытался сделать фильм помрачнее, а студия - строго наоборот. Вторая роль в карьере Джонатана Прайса, через два года сыгравшего главную роль в «Бразилии» Терри Гиллиама, а значительно позже - папу Киры Найтли в «Пиратах Карибского моря».
« Вельд»
Советский хоррор, снятый Назимом Туляходжаевым в 87-м на киностудии «Узбекфильм» с Юрием Беляевым и Нелли Пшенной в главных ролях. По, кажется, самому жуткому рассказу Брэдбери, - о том, как высокотехнологичный дом сожрал своих владельцев. Как ни странно, режиссеру и сценаристу этого показалось мало, и он еще добавил сюда линию из душераздирающего рассказа «Марсианин» - про пришельца, в котором каждый землянин пытался увидеть погибшего родственника.
«Электронная бабушка»
Вольная экранизация рассказа «Электрическое тело пою» - о том, как дети, оставшиеся без мамы, сначала обретают удивительную бабушку, а потом приходят к осознанию смерти. Снята на «Литовской киностудии» в 1985 году, в роли бабушки - 22-летняя Ингеборга Дапкунайте.
«Театр Рэя Брэдбери» / The Ray Bradbury Theater
Знаменитый сериал, где сам Брэдбери был шоураннером на протяжении всех 65 эпизодов и в начале каждого появлялся собственной персоной. Первые два сезона вышли на HBO, еще три на USA Network. Сценарии Брэдбери сочинял частично по собственным рассказам, но много что придумал специально для шоу. В ролях среди прочих сверкнули Питер О"Тул, Джефф Голдблюм, Дрю Бэрримор, Дэвид Кэррадайн, Эллиот Гулд, Джин Степлтон и Шелли Дюваль.
«Вино из одуванчиков»
Главная не-фантастическая повесть Брэдбери про его детство - четырех подростков и одно лето конца 1920-х в вымышленном городе Грин Таун, штат Иллинойс. Четырехсерийная экранизация с Лией Ахеджаковой, Верой Васильевой, Владимиром Зельдиным и прочими звездами снималась семь лет и стала последней ролью Иннокентия Смоктуновского. Примечательна еще и тем фактом, что умершего во время съемок актера переозвучил Сергей Безруков (простите).
«И грянул гром» / A Sound of Thunder
Голливудская экранизация одноименного философского рассказа о невообразимых последствиях малейшего шага; конкретно - раздавленной бабочки в доисторическом прошлом. В главных ролях Эдвард Бернс, Кэтрин Маккормак и непонятно как оказавшийся здесь сэр Бен Кингсли. Снятый за год до того «Эффект бабочки» с Эштоном Катчером (тоже плохой) - примерно о том же, хоть и не по Брэдбери.
«Превращение» / Chrysalis
Похожая на телефильм киноверсия ницшеанского рассказа - последняя попытка кинематографистов взяться за Брэдбери на сегодняшний день. В некотором смысле тоже об «эффекте бабочки» - об ученом, покрывшимся чешуей, а потом вылупившимся из нее сверхчеловеком.
